Ронья Кристиансунн Среда, 23 августа 2017 года Шахид показал на два стула в своем тесном кабинете. Особой роскошью кабинеты начальников в нашей сфере не отличаются. Над письменным столом висела фотография его жены и дочери-подростка. Должно быть, это дело дается ему нелегко. Он всегда ведет себя очень профессионально, старается ничего не воспринимать близко к сердцу, но, думаю, в последние дни, возвращаясь по вечерам домой, обнимает своих родных особенно крепко. Шеф молчал, дожидась, пока не заговорит кто-нибудь из нас. Его отношение к нам проникнуто авторитетом, естественным, не наносным. В конце концов именно я не выдержала неловкого молчания и начала изливать беспорядочный поток слов. Сначала о свидетеле, который видел мужчину с пакетом из «Кубуса», о записях с камер наблюдения на причале Стуркайа. Шахид смотрел на меня с неприкрытым недоверием, я сразу это заметила, но останавливаться было уже поздно, отступать некуда. Я посмотрела на Августа, он одобряюще кивнул, и я ощутила себя ребенком. Я говорила на выдохе, чувствуя, как краснеют щеки, потеют ладони. В присутствии шефа я была словно подросток, пытающийся объяснить что-то учителю. Слова звучали все менее убедительно. Моя речь стала неловкой, сбивчивой. Я путалась в сведениях, пытаясь на ходу проанализировать то, что говорю, теряла нить повествования, но продолжала говорить. Против своей воли я выдавила из себя последнюю часть объяснений и выдохнула. Лишь теперь я заметила жужжание мухи, бьющейся в стекло. Шахид откинулся на спинку кресла и закинул руки за голову — обдумывал услышанное, серьезно взвешивая каждое мое слово. Для меня такое пока непривычно — эта серьезность, видимо, приходит к человеку после тридцати. — Вот увидите, что это недоразумение, — говорит Шахид. — Я совершенно согласен с вами — Руе следовало упомянуть в отчете, что он был в этом торговом центре, но, думаю, это незначительное упущение. Он, видимо, решил, что это неважно. Какое облегчение! Шеф со мной согласен — ну, то есть с тем, как я думала в самом начале, прежде чем позволила Августу переубедить себя. Ведь вполне возможно, это и впрямь лишь упущение, как сказал Шахид. Откуда нам знать? — Он не просто умолчал о том, что был на той записи, — сказал Август. — Свидетель видел, как он разговаривал с Ибен Линд перед ее исчезновением. Шахид поморщился. — Мы ведь все согласны, что этому свидетелю нельзя доверять на сто процентов? Он пристально разглядывал нас обоих. Я кивнула. — Вы спрашивали Руе об этом? — поинтересовался шеф. — Думаю, он все объяснит. — Мы решили сначала поговорить с вами, — ответил Август. — Здесь что-то не сходится. Нас смущают несколько моментов. Очевидно, Руе как-то связан с этим делом. Он знает больше нашего и скрывает это от нас. — Это серьезное обвинение. — Мы просим лишь разрешить нам повнимательнее присмотреться к этому факту, — сказал Август. — Нет, я вам не разрешаю. Это дело с исчезновением Ибен Линд слишком серьезно, чтобы мы отвлекались на всякую ерунду. Я уверен, что Руе способен все объяснить, я это уже сказал. Если хотите, я сейчас позвоню ему и сам спрошу. Он сегодня на больничном, но, думаю, будет не против моего звонка. — Но ведь тогда вы его предупредите, — вырвалось у меня. Шахид с удивлением посмотрел на меня. — Руе не преступник. Он наш коллега. Я позвоню ему, и мы покончим с этим. Мое лицо горело. Я поглядывала на Августа, мучась от собственной глупости. И зачем я только пошла у него на поводу, когда на самом деле была против? Не сводя с Шахида глаз, Август кивнул. — Не надо, — проговорил он. — Я сам ему позвоню. Шеф перевел взгляд с меня на Августа и обратно. Я сдержала вздох удивления и одобрительно кивнула. — Отлично. И с этим будет покончено, да? Мы оба закивали, будто парочка провинившихся школьников. — Кстати, — добавил он, когда мы уже направлялись к выходу, — когда Руе позвонил, чтобы сообщить, что заболел, он сказал еще кое-что. Он подозревает, что Мариам Линд нет дома, хотя ее супруг и утверждает обратное. Можете проверить? Но, по возможности, незаметно… * * * Вернувшись в свой кабинет, я внимательно посмотрела на Августа. Мне стало полегче. Позвонить Руе и попросить его объясниться — поступок правильный. Все это, конечно, просто какое-то недоразумение. — Пожалуй, стоит навестить его, а не звонить, — предложила я. — Я составлю тебе компанию. Август уперся рукой в бок и улыбнулся. — Ни того ни другого делать я не стану. Я просто хотел, чтобы шеф ему не звонил. Нам надо придумать план. Мариам Олесунн Среда, 23 августа 2017 года Так как на улице все еще утро, в кафе сидят мамочки с колясками и пара одиноких посетителей. Бирк проходит и садится за один из столов в глубине зала, а я двигаюсь к кассе. Бирку ничего не хочется — ничего, кроме ответа на свой вопрос. Не успеваю я поставить чашку на стол, как он принимается цедить сквозь зубы: — Что случилось в тот день? Что ты с ними сделала? Мое горло сжимается. Я привыкла врать — собственно, именно это я и делала последние двенадцать лет, — и все же мне тяжело. Иногда лгать очень трудно. — Мы с Анитой встречались, — говорю я. — Она хотела уйти от тебя ко мне. Больше я ничего не сделала. Я вообще не видела их в тот день и не знаю, что случилось. — Сглатываю и подношу чашку ко рту. — Я тогда уже уехала. Я знала, что у нас с ней ничего не получится, и мне хватало собственных проблем. — Что случилось с Авророй? — Из-за черной бороды он выглядит злобным пещерным человеком. Я прячу руки под стол, чтобы он не заметил, как они дрожат. Все эти двенадцать лет я репетировала, готовилась к этому вопросу. Медленно качаю головой. — Мне очень жаль. Если б я только знала… Но я вообще была не в курсе, что кто-то из них погиб, пока не увидела фотографию в газете… — Я замолкаю, откашливаюсь. — Честно говоря, я думала, что это сделал ты. Ведь тебя арестовали. Я следила за расследованием. Полиция полагала, будто убийца — Бирк. Очевидно, что кто-то пытался скрыть следы преступления, а ведь в таком случае всегда виноват муж, правда? Я читала, они отпустили его за недостаточностью улик… А что, если он как-то узнал, кто я такая, и отыскал меня? Может быть, он убежден в том, что это я во всем виновата, и решил мне отомстить? Забрать у меня моего ребенка за то, что я отняла у него Аврору? Звучит дико, но люди способны на гораздо более дикие вещи. Да что там, я сама совершала более дикие поступки. — Когда ты узнал про меня, Бирк? Он поднимает глаза. — Твоя фотография повсюду. В газетах, по телевизору… та, где ты вместе с дочкой. Ты показалась мне охрененно знакомой. У меня ушло довольно много времени, чтобы понять, что я видел тебя на одной из картин Аниты. Одной из последних картин. И тогда я понял, что, скорее всего, именно ты убила Аврору, а теперь и свою дочь в придачу. Я уже рассказал обо всем полиции. Я знаю одного полицейского в Кристиансунне, так что сразу позвонил ему. Я вообще удивился, что они не арестовали тебя. А теперь ты объявилась здесь… Я качаю головой. — Я ничего ей не сделала. Я уверена, что Ибен жива. И найду ее. Уверена… А что мне остается? Бирк вздыхает. — Я был так зол после пожара… Они арестовали меня, вместо того чтобы выяснить, что же именно произошло. Они не стали искать этого чертова любовника, а я был уверен, что он существует и что он во всем виноват. А оказывается, это была любовница… — Поэтому у тебя был мотив, чтобы похитить моего ребенка, — сказала я. — Если ты думал, что я убила твоего. Мой голос дрожит. Бирк мрачно смотрит на меня. — Я знаю, что ты бил Аниту, — говорю я. — Я видела синяки. Бирк моргает чуть дольше, чем обычно, и я понимаю, что он готовится напасть. Не только мне есть что скрывать. — Я был в море, когда пропала твоя дочь, — говорит Бирк. — Я вернулся вечером в пятницу. Я делаю большой глоток кофе. Вспоминаю, какой была Ибен, когда ей было столько же, сколько погибшей Авроре. Как я постоянно носила ее на руках, укачивала, прижимала к себе. Я думала, что, если она переживет Аврору хотя бы на один день, все будет хорошо… Жалкая мысль. Трагедия была заложена у меня в крови, в моем ДНК, в ДНК Ибен. — Странно, — говорит Бирк, — что они не обратили внимания на мою наводку. Они вообще тебя об этом спрашивали?