В отделе товаров для красоты и здоровья – упаковку из двенадцати небольших ватных тампонов, изящные ножницы для обработки кутикулы (единственный в магазине острый предмет) и две небольшие, с ладонь, бутылочки самого темного из имеющихся тонального крема. Катя тележку к кассам, Кондор намеренно пристроился следом за пожилой, опирающейся на трость седой женщиной, которая шаркающей походкой двигалась в том же направлении. В свободной руке женщина держала пакет с попкорном для микроволновки. Из ее уха к плечу тянулся проводок слухового аппарата. – Давай, – сказал он, решительным движением расположив тележку перед женщиной и взяв у нее упаковку попкорна. – Я куплю это для тебя. – Что? – спросила женщина. Не отвечая, Кондор положил пакет на ленту перед кассиршей и начал выгружать туда же собственные покупки, тихонько сказав: – Моя жена обожает попкорн. – Угу, – буркнула кассирша, не глядя на Кондора. «Она не видит нас, – подумал Кондор. – Такие пожилые люди, как мы, для нее – все равно что невидимки». Теперь, если кассирша что-то и вспомнит, то всего лишь седую супружескую пару. Возможно, ей удастся припомнить, что в руках у женщины была трость, а в ухе – слуховой аппарат. И еще – что она любит попкорн. И это – все. Кондор протянул кассирше деньги, взял сдачу. Ухватил большие белые пластиковые пакеты с покупками и толкнул опустевшую тележку по направлению к входной двери. – Пойдем, дорогая, – бросил он слегка отставшей от него седой женщине. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Прислушиваясь к тому, как ее трость постукивает у него за спиной, он вышел на улицу. Судя по всему, женщина не собиралась поднимать шум. – Кто бы вы ни были, – сказала она, остановившись на тротуаре рядом с Кондором, – если хотите, чтобы я просто ушла, отдайте мне попкорн. Кондор с готовностью протянул ей пакетик. – Я бы не отказалась от порции скотча, – сказала женщина. – А вы? Она была старше его лет на десять и стала взрослой еще до того, как началась эпоха рок-н-ролла. Скорее всего в таком возрасте она уже ничего не боялась и жила в ожидании, когда подойдет ее срок. – Мне надо бежать, – сказал Кондор. – Но вы замечательная женщина. Держа в руках пакеты с покупками, он быстро зашагал по Пенсильвания-авеню в направлении Капитолийского холма. Затем свернул направо, на Восьмую улицу, не доходя до того места, где начинаются всевозможные торговые заведения и ряды банкоматов, оснащенных видеокамерами, ведущими непрерывную запись. Небо окрасилось в закатные тона. Кондор заметил проход между двумя кирпичными таунхаусами и скользнул в него. Там он помочился, рискуя тем, что какой-нибудь прохожий, застав его за этим занятием, вызовет полицию. Тем не менее он долго стоял в узком тоннеле между боковыми стенами домов, спиной к улице, направляя струю в полукруглый сток для дождевой воды. Потом, застегнув джинсы, он оборвал этикетки с бейсболки «Редскинз» и водрузил ее на голову. Напялил темно-бордовую ветровку огромного размера поверх серого спортивного пиджака. Темные очки Кондор надевать не стал, решив, что в вечернее время они будут привлекать внимание. У него по-прежнему болело все тело – руки, ноги, плечи, спина. Острая боль пронизывала виски. Тем не менее он почувствовал, что пульс все же несколько замедлился – частота сердечных сокращений достигла величины, всего в полтора раза превышающей норму. Он проглотил обезболивающую таблетку, запив ее водой из пластиковой бутылки. В узком проходе между домами, в котором он находился, стоял резкий запах его собственной мочи, влажного цемента и кирпичей. Здесь нельзя оставаться. И выходить отсюда тоже нельзя. Вин, тряхнув головой, добился того, что голоса призраков стихли. И пошел по Восьмой улице на север – усталый болельщик «Редскинз» с тяжелыми пакетами, оттягивающими обе руки. Он пересек Индепенденс-авеню и тот самый маршрут, по которому два часа назад возвращался с работы домой. В кроваво-красных лучах заходящего солнца Кондор шагал по направлению к Адамс-билдинг, расположенному в пяти кварталах от него, на углу Третьей улицы и Эй-стрит. Именно на этом углу и стояла белая машина – это было совсем недавно и в то же время так давно. Тогда Кондор, который, как считалось, находился в полной безопасности, так и не решился выйти на Эй-стрит. Теперь он шел именно туда. На пересечении Эй-стрит и Четвертой улицы располагался большой трехэтажный таунхаус, отделанный белой штукатуркой. Здание появилось здесь много лет назад. Это было ничем не примечательное сооружение, если не считать его размеров и медной таблички, укрепленной на белой стене рядом с черной металлической лестницей, которая вела на второй этаж, к массивной деревянной входной двери, выкрашенной в черный цвет. Жалюзи на всех окнах были опущены. Это явно был не частный дом. Никто никогда не видел, чтобы кто-нибудь когда-нибудь входил в здание или выходил из него. Дом, похожий на Моби Дика, окружал невысокий черный металлический заборчик. Вин остановился на углу, на противоположной от дома стороне улицы. Время словно отмотали назад. Он услышал голоса. Почувствовал запахи – пороха, пота, крови. Духов, которыми пользовалась красивая женщина по имени… Как ее звали? Как звали их всех, тех, кто умер? Именно тогда он стал Кондором. Это было очень давно. Или вчера. Или утром. Он пристально посмотрел на медную табличку, висящую на белой стене. То, что на ней было написано, сейчас не имело никакого значения. Это была ложь. Когда-то на табличке была надпись: «Американское литературно-историческое общество». Она осталась в памяти Кондора навсегда. Но это тоже была ложь. Прошлое шло за ним по пятам, и он никак не мог отделаться от него, словно от собственной тени. С пакетами в руках он прошел по Четвертой улице, пересек Ист-Кэпитал-стрит. Посмотрел налево, на залитое багровым закатным солнцем здание Капитолия. Стал пересекать улицу – и в это самое время солнце скрылось за крышами домов. На город тут же навалились сумерки, которые почти сразу рассеял свет зажегшихся фонарей. С наслаждением вдыхая прохладный весенний воздух, Кондор продолжил свой путь. Уходи отсюда подальше. Подальше от транспортного узла «Юнион-Стейшн», где находится станция метро и автобусный вокзал, где полно ресторанов, под потолком которых укреплены камеры наблюдения, которые могут тебя засечь. На улице стемнело. Кондор шел мимо домов, в окнах которых горел свет. За этими окнами молодые любовники пытались понять, что кроется за их собственными улыбками, адресованными друг другу. Молодые родители кормили с ложечки крохотных детей, которые стали хозяевами их жизней на долгие годы вперед. Офисные работники расхаживали по комнатам с прижатыми к уху сотовыми телефонами – они были поглощены заботами о том, как побыстрее сделать карьеру и добиться высокой должности и статуса, открывающих путь к власти и большим деньгам. Арендаторы, из экономии снимавшие одну квартиру впятером, убеждали друг друга в том, что, хотя сегодня они вынуждены подавать кофе другим, завтра их жизнь изменится. «Вот она, реальная жизнь, – подумал Кондор. – Наверное, мне тоже следовало бы попробовать жить так, как живет большинство людей». Однако теперь поздно было сожалеть о сделанном много лет назад выборе. С фарами автомобиля, который находится в конце квартала, что-то не так. Кондор остановился рядом с двумя серыми резиновыми контейнерами для мусора, от которых исходил отвратительный запах. Свет фар становился все ярче и все сильнее слепил ему глаза по мере того, как машина не подъезжала – подползала все ближе и ближе. Он поставил пластиковые пакеты с покупками рядом с мусорными баками и, зайдя за них, скорчился так, что с улицы его не было видно. Яркий свет фар выхватил из темноты помойку рядом с совершенно обычным, ничем не отличавшимся от других таунхаусом. Мурлыкание двигателя превратилось в рычание. «Никакой опасности нет, – сказал себе Кондор. – Просто кто-то ищет место для парковки или потерявшуюся собаку». В свете фар, освещавших улицу впереди, никого не было. Никто не бежал и не оглядывался. Не видно было даже крыс, которых часто можно увидеть на крышках мусорных контейнеров. Это был темный седан. Две смутные тени маячили на передних сиденьях. Не двигайся. Не дыши. Не смотри на них, и тогда они проедут мимо. Красные зрачки задних габаритных огней стали понемногу удаляться. Наконец автомобиль свернул за угол и исчез. Ты никогда не узнаешь, правильный ли ход ты только что сделал. Он снова зашагал по улице. Пройдя порядка двенадцати кварталов, он ни разу не услышал воя сирены, не увидел всполохов мигалок. Нью-Йорк-авеню, которую он пересек рядом с брызжущими неоновым светом «Макдоналдсом», закусочной «Бургер-кинг» и заправкой, не была перекрыта. Когда он приблизился к Норт-Кэпитал-стрит, четырехрядной транспортной артерии, идущей с севера на юг и соединяющей здание Капитолия с похожим на череп куполом с остальным миром, Вину потребовалось топливо. Рискни. На улице темно, ты в двух милях от эпицентра спецоперации. В таком наряде узнать тебя непросто. Ты вполне можешь пройти немного по Норт-Кэпитал-стрит, ярко освещенной вывесками ресторанов и кафе, и не попасться. Минуя недавно отремонтированное здание, в котором помещался какой-то офис, Кондор заглянул в окно. Он увидел довольно большой зал, где на значительном расстоянии друг от друга стояли металлические казенные столы, которые вполне моли быть куплены на распродаже имущества какой-нибудь обанкротившейся компании. Еще он увидел два стационарных компьютера, за которыми никто не сидел, и старенький лэптоп, монитор которого освещал лицо женщины лет двадцати пяти с пышными каштановыми волосами. Позади нее на стене висел плакат с лозунгом, написанным белыми буквами на голубом фоне: «Сегодня гибнет рыба, а завтра?..» Кондор прошагал по улице мимо женщины, пытавшейся спасти мир. Левой, левой, левой-правой-левой… О черт. Мы вернулись! На следующем углу Вин увидел заведение, где продавали еду навынос. Из окон струился мягкий желтый цвет, неоновая вывеска была красного цвета. Над входом красными же светящимися буквами, стилизованными под иероглифы, было написано: СЫТЫЙ ДРАКОН. «Войди туда», – скомандовал себе Кондор. Правда, сквозь огромные, витринного типа окна тебя могут увидеть те, кто сидит в проезжающих мимо машинах. Но зато там, внутри, тепло, там успокаивающе пахнет потом, маслом и соевым соусом. Возможно, ко всему этому примешивается еще и запах из стоящего у стены мусорного бака. Из горловины бака торчат края черного пластикового мешка. Над баком висят четырнадцать блеклых цветных фотографий блюд с подписями: вот это называется фу-юнг, а вот это – ло-мейн. Пуленепробиваемое стекло отделяет посетителей от зоны, где готовится пища и где на плитах стоят горшочки и сковороды, над которыми поднимается пар. Там же находятся кулеры, набитые бутылками с прохладительными напитками, до которых не доберется ни один воришка. На голове одетого в белое повара – некое подобие колпака. Он стоит спиной к залу и полностью поглощен своим делом. За тем, что происходит в зале, внимательно наблюдает женщина в цветастой блузке – смуглое лицо с застывшим на нем напряженным выражением, темные, цвета черного дерева, глаза. Она одновременно наблюдает за тобой и за большой черной мухой, которая, судя по жужжанию, летает где-то рядом. Муха села на одну из фотографий на стене – ту, на которой было изображено что-то вроде бифштекса с гарниром из брокколи. Вин через громкоговоритель заказал привлекшее его внимание блюдо, затем, почувствовав, как от голода заурчало в животе, добавил к заказу порцию жареного риса. Хотя деньги у него в кармане быстро таяли, попросил также пластиковую бутылку, в которой, если верить этикетке, находился натуральный апельсиновый сок, а значит, некоторое количество витамина С и других полезных веществ. Китаянка громко повторила заказ, дождалась его кивка и крикнула что-то одетому в белое повару на каком-то диалекте китайского языка – вероятнее всего, на весьма распространенном мандаринском.