– Такой уж у меня заскок. В любом случае, скоро я отпущу их. А сейчас давайте сохранять тишину. Из этого помещения мы сможем кое-что увидеть и все услышать. Никто ни слова! Опустилась тишина, и они сосредоточились, удобнее устроившись в раздевалке между комнатой отдыха и душевой. Выражения их лиц пришлись бы по душе портретисту. Денсон явно выказывал увлечение и боязнь сделать что-то не то во время предстоящей встречи. Холл был тише воды от личного и не очень интереса. Роллинс был угрюм и неловок. Кэролл – спокоен и улыбчив. Дверь открылась, и в комнату отдыха вошел Винсент Харрельсон. Его привел молчавший и сразу же удалившийся Смит, и Харрельсон заинтригованно осматривался, явно ожидая объяснения. Через несколько секунд вошла Юнис Дюваль. Приведший ее сыщик оставил пару наедине. Как только дверь за ним закрылась, они остались один на один. Проявившееся на их лицах удивление никак не могло быть притворным. Даже недоверчивый Роллинс понимал – оно настоящее. Около пяти секунд молодые люди смотрели друг на дружку, а затем они перешли к тому, что было естественно для влюбленных. Они обнялись, Винсент взял девушку на руки и начал жадно целовать. Затем он посмотрел ей в глаза. – Так хорошо видеть тебя, дорогая. Но как же ты узнала, что я здесь? В газетах обо мне ни слова; по крайней мере, так говорит Смит. Ее глаза озадаченно вспыхнули. – Они не говорили, что ты здесь, Винсент. Они просто сказали, что некто хочет увидеть меня, и затем привели меня сюда. – Тебя привели? – Да, конечно. Он покачал головой. – Дорогая, я не понимаю. Она залилась краской. – Конечно, ты не думаешь, что я бы промолчала. Я пришла сюда сразу же после того, как застрелила мистера Гамильтона… Винсент побледнел. Руки, которыми он обнимал девушку, сжались, и она вскрикнула от боли. – Что ты сказала? – прохрипел он. – После того, как ты застрелила Гамильтона? – Да, конечно, дорогой. Что еще мне оставалось сделать? Внезапно он запрокинул голову и расхохотался. Лицо девушки помрачнело, и она мягко коснулась руки парня. – Винсент, что это значит? Пожалуйста, расскажи мне… – Дорогая, разве тебе не ясно? Ты не понимаешь, что они специально привели нас сюда вместе? Вне всяких сомнений, у них здесь диктофон, и они слушают каждое наше слово. – Ну, и что? Я рассказала им, что сделала это… – Как и я. Ты думаешь, что я хоть на минуту мог бы позволить тебе пожертвовать собой? Думаешь, что я позволю вымарать в грязи твое имя только потому, что ты считаешь, что тебя помилуют, а меня осудят? Пойди, скажи им, что ты этого не делала. Не бойся, мне за это ничего не будет. Я убил его из самозащиты. – Винсент! – руки Юнис обвились вокруг его шеи, и она заглянула в его глаза. – Ты не должен это делать! Это, конечно, чудесно, и вполне ожидаемо, но ты не можешь, ты не должен! – Моя дорогая девочка, – рассмеялся Винсент, – они бы быстро выяснили, что ты не стреляла в мистера Гамильтона. А затем они узнали бы о моей ссоре с ним. И мое заявление о самообороне обесценилось бы, разве не так? Это он набросился на меня, и это он вынул револьвер из ящика стола. И если в суде есть справедливость (а я думаю, что есть), то я буду освобожден. Девушка внезапно села. Ее взгляд был, как в тумане. – Поцелуй меня, Винсент. Он выполнил ее просьбу, и она продолжила: – Теперь сядь, пожалуйста. Я хочу с тобой поспорить. – Милая, эта комната – не место для дискуссий. – Винсент, пожалуйста. Он пододвинул стул поближе к ней, взял себя в руки и, пока она говорила, мягко теребил его. Ее глаза горели чудесным светом, светом, от которого у подслушивающего в соседней комнате квартета словно ком в горле застрял. – Дорогой, ты должен прислушаться к здравому смыслу. Я пришла и созналась, потому что испугалась, что они узнают о твоей ссоре и драке с мистером Гамильтоном, а затем арестуют тебя. Как ты хорошо знаешь, я застрелила его, как только погас свет. Мне за это ничего не будет: я сделала это в пылу страсти, когда мне показалось, что он убьет тебя. – Позволь перебить тебя. Это не сработает. Во-первых, у тебя не было револьвера. – Я подобрала его, когда ты выронил его. – Юнис, не мели чепухи. Ты говоришь все это, так как считаешь, что нас подслушивают. Только представь, как коротышка выбивает у меня револьвер. – Это не он. Ты выронил его. А я подобрала и выстрелила, как только свет потух. А когда он опять загорелся, Гамильтон уже падал. Ох, это было ужасно! – Да, ужасно, – согласился Харрельсон. – Но сейчас нет проку вспоминать. Я воспользуюсь шансом. Они не могут обвинить меня в убийстве. Во всяком случае, не в предумышленном. Есть вероятность, что они просто отпустят меня. – И я готова воспользоваться своим шансом. – Но почему? Ведь это я застрелил его! – Пожалуйста, дорогой, нас же подслушивают! Не суй голову в петлю! У тебя даже не было револьвера. Парень безнадежно пожал плечами. – Дорогая, ты будешь придерживаться этой нелепой истории? – Это правда. – Юнис! – Ты ставишь меня в положение девушки, жених которой признался, чтобы спасти ее. Если бы ты на самом деле выстрелил, я бы не делала этого – тебя бы просто отпустили. Но я подобрала револьвер и выстрелила в темноте – сначала я прицелилась, а стреляю я хорошо. Тогда как ты не… – Я стоял совсем рядом с ним. – Но я была ближе. Разве ты не понимаешь, что меня они никогда не повесят за это? – Я не позволю тебе рисковать. Ты же не отзовешь свое нелепое признание? – Я говорила правду. – И будешь придерживаться своего рассказа? – До конца. – Тогда, – безнадежно ответил парень, – да поможет нам Бог! – Почему? Ты же не хочешь сказать, что отказываешься отступить после моих показаний? – Именно это я и имею в виду. Я застрелил его и готов принять все, что из этого следует. Но поскольку ты тоже замешана, мне придется подкорректировать свою историю.… Пусть она не будет похожа на самооборону, лишь бы присяжные мне не сочувствовали. Тогда они будут склонны обвинить меня. – Они не обвинят тебя. Они поймут: правду говорю я. – Тогда мне больше не поспорить. У тебя хорошие намерения, Юнис. Но ты слишком упряма. Извини, дорогая, хотя это и заставляет меня еще больше любить тебя. Внезапно в ее глазах загорелся лукавый огонек. – Ты слышал второй выстрел? Он прогремел в тот момент, когда свет снова зажегся. Винсент нахмурился. – Ты утверждаешь, что это твой выстрел? – Так ты слышал его? – Да, конечно, слышал. – С какой стороны он раздался? – Не знаю, дорогая. Может быть, я вообразил его. – Но если он был настоящим, а не плодом воображения, то откуда он раздался? – Снаружи. – Хорошо! А ты знаешь, что за ширмой нашли раненного грабителя, лежавшего без сознания? – Что? Ты имеешь в виду… – Что если мы захотим, то оба сможем выкрутиться. То есть они уверены, что это он убил мистера Гамильтона. Молодой художник покачал головой. – Нет, дорогая. Когда я стрелял, то совсем не целился в сторону ширмы. Но он же был ранен! Может, он подстрелил себя сам. А мой выстрел…