— Куценко Петр Захарович, — прогудел он и, полуобернувшись к худощавой высокой женщине, следовавшей за ним, продолжал — Моя жена, Евдокия Миновна. — Слушаю вас, Петр Захарович, — заполнил паузу Миронов и указал на стулья. — Приехали в гости к двоюродному брату, — заговорил Куценко. — Дочь, понимаете, у нас на выданье. Думали кое-что прикупить. Деньжата, слава богу, водятся. Она у нас на ферме… — Да ты, Петро, ближе к делу, — вставила женщина. — Морочишь товарищу майору голову. — Ничего такого пустого я не говорю, — огрызнулся Куценко. — Гражданин начальник должен знать, что мы не шаромыжники, а честные люди. И деньги у нас трудовые. — Деньги, — взвизгнула женщина. — Были деньги… — Да погоди ты, Евдокия, не базарь. Извините, товарищ майор, ее, непутевую. — Ничего, продолжайте. — Встали, значит, пораньше. Катерина, братова жена, блинов напекла. Все путем, как в гостях. Стали собираться. Я — за пиджак. Глянь, а денег нет… Петр Захарович встал, расстегнул пиджак и показал дыру в подкладке: характерный разрез бритвой. — Кого подозреваете? — Кроме брата больше некого подозревать. — Вы тоже так думаете? — обратился Миронов к женщине. — Жена у брата такая милая. Грех возводить напраслину. — Вы уже объяснились? — Конечно. Отдавай, говорю, деньги по-хорошему, а не то такой трам-тарарам устрою, что не обрадуешься — чертям будет тошно. Он, ясное дело, разыграл обиженного: никаких, мол, денег не брал. Жена его тоже клянется, говорит: идите в милицию. — Значит, брата подозреваете? — задумчиво уточнил майор. — А кого же еще? — Запомнили купюры? — А как же! Все сотенные. Тридцать пять штук. Получил в сберкассе, сложил вдвое и резинкой перевязал. — Вчера где-то успели побывать? — Да, были в «Гостином», потом в… — «Пассаже», — подсказала женщина. — И ничего подозрительного не приметили? — В каком смысле? — У Куценко округлились глаза, глядевшие из-под лохматых рыжих бровей. — Что я мог приметить? — Допустим, кто-то прикасался к вам? — Да нет, — неуверенно протянул Петр Захарович. — Вроде бы нет. — Уж давайте поточнее, без «вроде бы». Подумайте, может, где толкнули вас или прижали. — Помнишь, в «Гостином» тебя крутанули, аж шляпа слетела, — пришла на помощь женщина. — Да, да, было такое. — Куценко почесал широкий лоб с глубокими залысинами. — Кажется, на втором этаже. Там такая толчея образовалась! Будь она неладна. — А теперь попробуем вспомнить лицо, которое до этого, может, попадалось вам на глаза. — Да кто его знает. Лица как лица. Люди копошатся, зыркают. У каждого своя забота. — Вот именно, своя, — согласился Миронов и спросил — А где плащ расстегивали? — Плащ? — не скрыв удивления, переспросил Куценко. — Откуда вы знаете про плащ? — Догадываюсь, — улыбнулся майор. Он позвонил по телефону, переговорил, и тотчас в кабинет вошел старший оперуполномоченный капитан Парнавский с коричневой папкой под мышкой. — Требуется, Юрий Эдмундович, ваша помощь, — сказал майор, жестом приглашая офицера сесть между супругами Куценко. И сам, выйдя из-за стола, приблизился к ним. Капитан Парнавский листал альбом, со страниц которого глядели разные лица, сфотографированные по стандартному образцу. — Внимательно всматривайтесь, примечайте, — наставлял майор. Петр Захарович уже начинал терять интерес к уникальной коллекции, когда на него вдруг глянуло продолговатое лицо с цепким взглядом. — Кажется, этот околачивался у кассы, — ткнув пальцем в фотографию под номером семнадцать, прогудел он. — Точно, этот! — Похоже, Чарли всплыл, — сказал Парнавский, когда супруги Куценко, оставив заявление, ушли. — Думаешь, он в городе? — Встречался с ним. Месяца полтора назад. Сказал, что завязал, женился. — Да, почерк его. — Миронов взялся за телефон, чтобы навести справки. Оказалось, что Чариев Альберт Салихович, по кличке Чарли, проживает в Колпине, на улице Культуры. Работает, характеризуется положительно. У карманных воров широкая специализация: «шир-мач», «технарь», «рыболов», «щипач». Профессионал, а именно таким слыл Чарли, мог совершить кражу с «росписью из пехи»— вырезать «писалкой» деньги или «лопату» (портмоне) из внутреннего кармана, «разбить дурку»— открыть или вытащить деньги из сумки, «мальцами» (пальцами) украсть из «чердака» (верхнего кармана). — Мишка Соловей и Колька Черный тоже работают «писалками». Поюм Артем… — Этот исключается. Во Владивостоке задержали. — Ишь куда махнул! — Размах, брат. Не исключено, что Артем прольет свет. А пока, Юра, займись Чариевым. Немало мерзостей на счету Чариева, этого на вид благопристойного человека. Глядя на него, не скажешь, что он легко, без угрызения совести, может переложить из чужого кармана в свой деньги, заработанные честным трудом. Последняя отсидка вроде бы подвела черту. Немалую роль в этом сыграла мать. Она встала перед сыном на колени: «Ты отца загнал в могилу, я тоже на краю. Прошу тебя, умоляю, опомнись, сынок. Люди проклянут нас, будут плевать на могилу». Миронов вызвал Чариева. — Я же сказал вашему капитану, что завязал, — с вызовом ответил он. — Работаю, но вы не даете покоя. Рецидивист, с ним, мол, все можно. Стоит оступиться — сразу срок… — Зачем же так? — Тогда какого дьявола я здесь? — Не стоит поминать дьявола, Альберт Салихович, — сказал Миронов. — Я пригласил вас по другому поводу. Требуется ваша помощь. Чариев удивленно вскинул брови. — Моя помощь? — Да, ваша, — подтвердил майор и показал заявление Куценко. — Понимаю, — выдавил Чариев и надолго задумался. Наконец он сказал: — Видел вчера в «Гостином» Кольку Свиста. В зоне в кирюхи навязывался, сосунок. — Сосунок, говорите? — Вообще-то он видный, — понимающе улыбнулся Чариев. — Рослый, узкий в поясе. Лицо интеллигентное, подвижное. Волосы? Темные, на пробор. Одет? В куртку стального цвета, с накладными карманами. Майор пододвинул альбом, раскрыл на закладке. — О, так он на крючке! — узнав на фотоснимке Свистунова, по кличке Колька Свист, не скрыл удивления Чариев. Месяца три тому назад Свистунов позвонил Чариеву, предложил встретиться, но тот отказался: «Не торгуй, Коля. Что было — быльем поросло. Считай, не знаем друг друга. У тебя своя дорога, у меня своя». — Я причинил много зла людям, — сказал Чариев. — Но два раза в одну реку не входят. Я отрекся от прошлого. Я клянусь… — Езжайте, Чариев, домой, спокойно трудитесь. — А если заметут? — Кто? Колька Свист? — Майор взглянул с холодным прищуром. — Да полноте. Не позже чем завтра приглашу вас в свидетели. — Ради бога не делайте этого! Я прошу. — И, убедившись, что его понимают, сказал — Кстати, у Свиста татуировка. На пальцах левой руки наколка: «Коля».