– Эля выбесила меня на собрании. Она не имеет ни малейшего представления о том, как тяжело Филиппу далось это решение, она не видела, как сильно он плакал перед смертью. У нее нет права осуждать нас. Особенно, меня. А Лилия, – Лола задумалась, на ее лице отсутствовало всякое сожаление о содеянном. – Она плохо обошлась с Липпом. Эта мразь дала ему шанс, подарила новую жизнь, а затем нагло, совершенно по-варварски, все отняла, оставив ни с чем. Как можно после такого жить дальше? Она не имела права так поступать с ним. Ненавижу ее. – А, что тебе сделал Эд? – нет сил оставаться здесь дальше, но с каждой минутой я все больше укреплялась в мысли: меня не оставят в живых. – Кто? – Лола нахмурилась. – Мой брат, кто-то напал на него в нашей квартире. – Я не имею к этому никакого отношения, Ева. Ее удивленный тон дал мне понять – она не врет. – Я хочу уйти. Мне нехорошо, – и это – чистая правда, меня мутило от всего услышанного. Все происходящее походило на сюрреальность, но не на мою жизнь. – Проводить тебя? Я отрицательно помотала головой и направилась к выходу. В практически бессознательном состоянии обулась, накинула на себя пальто и собиралась бежать прочь, когда она схватила меня сзади за волосы и ударила коленом по спине. По позвоночнику прошла обездвиживающая боль, из-за которой хотелось взреветь, но в следующее мгновенье Лола, заломив мои руки, запихала мне в рот сверток ткани, похожей на носок. От него во рту появился неприятный привкус. Я чувствовала: меня вот-вот вырвет, но грубый удар в живот меня быстро отрезвил. Согнувшись, упала на колени, готовая к любому исходу. – При всем уважении, Ева, придется зарезать тебя, как Липпа. Только без всяких плюшек. Будешь находиться в сознании, пока я работаю. – В руке Лолы сверкнул нож. Наверное, она взяла его, когда ходила мне за водой. Не знаю, как, но нужно бороться, отбиваться хоть чем-то. Когда она снова ударила меня по спине, я изо всех сил оттолкнулась ногами и, вырвавшись, перекатилась в противоположную сторону коридора. Мне удалось быстро вскочить и, с отвращением выплюнув носок, инстинктивно побежать в соседнюю комнату, оказавшуюся кухней. Окно оказалось закрытым. Я кинулась к низкому подоконнику и быстро вскарабкалась на него. Затем открыла окно и свесила ноги вниз. Лола уже оказалась позади. Она снова вцепилась в мои волосы, но я уже ухватилась за карниз и, что есть мочи, тянула себя вниз, несмотря на то, что мы находились на втором этаже. – Мы сделали все быстро и безболезненно. Он был без сознания, я ударила его один раз ножом, стараясь попасть в область сердца, но когда Филипп оказался передо мной, беззащитный и практически мертвый, я чисто из любопытства решила попробовать. Подумала, а что будет, если сделать небольшой надрез? – прошипела она мне в ухо, продолжая тянуть обратно в квартиру. – И вот на его теле уже несколько порезов, а я все никак не могу остановиться. Для меня это – не уродование тела, а, скорее, роспись. Да брось, Ева, наверняка, он хотел выглядеть эффектно, когда его найдут. – Что-то случилось с твоим сознанием, ты не в порядке, Лола, так не должно быть, – сказала я, все еще пытаясь утянуть себя вниз. – Заметь, на моих руках нет убийств, – она проигнорировала мои слова. – Одному я помогла умереть, вторую лишь припугнула, третью – проучила. – Мы можем поехать в центр прямо сейчас, тебе назначат лечение, все наладится, прошу, отступи! – я по-настоящему умоляла ее передумать, надеялась достучаться до той Лолы, которая пряталась под неожиданно проявившейся маской садиста-психопата. На карнизе я нащупала березовую веточку. Она, зацепившись отростком, лежала на самом краю, недалеко от левой руки. Если ненадолго разжать хватку, то можно успеть взять ее, хоть и понятия не имею, что предпринять после этого. – Я совершенно здорова! – тон ее истеричного голоса стал неприязненным. – Ты хороший человек, Ева, но у тебя не хватит воображения, чтобы понять мои действия и отнестись к ним без осуждения. Всего несколько секунд. Но мне хватило, чтобы дотянуться до ветки и крепко сжать ее в руке. – Ты даже не дала мне шанса! – крикнула я. – Позволь мне вернуться в квартиру и выслушать тебя. – Ну, хорошо, возвращайся, – ответила она, крепко держа мои волосы обеими руками. Я попятилась обратно, а, когда развернулась с размаха ударила веткой ее в руку. Проткнуть кожу, конечно, не удалось, но мне хватило этого мгновенья, чтобы оттолкнуться и выпрыгнуть в окно. Приземлилась я, на удивление, удачно: видимые открытые переломы отсутствовали. Что творилось с организмом внутри – непонятно. Лола собиралась прыгнуть следом, уже взобралась на подоконник и свесила ноги, но в этот момент меня заметил мужчина, стоявший у подъезда. Когда он начал говорить, пытаясь узнать о случившемся, мне с трудом, но удалось поднять руку вверх. Что происходило дальше, я уже не видела, потому что неожиданный приток сил позволил мне подняться и побежать прочь. На остановке я заскочила в первый попавшийся автобус, и уже там меня по-настоящему с ног до головы окутала жгучая боль. Разочарование С того дня прошла целая неделя. После всего случившегося я взяла отпуск на целый месяц. Так вообще-то не делается, но мне пришлось поставить ультиматум: или время на отдых или увольнение. Михаил пошел на встречу. Чувство вины, видимо, одно из самых сильных. Сколько бы времени ни прошло, его ничем не вытравить из себя. Когда я рассказала руководителю центра о том, каким эмоциональным потрясением для меня стали последние недели, он вдруг сделался крохотным и беззащитным, ведь это – вроде как его заслуга. – Послушайте, вы ни в чем не виноваты. Я бы все равно влезла в это расследование. Не будьте к себе строги. Мне нужно время на восстановление. В конечном счете, все будет хорошо, обещаю вам, – заверила я его во время нашего разговора. Эд полностью погрузился в грядущую выставку и занимался последними приготовлениями перед ней. Брат вовсе не лишен эмпатии, особенно, по отношению ко мне, но он уважает меня и, когда я говорю «мне нужно время», он его беспрекословно дает, оставляя под моей дверью на завтрак горячий чай, а на ужин всякую еду из доставки. Ни на чьи звонки я не отвечала, ведь мой выключенный телефон одиноко валялся где-то на столе. Перед тем, как отключиться от реальности, у меня хватило сил написать всем ребятам из группы и Лилии, кто убил Филиппа, и попросить их быть осторожными. Эд сообщил Лео, что я жива, но временно не готова к общению. Еще брату пришлось поговорить с родителями, за что он долго и очень громко ругался, стоя у моей комнаты: «Ты не могла хотя бы их предупредить, что собираешься стать затворником, чтоб они не трезвонили мне?». У меня не нашлось слов, чтобы хоть как-то себя оправдать. После возвращения от Лолы у меня случилась паническая атака, а затем наступила полнейшая апатия. Обработав все кровоточащие ссадины и выпив обезболивающих таблеток, я скрылась от окружающего мира в комнате и, закутавшись в одеяло, лежала целые сутки без сна, при этом ни о чем не думая. Каждая мысль обжигала огнем сознание, и прячась от этой агонии, я все больше забывалась. Словно бы мой разум сидел за рулем грузовичка и увозил меня все дальше и дальше от плохих событий. Все оставалось позади: болезнь брата, переезд родителей, переживания от предательства друзей, не захотевших иметь со мной дел, одиночество, преследующее даже в толпе, пациенты, которым не смогла помочь и убийство, правду о котором скрыла. Будь у меня одно желание, я бы попросила: пусть мой разум никогда не вернет меня к настоящей жизни. Но он вернул. Через пять дней я проснулась с полным осознанием всего, что произошло. Каждая клеточка тела сопротивлялась и не хотела впускать в себя правду о случившемся с Филиппом. Это, как каша, которой в детстве тебя насильно пытаются накормить. Ты крутишь головой, сопротивляешься, машешь ногами, брыкаешься, отбиваешься руками, бросаешь ложку в стену и опрокидываешь на стол тарелку, но запах и вкус каши все равно успевает проникнуть в твое подсознание и остаться там навсегда. У меня было время подумать о том, что сделала Лола. Оставлять это безнаказанным недопустимо, но после того, как она доверилась мне, честно рассказав обо всем, я чувствовала себя паршиво. Не желала ей ни капли зла и понимала, что именно с ней произошло. Светлана оказалась права, когда сказала, что я – не судья и не палач. Теперь нужно все сделать правильно. Когда я вернулась в реальность, то сразу позвонила Леониду. Он назначил на сегодня встречу в каком-то ресторане. Эд все утро бегал вокруг шкафа, заставляя меня примерять то одно платье, то другое, на что я лишь отмахивалась. На мой вопрос, для чего он устраивает это, следователь ответил, что хоть раз хочет закончить наш разговор. Ровно в семь вечера я подъехала по адресу, указанному в смс. Он уже ждал меня внутри: весь при параде, в деловом костюме с галстуком и начищенными до блеска туфлями. Мне же на этот раз нечего ему противопоставить: ни грамма макияжа и поношенная одежда свободного кроя. Мы были не похожи сами на себя и стеснялись этого, неловко переминаясь друг перед другом с ноги на ногу. Ситуацию спас подошедший официант, проводивший нас к заранее забронированному Леонидом столику. Мы молча сели на противоположных краях стола и уткнулись в принесенные меню, каждый в свое. А потом, как бывает, в кино, случайно одновременно подняли голову. – Я уже выбрал, а ты? – спросил он, не отводя гипнотический взгляд. – Думаю, да. Лео нажал на кнопку вызова официанта. – Готовы сделать заказ? – спросил молодой юноша, который сразу напомнил мне о Лоле. Он заказал блюда с труднопроизносимыми названиями, которые просто невозможно запомнить и повторить с первой попытки. – А мне карбонару и мохито, – озвучила я свой заказ. – Хотел купить тебе цветы, – с некоей робостью в голосе начал Лео, – но Эд посоветовал не делать этого. – А зачем цветы? Мы что ли на свидании? Он заметно нервничал и не знал, что ответить. Спасу Лео, пока он не треснул от задумчивости. – Я шучу. Правильно, что не купил. – Как ты вообще себя чувствуешь, Ева? Эд толком не объяснил, что с тобой случилось. – А что он тебе сказал? – Что-то вроде: «Она не может сейчас говорить, думаю, это пройдет через какое-то время». Он держал меня в курсе, но мне как-то все равно было тревожно, – его приятный и ласковый голос стал взволнованным. – Сейчас все в порядке, – заверила я его, по-настоящему смутившись подобной заботы. – Точно? – Не переживай. Лео как-то неуверенно кивнул, но допрос с пристрастиями о моем самочувствии прекратил. И начал новый. – Расскажи, как прошла твоя юность? – О-о-о, – протянула я, – нужно сказать официанту, чтобы добавил в мой мохито алкоголь. – Я снова задел неудобную тему? – следователь выглядел смутившимся и огорченным. – Вся моя жизнь – одна сплошная неудобная тема. – Это как? К нам подошел официант, расставил на столе блюда с напитками и быстро удалился. – Детство прошло замечательно: любящие родители, непоседливый брат, верные друзья. Когда Эд заболел все начало меняться: в семье постоянно возникали ссоры, я часто нервничала и переживала за происходящее, почему-то чувствовала себя виноватой, будто могла что-то предотвратить. Из-за того, через что мы с братом прошли, я изменилась, стала раздражительной по отношению к сверстникам. Они увлекались всякой ерундой, курили, прячась по углам, прокалывали пупки в школьных туалетах, плакали, из-за разбитых сердец. А я их просто не понимала. Смотрела на них и думала: «Ну как они могут дурачиться и быть такими беспечными, когда есть люди, нуждающиеся в нашей помощи?». Решение стать психиатром не связано с Эдом. Это был мой внутренний порыв, крик души, понимаешь? Меня всерьез беспокоила эта тема, и мне хотелось что-то изменить. – Но у тебя ведь есть друзья? – Я умею заводить знакомства и общаться с людьми, но друзей у меня нет со школьных времен. Что насчет тебя? Лео улыбнулся, будто бы довольный тем, что прозвучал такой вопрос. – У меня среднестатистическая семья. Родители – обычные работяги, братьев и сестер нет. Есть один единственный лучший друг по совместительству коллега с работы. Про свое желание стать полицейским я тебе уже рассказывал. – Ага, похоже, теперь мы все друг о друге знаем и можем спокойно поесть, – я потянулась к вилке и принялась за пасту. Мы молча копались каждый в своей тарелке, а когда вся посуда освободилась от еды, на лице Лео снова появилось это серьезное выражение лица, с которым он ходит у себя на работе и проводит допросы подозреваемых. – Ты же тогда пошла за ней, да? – За кем? – я сделала вид, что не понимаю, понадеявшись, что он одумается и сменит тему. – За Лолой. После допроса ты пропала с радаров на целых пять дней.