— Значит, в девятьсот первом. Хорошо бы найти подшивки и выудить из них какие-нибудь сведения, а всего лучше — словесный портрет. Желая хоть чем-нибудь помочь делу, я предложил Холмсу сходить в библиотеку, но он решил проблему иначе, вышел на лестницу и кликнул нашу хозяйку, которая стряпала ужин: — Миссис Хадсон, где у вас старые подшивки «Таймса»? — На чердаке, за сундуком на белой этажерке, мистер Холмс. Если время терпит, я после ужина вам их принесу. Там очень пыльно, и теперь мне не с руки на них отвлекаться. — Нет-нет, благодарю, миссис Хадсон, я сам! Недолго думая, он ринулся на чердак, а спустя две минуты, пропыленный, но довольный, уже чихал над нужными ему номерами «Таймса», потирая несчастную свою лодыжку. — Вот и объявление, где назначается награда за головы трех оставшихся бандитов… А вот и их приметы…Так и есть! Бен Гранвель, кличка Бен Глаз, прежняя кличка Бен Гламур. Так, так… среднего роста, стройный, сухощавый, шатен, волосы волнистые, зубы ровные. На левом глазу черная повязка. По виду — лет тридцати с небольшим, по манерам и речи — джентльмен, отменно красивый и изысканный. — Да, я помню его. Хорошо помню. Про такие лица говорят «точеное», их мало портит даже старость. — Но почему же, Холмс, этот «отменно красивый и изысканный джентльмен» так мало маскировал свое увечье, когда существуют, по крайней мере, две такие возможности, как темные очки или искусственный глаз? Ведь черная повязка — самая вопиющая из примет. — Не знаю, Ватсон. Об этом я уже думал. — Может, он подражал князю Потемхину или же самому фельдмаршалу Кутузоффу? — продемонстрировал я свои познания в военной истории. — Не надо ходить за море, Ватсон, да еще так далеко, если только он не подражал адмиралу Нельсону, он мог с большим успехом подражать самому «Веселому Роджеру», каким его теперь любят изображать в книжках и журналах! — Ха-ха-ха! Хорошая шутка, Холмс! — Хотя, возможно, ему действительно нравилась вся эта изысканная компания одноглазых знаменитостей, Ватсон, и он хотел по праву ей принадлежать, потому и не стеснялся своего увечья и даже бравировал им. — Пожалуй, лучше и не объяснить этой странности с повязкой, Холмс. — Погодите, Ватсон, вот, кажется, и таинственный Билл! Так-так-так… и его приметы: высокого роста, сухощавый шатен, густые брови, глубоко посаженные глаза, лицо удлиненное, аскетичное, весьма выразительное, возраста неопределенного, где-то в пределах от сорока пяти до шестидесяти. Вам это кого-нибудь напоминает, Ватсон? — Напоминает и даже очень… — Кого же? — Вас, Холмс! — брякнул я, недолго думая. — П… пожалуй. Только, сдается мне, это все же не я. — Ха-ха-ха! — Погодите, Ватсон, смеяться. — Может, это слуга Фил? Или камердинер? Или сам лорд? Может, старина Айк Бут? — продолжил я свои предположения. — Только не все одновременно! В одном вы правы, друг мой, это весьма распространенный английский тип. — Похоже на то. — Но… постойте, Ватсон! Кажется, я что-то упустил… Холмс согнулся пред лампой, заново пробегая глазами уже читанное, и вдруг, оторвавшись от картотеки, уставился на меня невидящими глазами. Какая-то внезапная догадка ошеломила его, и я понял, что гаданиям нашим пришел конец. — Шрам, Ватсон!!! Шрам за левым ухом в виде двух когтей! Вид у Холмса в эту минуту был совершенно потерянный. Похоже было, что он допустил какую-то очень серьезную промашку. — Ватсон, я величайший на свете английский тугодум! Это же Билл Читатель! Дербиширское дело! — почти простонал он, вскакивая с места. — О!!! Я несчастный «скотлендярдовец»! Оружие! Быстро! Вопрос жизни и смерти! Мы одновременно ринулись за револьверами, за нашими «виблеями», Холмс к комоду за «метрополием», я в свою спальню за «бульдогом», на ходу надевая сюртук, ухватил с этажерки пачку патронов и полетел к вешалке. Холмс, к этому времени уже скрылся за дверью черного хода. Я не мог действовать так стремительно; у него были мокасины, а у меня шнурки, и они никак не хотели завязываться. А тут еще некстати задребезжал входной звонок и миссис Хадсон доложила о посетителе. Я велел его звать, но думал, конечно, только о злополучных шнурках. Завязав наконец второй ботинок и разогнувшись, я… нос к носу столкнулся с нашим гостем. Радостно ему кивнув, я развел руками в знак извинения, но объяснять ничего не стал, так как сам в ту минуту мало что понимал. Чтобы не показаться окончательным невежей, я крикнул озадаченной миссис Хадсон, чтобы она напоила нашего гостя чаем, а сам, накинув плащ и схватив «Наших бьют», вылетел на улицу. Я не припомню такой гонки. Чтобы покрыть разрыв, возникший из-за проклятых шнурков, я должен был развить свою предельную скорость. Ветер свистел в ушах, как бывает только во время хорошего галопа. Правда, у меня было преимущество, так как Холмс все еще здорово хромал, и потому я его скоро нагнал. К нам уже катил кеб, и я, еще не отдышавшись как следует, спросил не из любопытства, которого в ту минуту не испытывал, а так, машинально: — Куда мы? Холмс горестно махнул рукой: — Куда же еще, в замок, конечно! Тут как раз подъехал кеб. — Так не кстати ли вам будет повидаться с камердинером? — Именно за этим мы туда и едем! — отрезал Холмс и так нетерпеливо рванул на себя дверцу, что едва не сорвал ее с петель. — Но тогда… — Садитесь, Ватсон, некогда! — поторопил он меня, пролезая в кеб. — Но послушайте, Холмс… — После, Ватсон, время не терпит! — Да стойте же, Холмс! Это важно!!! — Теперь все неважно, кроме камердинера. — Но камердинер сидит у вас на диване и пьет ваш чай, если только еще не выпил! — отчеканил я, как мог более хладнокровно и внушительно. — Что??? — Уверяю вас, Холмс, это так! Я столкнулся с ним нос к носу минуту тому назад! — Так что же вы все время молчали, Ватсон!!! — Я?! Мол-ча-ал??? — Быстрее! Он может уйти! — От нас не уйдет!!! — крикнул я грозно и полетел к дому, яростно размахивая тростью. — Вы черным, я парадным!!! — скомандовал Холмс. Не знаю, что подумал о нас старик кебмен, что подумала тихая миссис Хадсон, если она в это время смотрела из окна, или другие наши соотечественники, но вид двух джентльменов, с воинственными криками летевших наперегонки по тихой Бейкер-стрит, думаю, надолго запечатлелся в их памяти. Когда мы один за другим ворвались в гостиную, у меня разом отлегло от сердца. Вопреки разыгравшемуся воображению я увидел вполне мирную картину: мистер Нортинг сидел на диване, вытянув на середину гостиной свои длинные ноги, и безмятежно предавался чтению, перед ним на подносе дымился только что заваренный чайник и стояла чистая чашка. Видимо, наш вид его озадачил, потому что, отложив в сторону моего «Доктора Джеккила и мистера Хайда», он поднялся и озабоченно спросил: — Вам помочь, джентльмены? Но так сразу ответить мы не могли, во-первых, нам требовалось отдышаться, во-вторых, собраться с мыслями. Мой друг был теперь похож на загнанную гончую, я, всего вероятней, на полумертвого бульдога. Но когда Холмс заговорил, голос его был тверд, и я не сразу заметил в его руке револьвер: — Читаешь, Читатель? И этот глуповатый вопрос, и сам выспренний тон Холмса просто ошеломили меня. Уж не сошел ли с ума мой бедный друг? Что такого подозрительного нашел он в этом благовоспитаннейшем человеке? — Где мальчик? Где учитель? Я не спрашиваю, где лорд Фатрифорт… и твой дружок Бен Глаз, потому что мне это хорошо известно! — проговорил Холмс зловеще понизив голос. И хотя эти чудовищные обвинения и вся эта мелодраматическая сцена явно поразили нашего гостя, но в несравненно меньшей степени, чем меня самого. Во всяком случае он лишь печально улыбнулся и произнес с большим достоинством, четко отчеканивая слова и умело выдерживая паузы: — Уверен, джентльмены, что и молодой лорд Фатрифорт, и милейший мистер Торлин — в замке, и теперь… — камердинер не торопясь достал свой «Брегет», щелкнул крышкой, — …и теперь, по всей вероятности, ужинают. — Ужинают?! — Я в этом не сомневаюсь. Таким образом, спешить нам решительно некуда. Ни вам, ни мне, джентльмены. В подтверждение своих слов он неожиданно сел, игнорируя все еще направленный на него пистолет, и добавил: — Не знаю, мистер Холмс, каким непостижимым образом стало вам известно про лорда Фатрифорта и про несчастного Бен Глаза, однако, смею думать, известно вам не все. Поэтому об остальном вы узнаете из моей рукописи, — и он указал на толстую зеленую тетрадь, лежащую на середине нашего стола. Холмс, как бы нехотя, убрал в карман оружие и бросил нетерпеливый взгляд на загадочную тетрадь, как голодный нищий бросает его на дымящуюся тарелку супа. Гость наш между тем поднялся так же неожиданно, как до того сел, посмотрел очень внимательно на Холмса, потом так же внимательно на меня, будто хотел запечатлеть нас в своей памяти раз и навсегда: — Если я вам понадоблюсь, мистер Холмс, пришлите за мной на Мортимер-стрит, восемь. Всего хорошего, джентльмены, — произнес он с полуулыбкой, поклонился и вышел. Холмс при этом не произнес ни слова и не сделал ни малейшей попытки остановить нашего удивительного гостя. И вид у него был скорее задумчивый и расстроенный, нежели гневный. Я был в недоумении. После бешеной гонки последних минут и грозного заявления Холмса эта сцена представлялась мне совершенно невозможной. Я схватил со стола дымящийся чайник, налил себе чаю и выпил его залпом, как джин, и, как джин, он ожег мне горло. Холмс достал из буфета другую чашку и выпил таким же образом. Потом сунул свой «метрополий» в верхний ящик комода, под перчатки и… расхохотался. Надо сказать, я был немало этим озадачен, как пять минут назад был озадачен прямо противоположной его реакцией. — Что тут смешного, Холмс? — Ха-ха-ха! Ну как же, Ватсон, не смешно? Только подумайте! Ха-ха-ха! Мы собираемся ехать сотню миль за преступником, а он, на тебе… В это самое время… Ха-ха-ха! Почитывает наши книжки на нашем диване в ожидании нашего чая! Ха-ха-ха! — Что, право, за ребячество, Холмс? Почему вы не задержали его, если считаете преступником? Он же теперь скроется! — воскликнул я, быть может, несколько более возбужденно, чем следовало.