— Скажи, Нортинг, откуда у тебя шрам? Я ненароком наблюдал эту сцену. Камердинер провел рукой за левым ухом, там, где были две небольшие отметины, и с явной неохотой проговорил: — Да так, сэр, на ветку напоролся… Похожий шрам я видел у лорда, только, кажется, с другой стороны. — Нет, ты говоришь неправду, неправду! — горячо возразил Фредди. — Простите, сэр? — Это когти! Ты сражался с тигром! Да? Ведь с тигром? Тогда мистер Нортинг, будто сдавшись, проговорил задумчиво: — Ну, коли на то пошло, скорее уж с бешеным шакалом, сэр. — И ты убил его? — Нет, сэр. — Нет??? — К сожалению, нет, сэр. — Но в другой раз убьешь? — Непременно, сэр! Бешеных шакалов надобно убивать! — сказал камердинер спокойно, но несколько побледнев, и мне тогда показалось, что за всем этим что-то стоит. А так он и мухи не обидит. Я, признаться, всегда за ним наблюдаю и видел его в самых разных ситуациях. Это человек, на которого, безусловно, можно положиться, он сделает все как надо, хотя бы ему пришлось от этого всех хуже. Как-то я страшно его обидел, по недоразумению, потом не знал уж, как извиняться, а он мне: — Не имея злого намерения, обидеть невозможно, сэр, а и обидели бы — не велика шишка, — и засмеялся. А он редко смеется, но вот я его рассмешил. Надо сказать, мы с Фредди очень ему симпатизируем, и хоть камердинер об этом знает, не может не знать, дистанции не сокращает ни с кем, даже с ребенком, а дистанция эта изрядная. Такой вот нелюдим. Да, еще он фанатичный книгочей. Работы у него в доме не так много, делает он ее быстро и ловко, в чужие дела не вмешивается, а свободное время проводит за книгами. Вообще лорд хорошо разбирается в людях и обстановка у нас вполне домашняя. Ну, я, кажется, наболтал тут лишнего, — спохватился вдруг мистер Торлин. Но, похоже, Холмс так не считал, потому задал еще вопросы. — А давно ли мистер Нортинг у лорда камердинером? — Да лет шесть. — А где чьи комнаты, можете сказать, ведь замок ваш большой, как я понял? — Огромный! Одна лестница чего стоит. Потолки высоченные, а коридор не многим уже Олд-Бонд-стрит. Честное слово! Могу набросать вам план. — Отлично. — Все апартаменты в доме располагаются по обе стороны коридора на всех этажах одинаково. Входа два: парадный и с торца, но лестница наверх одна в углу между двумя входами. Планировка, может, не самая удобная, но это оттого, что часть замка обращена к пропасти. Мы с Фредди — на втором этаже, миссис Вайс тоже — только в дальнем от нас конце. У Фредди четыре комнаты: спальня, диванная, библиотека, она же классная, и большая гостиная. У меня — три: спальня, кабинет и малая гардеробная с сундуком. Мне предложили занять еще две смежные комнаты. Но я и в этих-то теряюсь. Привык, знаете ли, жить компактно, чтобы все было в пределах вытянутой руки, а все эти хождения туда-сюда только добавляют суеты и убивают время. Лорд живет на первом этаже в правом восточном крыле. Камердинер — там же, только по другую сторону коридора, хотя у него и на третьем есть апартаменты, но в связи с болезнью лорда он чаще при нем. Четвертый этаж вовсе нежилой, туда исстари складывали все ненужное, и теперь для нас с Фредди это настоящий исторический музей. Прислуга обретается в отдельном домике на задах парка в бывшей сторожевой казарме, где прежде находились все службы: прачечная, пекарня, конюшня, каретная и прочие. Там хозяйничает Мэгги и живут все Джонсоны. — А камердинера сегодня вы не видели? — неожиданно спросил Холмс. — Нет. Мы с ним вообще-то не часто видимся. Он много времени проводит у лорда или ездит по хозяйственным делам, и о его передвижениях лучше знает экономка. — Значит, когда он приехал, вы не знаете? — Не знаю. Да и для чего бы я стал этим интересоваться. — А если бы что-нибудь произошло? — Тогда, я думаю, миссис Вайс первая обратилась бы ко мне за помощью. От нее только я и узнаю о том, что происходит в доме. А проявлять излишний интерес к частной жизни лорда или кого бы то ни было не в моих привычках. Да и сейчас пришел к вам не так просто, до последнего момента все сомневался. Знаете как бывает… вечно боишься сделать что-то не то и не так и попасть… в дурацкое положение. — Да, Ватсон, боязнь попасть в дурацкое положение — это поистине ужас всех англичан! — Увы, это так, Холмс. — Мистер Торлин, если нам придется осмотреть место… э-э происшествия, как это лучше сделать? Незаметно, разумеется. — Знаете, мистер Холмс, у нас все просто. Случается, путешественники, заплутав в лесу, попадают в наш парк или специально приходят полюбоваться замком, никто их не гонит. — В любом случае, мистер Торлин, договоримся, что бы там ни было, мы вас знать не знаем, вы нас тоже… любое расследование легче проводить, соблюдая инкогнито. На это мистер Торлин как-то растерянно улыбнулся и пробормотал, будто извиняясь: — Боюсь, этого как раз и не получится. — Не получится чего? — не понял Холмс. — Соблюсти инкогнито. Я не сомневаюсь, что как я вас узнал с первого взгляда, так и все вас узнают. — Все? — Думаю, да. Понимаете ли… моим альбомом, вернее, вашим альбомом, у нас интересуются абсолютно все… и портреты ваши давно и хорошо известны. — Ну, значит, я сделаю вид, что путешествую инкогнито, а они в свою очередь сделают вид, что меня не знают. По крайней мере, все будут сдержаннее в проявлении любопытства. Ну, а лично с вами мы не знакомы. Так будет естественней и в меньшей степени обеспокоит того, кто настороже. — Тут уж я не знаю, как лучше быть… — Что ж, я и сам никогда ничего наперед не знаю. С уходом учителя Холмс долго сидел задумавшись. Я также пребывал под впечатлением услышанного и все пытался угадать, что же именно в рассказе учителя больше всего заинтересовало моего умного друга. А то, что он заинтересован, было очевидно. И меня самого поразила какая-то мысль, какая-то таинственная догадка, которая то возникала, то исчезала в дебрях памяти. И оттого я никак не мог освободиться от ее гипнотического действия. Наконец Холмс встал и оживленно потер руки. — Кажется, пора на рыбалку. — А где же наши удочки? — пробормотал я рассеянно, так как эта прекрасная идея в данный момент не вызывала во мне должного сочувствия. — Боюсь, на удочку такую зубастую рыбку не поймать, но если повезет, поймаем и голыми руками. В тот момент я не понял метафоры, но с готовностью встал, хотя сразу забыл зачем… и по началу не заметил, что Холмс меня пристально рассматривает. — Ватсон, друг мой… Что с вами? — А что такое? — я мельком взглянул в зеркало над камином. Оттуда на меня смотрел человек с наморщенным лбом, закушенной нижней губой, сощуренным правым глазом и вдобавок в перекрученном галстуке. — Ох, Ватсон, вы теперь представляете собой законченную аллегорию таинственности. Эдак не пойдет, мы с вами люди, как-никак, известные, и нам давно пора научиться делать хорошую мину при плохой игре, иначе скоро вся округа будет знать, что этот чертов Холмс со своим не в меру ретивым Ватсоном опять гоняют по Лондону какого-то несчастного Джека-Потрошителя. — Ха-ха-ха, — покатился я со смеху, — ох, Холмс, вы меня когда-нибудь доконаете своими шуточками. Но Холмс уже смотрел на меня без тени улыбки. — Если бы не вы, Ватсон, это дело могло бы и не начаться, а я предчувствую, что оно будет необыкновенное. — Как так, я? — Вам, друг мой, отчего-то пришло в голову попросить описать человека, с которым боролся во сне наш учитель. Почему вдруг? — Вовсе не вдруг, Холмс. Так принято поступать с душевнобольными. По-другому и не подобраться к истоку их помешательства. Это так сказать, необходимый сбор материала, а дальше анализ и выводы. Психология довольно молодая наука, но подробный опрос больного, на который она опирается, вовсе не нов. — Да, да, Ватсон, мне это хорошо известно, опрос свидетелей, анализ, выводы — и преступник найден! — А болезнь и есть настоящий преступник, ведь она преступает закон естества, отнимает у человека здоровье, а порой и саму жизнь, точь-в-точь как грабитель отнимает все самое ценное. Да и маскируется иная болезнь не хуже вашего злоумышленника. — Верно! Вы молодец, дружище! Прекрасная метафора. Я был польщен этим мимолетным одобрением Холмса, как мальчишка, которого похвалил взрослый. Мой друг был явно в приподнятом настроении. — Так вот, на ваш вопрос, Ватсон, как выглядел его враг, мистер Торлин дал очень интересный ответ. — Интересный? Помилуйте, Холмс! — А что? По-моему, он довольно ярко описал своего врага? — Я бы сказал, слишком ярко: «Красавец-шатен с улыбкой анаконды и черной повязкой на глазу», да еще и в треуголке. Театральный злодей! Персонаж Стивенсона, да и только! Как вы, Холмс, с вашим умом и опытом клюнули на такое? — Интуиция, Ватсон. — А я думал дедукция, — попробовал я сыронизировать, но Холмс, заметив это, ответил мне в своей полушутливой менторской манере. — Интуиция, Ватсон, — это когда вы знать знаете, а почему знаете, не знаете; а дедукция — это когда вы знаете и знаете, почему знаете.