– Откуда ты знаешь об этом? Вы общались? – напряжение внутри меня с каждым его новым словом росло все сильнее. – Пару недель назад мы вместе ходили в боулинг. Липп учил меня играть. Что еще за новости? Я, выходит, ничего вообще не знаю о шестерке. На собраниях они делали вид, что едва ли могут терпеть присутствие друг друга, а за пределами этой комнаты вели себя, как настоящие дружбаны. – Учил тебя играть? Зачем? – Ребята из института решили собраться и поиграть в боулинг. Меня тоже пригласили, а я в этом деле полный ноль. Меня и так считают фриком, не хотелось испортить репутацию еще сильнее. Перед собранием я поделился переживаниями с Лолой. Надеялся, что она меня научит, но оказалось, что она ни разу шар для боулинга в руках не держала. – И тогда Филипп предложил тебе помощь? Тима кивнул. – Он догнал меня после собрания, когда я шел к автобусной остановке. Мы три дня подряд ходили в боулинг практиковаться. Тогда Липп и поделился планами на будущее. Говорил, что мне тоже обязательно нужно решить, чего я хочу добиться в жизни. Советовал найти цель и двигаться к ней, иначе пропаду, затерявшись в проблемах. – Совсем не похоже на нашего Филиппа, да? – с грустью спросила его я, заранее зная ответ. – Как другой человек, – Тима кивнул. Все, кому довелось пообщаться с Липпом вне стен нашего центра, узнали и другую его сторону. Ту, которую он прятал глубоко внутри себя, надеясь, что это убережет его от новых страданий и боли. Лишь бы только эта открытость его и не погубила. Я начала понимать, почему Михаил и Леонид так обеспокоены. Филипп вел практически затворнический образ жизни. Он довольно отстраненно общался с коллегами по работе, а его родственники переехали в другой город. Выходит, что единственные, кому Липп начал в последнее время доверять, – это участники нашей группы. Прощальные письма В этот раз собрание вышло тихим. Бывают дни, когда появляется такое молчаливое настроение, нет желания что-то говорить и обсуждать, но это вовсе не означает, что ребятам нечего сказать. Их взгляды и язык тела показывали: в их голове творится настоящий хаос. Я в такие моменты описываю чувства и мысли на бумаге: открываю блокнот и исписываю страницы, изливая на них все, что не могу сказать вслух. Вот и ребята получили от меня задание написать письма. Для Филиппа. – Такие события сбивают с толку, а когда ты и так непрочно стоишь на ногах, то они буквально валят тебя и уносят далеко-далеко отсюда. Каждый из вас справляется с потерей Липпа по-своему. Кто-то, – я посмотрела на Яну, – не сдерживает слез. Кто-то, – теперь мой взгляд перешел на Свята, – всячески избегает этой темы, словно от разговора о смерти можно чем-то заразиться. Думаю, будет правильно, если сегодня вы напишите ему письмо. – Прощальное? – уточнила Лола. – Не обязательно. Вы можете поделиться с ним чем-то, что происходит сейчас в вашей жизни. Можете рассказать, как себя чувствуете, о чем в последнее время думаете. И, конечно же, да, вы можете с ним попрощаться. Спустя минуту они, никак не комментируя задание, направились к столу, где их ждали, подготовленные мной, стопка бумаги и десяток ручек. На написание писем у них ушло сорок минут. Я замечала, как они задумчиво почесывают голову, перечитывая написанное, и как неподвижно сидят, смотря в стену. Это не так легко, как может показаться на первый взгляд. Они сейчас, видимо, чувствуют ответственность, потому что это последнее, что они могут сказать Филиппу. Это их шанс посочувствовать ему и извиниться. Например, за то, что убили его. Общение со следователем явно не шло мне на пользу. Я становилась такой же подозрительной. Скоро у меня, вероятно, разовьется паранойя, откуда недалеко до синдрома отрицательного двойника, на которого можно будет повесить убийство. Как вообще люди, работающие в полиции, верят хоть кому-то? И есть ли на самом деле хоть один человек на всем белом свете, кому можно стопроцентно доверять? Многие пациенты в нашем центре были абсолютно уверены в своих близких. В том, что они их не бросят и никогда не оставят, но они все равно бросали и оставляли. Уходили и никогда больше не возвращались, оставляя своих матерей, отцов, сестер, братьев, сыновей и дочерей, справляться со всем в одиночку. Оказывается, совершенно неважно, кем тебе приходится человек, и насколько близкие у вас отношения. Когда случается трудность, не имеет значения какая, все разделяется на «до» и «после» не только для нас, но и для тех, кто находится рядом. Некоторые из них совсем не готовы вступать в это «после». Они, не желая сталкиваться с серьезными проблемами, навсегда остаются пленниками жизни «до». Вот так мы и теряем тех, кто, как нам казалось, всегда будет рядом. Так мы с Эдом лишились родителей. Письма написаны и лежат прямо передо мной. Я пообещала, что когда-нибудь мы придумаем, как поступить с ними дальше. Эля предложила их сжечь, ведь Филиппу такое явно пришлось бы по душе, а Яна поспорила с ней, заявив, что огонь разрушил его жизнь. Меня же, на самом деле, интересовало то, что можно найти в этих письмах. Если кого-то из ребят мучает совесть, то где-то это обязательно проявится. Чувство вины просто обязано просочиться наружу. Несмотря на время, которое они потратили на написание, текста на бумаге оказалось не так уж много. Закрытость – общая черта нашей группы. Начать я решила с самого короткого письма от Тимы. Привет. Ева попросила нас написать тебе. Думаю, сам бы ты такого не захотел, но мы этого уже не узнаем. На самом деле, именно это меня и расстроило. То, что я не успел тебя толком узнать. Мы столько времени провели на встречах, молча смотря друг на друга. У нас было столько возможностей поговорить, а мы их все упустили. То, как ты вызвался мне помочь, реально крутой поступок! На игре с друзьями в боулинге я пару раз выбил страйк, за что мне даже похлопали. Теперь дела в институте идут лучше, со мной все здороваются. Это очень приятно, когда тебя не избегают. Мне жаль, что кто-то убил тебя. Жаль, что я избегал тебя, ты не был плохим парнем. Ты был таким же, как и я. Похоже, Тима находился под большим впечатлением после того, как Липп помог ему, но мне совсем не понятна концовка. С чего вдруг он решил, что они похожи? Тиму избегают потому, что он сам себе на уме, всегда витает в собственных мыслях, чересчур беспокоится об учебе, всегда максимально собран и сконцентрирован. Таких считают странными одиночками, которые не очень-то жаждут общения с другими людьми. Филиппа же избегали потому, что боялись. По-настоящему страшились того, что он мог сделать. Где тут схожесть? Следующее письмо от Яны. Оно было настолько мокрым от ее слез, что в некоторых местах потекли чернила. Дорогой Филипп! Моя дочка не понимает, почему ее мама так часто плачет в последнее время. Я и сама толком не разобралась еще. Знаю только, что мне очень грустно. Наша группа для меня, как вторая семья. Мы же вшестером столько времени провели вместе! Это только кажется, что мы все незнакомцы. Это не так. Совсем не так. В моей жизни случалось не так много потерь, я не привыкла к присутствию смерти рядом с собой. Мне теперь все время кажется, что она ходит за мной, преследует и хочет забрать кого-то еще. Наверное, твоя гибель вызвала у меня очередной рецидив, но это не страшно. Не переживай об этом. Я справлялась и с куда более страшными состояниями. Есть и смешные моменты. Мой муж решил, что мы с тобой были любовниками. Ты и я. Забавно, да? Он поднимает мне настроение подобными подозрениями. А еще у меня есть дочь. Ты же знаешь, что это такое. Стоит ей взглянуть на меня, как мир сразу становится светлее. Я подозревала, что ты причастен к пожару в доме моих родителей. После разговора с Евой мне показалось правильным пойти в полицию и поделиться с ними этими мыслями. Оказалось, что ты тут совсем ни при чем. И мне стоило поблагодарить тебя, а не считать преступником. Ты был, словно плохая собака. Когда в доме появляется лужа, сразу думают на тебя. И неважно, сколько еще в доме живет собак. Для всех это всегда будешь ты. Но не для меня. Я больше никогда не подумаю о тебе ничего плохого. Обещаю. Твоя Даяна. Выглядело так, будто это письмо предназначено не только Липпу, но и мне. Я хотела, чтобы она рассказала следователю о своих подозрениях, и она это сделала. Убийство, если оно являлось запланированным, а именно таким его считает полиция, должно дать убийце положительные эмоции. Яна же выглядела и вела себя, как подавленный, переживающий не лучшие времена, человек. Разве она может быть к этому причастна? Следующее письмо от Лолы. Знаешь, я верю, что ты сейчас где-то рядом, читаешь каждое слово, которое появляется на бумаге. Поэтому, передаю тебе привет. Да уж, какое там. Наверняка, ты там очень занят. Встретился с другими умершими. С Куртом Кобейном, например. Может, прямо сейчас ты играешь ему на гитаре, а он напевает Lithium. Как там поется? «Поставь мне свечку и помолись. Я Бога встретил». Иногда мне тоже хочется оказаться там. Не пугайся, у меня все под контролем, но в некотором роде я тебе завидую. Ты ведь там сейчас, возможно, с кем-то из умерших родственников. Или встретил там новых друзей? Там-то точно тебя никто не осуждает и ни в чем не винит. Я передала Еве блокнот с рассказами. Там есть и твой. Тот, что мы написали вместе. Ты же не против этого? Она, кажется, переживает из-за случившегося, и за то, как это может отразиться на остальных. Яна плакала после твоей смерти, а Свят искусал все ногти. Печально, когда такое происходит, но в жизни случается много плохого, не так ли? Я верю, что мы должны собраться и преодолеть это все вместе. Теперь наша группа обязана сплотиться и стать дружнее. В память о тебе. Письмо Лолы вызвало у меня улыбку. Нужно будет передать ее лечащему врачу, что у нее наметился прогресс. Она учится принимать сложности, как данность, и только затем решать их. Ее взгляды кажутся реалистичными, не затуманенными пеленой пессимизма. Письмо Эли не короткое и не длинное. Она явно не особо хотела его писать, но ей точно есть, что сказать. И из текста это хорошо видно. Окей. Мне эта идея не нравится от слова СОВСЕМ. Будем честными, Липп. Мы не были друзьями, а ты мне никогда не нравился. Я не знаю, специально ты хотел спалить свою дочь или это случайность, но ты все равно засранец. Вовсе не обязательно вести себя по-свински, если жизнь плохо обошлась с тобой. Не поверишь, но не только тебе пришлось тяжело. Наша шестерка, остальные пациенты в центре, люди в нашем городе и весь этот сумасшедший мир – абсолютно все от чего-то страдают. От неизлечимых болезней, от безответной любви, от внешних уродств, от физических увечий, от непринятия себя, самоненависти и саморазрушений. Кто-то сирота, кто-то потерял все деньги и остался на улице ни с чем, кто-то не может родить ребенка, а у кого-то ребенок умер. У кого-то все будет хорошо, и все еще можно исправить, а для кого-то уже все потеряно. Ты не знаешь человека и никогда не узнаешь, от чего он страдает. Он сам тебе честно никогда не расскажет. И я никому не говорю. И ты не говорил. А нам всем стоило это делать. Стоило говорить, а не ругаться. Стоило делиться тем, что на душе. Своими постоянными шутками и издевками ты лишил меня и других возможности говорить. Ты лишил нас слова. И, конечно, так нельзя говорить, но может теперь, когда тебя не стало, у нас что-то получится. В любом случае, чтобы не прослыть главным злодеем, а именно таковой меня и видит полиция, я напишу, что мне тебя жалко. Каждый заслуживает спокойной смерти, а не того ужаса, который кто-то сотворил с тобой. Что ж. Покойся с миром. Твои земные страдания позади. Удивительно, но в строках этого письма оказалось больше всего эмоций. Эля наконец-то объяснила, почему у нее такое негативное отношение к Липпу. Это не ненависть на пустом месте – он разрушил ее надежды на то, что она наконец-то сможет заговорить. Я общалась с ее лечащим врачом несколько раз. Она до сих пор скрывала от него детали прошлого. Он понадеялся, что на собрании Эля откроется, но этого так и не случилось. На десерт, как всегда, оставался Свят и его письмо, написанное, явно дрожащей, рукой. Здравствуй. Ева придумала очередное странное задание, которое никак никому из нас не поможет. Мне страшно Филипп, мне всегда было страшно, а теперь стало еще хуже. Зачем ты умер? Зачем пришел в нашу группу? И зачем кому-то понадобилось тебя убивать? Хотя, конечно, ты был не самым положительным и, наверное, наделал много всяких разных дел в жизни. Кто-то убил тебя и, наверное, есть за что. Я, конечно, не знаю, за что именно, но у всего бывает причина, ведь так? Я так нервничаю, пишу какой-то бред. Ева сказала, что можно рассказать тебе что-нибудь. Давай я расскажу тебе о моей новой болезни. В интернете я нашел статью о синдроме раздраженного кишечника. Это точно про меня, друг. Я, я всерьез задумался, что наконец-то нашел корень моих проблем. Завтра у меня посещение врача, я собираюсь ему об этом рассказать. Можешь себе представить? Я покруче любого доктора смог поставить себе диагноз. Ха. Да, я явно не в порядке. Нужно успокоиться. Нет у меня никакого синдрома. Помимо тех, что уже диагностировали. Филипп, мне искренне жаль, что ты умер. Я правда-правда сочувствую тебе. Не хотел бы я, чтоб меня так убили. С другой стороны, мои извечные поиски новых болезней в себе, наконец-то бы прекратились. Ха. Вот это я загнул. Если Ева покажет это письмо моему врачу, мне точно не поздоровится. Ну ладно, пока, друг. Держись там. Свят совершенно прав. Я покажу письмо его врачу, потому что он совсем не в порядке. Количество «я» в тексте пугающе много, не говоря уже о том, что он снова читает статьи о заболеваниях. Радует, конечно, что в конце ему все же удается понять, насколько он не прав. Вот и все. Письма написаны и прочтены. Признания в убийстве в них нет. Как и малейших следов чувства вины. Единственное, о чем ребята сожалели, так это о его смерти. Но где-то есть убийца, который счастлив от того, что Филиппа больше нет. Лилия ошибалась