— Что тебе надо? — закричала я, пытаясь перекричать плач младенца. В трубке послышалась песня с любимого Ингваром альбома Dopethrone. — Алло! Ты там? Аврора безнадежно, отчаянно рыдала. В трубке звучала музыка, но Ингвар молчал. Ронья Кристиансунн Вторник, 22 августа 2017 года — Август, Август! Я вышла в коридор и позвала Августа. Я не слышала, чтобы он уходил, — была слишком занята прослушиванием допроса. Сейчас внутри меня все бурлило, и если Августа здесь нет, даже не знаю, что произойдет. — Август! В тот момент, когда я принялась мерить шагами коридор, на пороге появился датчанин. Опершись рукой о косяк, он удивленно улыбнулся. — Что такое? Он флиртовал, это моя вина. Если б я только могла забрать обратно тот поцелуй, просто вычеркнуть его… — Можно тебе кое-что показать? Он пошел за мной в кабинет. Сел совсем рядом со мной на стул, так, чтобы видеть экран компьютера. От него вкусно пахло хорошими духами, совсем как тогда, в пятницу. Я всегда замечаю такое. Запахи, все, чем поливают себя люди… — Бирта посоветовала мне посмотреть и послушать допросы Руе, чтобы поучиться. Правильные вопросы, жесты, голос и все такое. Так что я просмотрела несколько допросов по разным делам. Я кликнула на файл, в котором Руе допрашивает мужчину, арестованного по подозрению в серийных изнасилованиях. — Это было ужасное дело, помнишь? Четыре девушки от двенадцати до четырнадцати лет. Я была в такой ярости, когда его схватили, что не знала, как справиться с собой. Посмотри, как ведет себя Руе. Он сидит, подавшись вперед, руки открыты, голос спокойный, он полностью сосредоточен, верно? Август наклонился, взял наушники и несколько минут слушал запись допроса, после чего откинулся на спинку стула и снял наушники. — И что? Я прокрутила видео почти до самого конца. — Вот это решающая часть допроса. Почти все время Руе дает подозреваемому говорить свободно, он задает правильные, открытые вопросы, а здесь начинает давить на него контраргументами. Все как в учебнике. Послушай эту часть. Как тебе кажется, он давит на допрашиваемого? Или держится нейтрально и позволяет ему высказаться? Август еще раз надел наушники, сосредоточенно вслушался, а затем снял их. — Второе. Очень хорошая работа. Закрыв файл с этим допросом, я нашла следующий, который хотела показать Августу. — А это допрос Мариам Линд, который Руе провел в пятницу. Здесь только звук. Можешь послушать? — Я его уже слышал. Ужас. Он набросился на нее, а она была вынуждена защищаться. Я кивнула. — Послушай еще раз. Август исполнил мою просьбу — внимательно слушал, а я от нетерпения ерзала на стуле. Мое дурацкое тело переполняли самые противоречивые чувства. Он вполне себе ничего, но не мужчина мечты. Однако по телу бежали мурашки. Если б он внезапно проявил инициативу, я, скорее всего, не нашла бы в себе сил отказать. Все так сложно… Август снял наушники и выжидающе посмотрел на меня — явно не хотел говорить, пока я не объясню, зачем просила его прослушать запись еще раз. Так поступают настоящие следователи: выжидают, изучают, слушают и примечают все детали, а лишь затем делают выводы. Именно так можно избежать ошибки поспешности. Я перевела дух. — На всех допросах, которые я посмотрела, Руе ведет себя как по учебнику. Он позволяет допрашиваемому говорить свободно, изредка задает открытые вопросы, несколько раз просит собеседника подумать и уточнить какие-то моменты происшедшего. Он использует те же формулировки, что и допрашиваемый, говорит «как вы недавно сказали» и так далее, помогает собеседнику вспомнить что-то специальными методами — например, спрашивает о чувствах и ощущениях, — чутко слушает все, что ему говорят, выжидает и указывает на противоречия только после того, как допрашиваемый умолкает. Он действует правильно и эффективно. А на последнем допросе, с Мариам Линд, Руе совсем другой. Задает слишком много вопросов один за другим, не дает ей времени объясниться. Перебивает и давит на нее. Тебе не кажется странным, что он напрямую спрашивает Мариам Линд, не лежит ли ее дочь Ибен в багажнике? Или что он косвенно обвиняет ее в том, что она плохая мать? Август опустил голову и кивнул. — Думаешь, это не просто так? Он не просто сорвался из-за того, что это дело такое сложное? Я тоже кивнула. — Ему и раньше приходилось сталкиваться со сложными делами, он допрашивал самых страшных преступников. И не позволял себе повысить голос или вести себя непрофессионально. Август снова надел наушники и включил запись допроса, внимательно вслушиваясь в голос на записи, а дослушав, сложил руки на коленях, словно искал опору. — Возможно, он решил, что на первом допросе все самое важное уже выяснили. Впрочем, это не повод вести себя так непрофессионально. — Он считает, что Мариам что-то сделала со своей дочерью, — сказала я. — Видимо, поэтому так себя и ведет. Он уверен в ее виновности и не может оставаться бесстрастным. И все-таки это очень странно. Столько лет службы, столько опыта… Столько страшных дел, которыми он занимался, столько страданий… Наверняка Руе не впервые допрашивает того, в чьей виновности не сомневается. Он ведь знает, что право высказаться есть даже у тех, в чьей виновности мы не сомневаемся? Август покачал головой. — Я не понимаю, почему он так в этом уверен. На данный момент против Мариам Линд нет никаких улик. Я посмотрела на экран, вспоминая, как дружелюбно вел себя Руе на первых двух допросах серийного насильника. А потом вспомнила его дрожащий от негодования голос на допросе матери Ибен Линд. — И вот еще что, — я взяла в руки телефон. — В пятницу в баре я написала Руе сообщение и отправила ему. У меня до сих пор сохранился его ответ. Я показываю Августу сообщение. «Злиться вообще правильно. Не только на всяких мразей, на допросе или при аресте, а вообще». — Как он мог написать это, а потом прийти в участок и в тот же вечер так зло, так отвратительно вести себя на допросе Мариам Линд? Август нахмурился. — Ты права. — Так странно, — сказала я. — Мне кажется, к этому делу у него есть какой-то личный интерес. Руе Олесунн Суббота, 16 апреля 2005 года — Руе, ты не занят? Сверре просунул бородатую физиономию в дверной проем моего кабинета. Похоже, не было и дня, когда в Олесунне ничего не случалось. Я несколько часов опрашивал свидетелей по делу о краже со взломом в Кипервике, и теперь полагал, что настало время поработать с документами и выпить чашечку кофе, включив фоном футбольный матч. Самый первый матч на новеньком стадионе «Колор Лайн»! Но по выражению лица Сверре я понял, что матч мне сегодня не посмотреть. Опять что-то случилось. — Разве не заметно, что я любуюсь видом? — Я махнул рукой в сторону серого бетонного монстра — магазина «Рема-1000». Если удавалось посмотреть выше, не обращая внимания на весь этот бетон, можно было разглядеть что-нибудь прекрасное — даже и горы, — но говорил я, конечно, с иронией. — Произошло нападение, — сказал Сверре. — Ты нам нужен. Я вскочил со стула и двинулся за Сверре по коридорам. Он вытащил карточку, открыл дверь и втянул меня за собой, после чего, пока я вытаскивал карточку для следующей двери, закрыл первую дверь. — В переулке на холме нашли мужчину с травмами головы. Он поднялся самостоятельно, когда к нему подошел прохожий, был дезориентирован, не помнил, что случилось. Его отправили на «Скорой» в больницу. Личность пока не установили, бумажника у него нет. Свидетель видел двух убегающих людей в одежде болельщиков футбольного клуба «Олесунн» — синие худи и оранжевые шарфы. Мы вошли в лифт. — Так полгорода сегодня выглядит, — проворчал я и нажал на кнопку. — Надеюсь, они не пойдут на матч. Сверре кивнул. — У одного из них в руке был пакет из «Рема-1000». Будем надеяться, он его не потеряет. Мы спустились в подвал, и я подошел к машине со стороны водителя. Когда завел ее, рация зашуршала. На другом конце кто-то кашлянул.