— Вы мне, господин смотритель? — уточнила я. — Вам-вам, — нетерпеливо помахал он рукой. Пришлось снять матерчатые перчатки и подойти к громоздкой, потемневшей от времени библиотечной стойке, перед которой мялся высокий нервный парень в клетчатой жилетке. — Принесите глубокоуважаемому господину будущему историку вот этот сборник. — Смотритель с напыщенным видом передал мне клочок, оторванный от разлинованного листа, с накарябанным нечитабельным почерком названием фолианта. — Называется «Абрис — земля обетованная». Это сочинения Эррона Вудса, — явно нервничая, подсказал парень. Фамилия Кайдена прозвучала столь неожиданно, что я поперхнулась воздухом и кашлянула в кулак. — Он был переселенцем из Абриса, — продолжал умничать «книжный червь». — Самым первым. Я насторожилась. «Самым первым» означало, что его сочинения были написаны тучу лет назад, а значит, хранились в подземелье библиотеки. — Они находятся в подземелье, — подтвердил мои догадки смотритель. Отлично! Я с возмущением покосилась в сторону сослуживицы, с самым довольным видом продолжавшей расставлять книг на вытертые от пыли полки. Теперь становилось ясно, почему она притворилась глухонемой. Спускаться в ледяное, темное хранилище ни у кого из сослуживцев не возникало ни малейшего желания. Собственными глазами видела, как перед закрытием библиотеки двое из малого читального зала скидывались на «камень, ножницы, бумага», чтобы решить, кому спускать возвращенные читателями фолианты. — Барышня? — поднял кустистые седые брови смотритель. — Вам показать, где вход в подземелье? — Да, знаю, — вздохнула я и обреченно пообещала любителю древней литературы: — Через пять минут книга будет у вас. — Спасибо, — улыбнулся тот. — Я буду здесь, на своем обычном месте и никуда не уйду… Валерия. Ох, ты ж! Мы знакомы? Вероятно, вид у меня сделался столь удивленный, что парень окончательно покраснел и пояснил, неопределенно махнув рукой: — Мы с тобой обычно сидели за соседними столами. Ты мне однажды дала нож для заточки карандашей. — Нож — это серьезная заявка, — с натянутой улыбкой ради вежливости отозвалась я. Даже не подозревала, что всегда садилась на одно и то же место. Не хотелось думать, что меня действительно принимали за предмет интерьера. — Ну, иногда ты переходила в другой конец зала, — окончательно смутился парень. — А еще был раз… — Я принесу альманах, — впервые обрадовавшись, что собираюсь в подземелье, поторопилась отчалить я. Так недолго договориться до чашечки травяного чая в отвратительной студенческой едальне. — Кстати, меня зовут Тимофей, — донеслось мне в спину. — Для друзей просто Тима! — Уважаемый юноша, тише! Вы в библиотеке, в храме знаний, в окружении интеллектуалов! — повышая голос, забрюзжал смотритель на «просто Тиму». — Только последний паразит начнет тут орать, как оглашенный, как будто ему в зад ткнули раскаленным клеймом! В хранилище вела винтовая каменная лестница с высокими металлическими перилами и крутыми ступенями. Чтобы не скатиться кубарем вниз, я зажгла искру. Голубоватый лепесток Истинного света, похожий на язычок свечного пламени, вытянулся на раскрытой ладони, и огромный круглый зал подземелья залило ярким неживым светом. От пола до потолка тянулись бесконечные полки с книгами. На крюках к ним цеплялись высокие деревянные лестницы. На пюпитре, стоявшем в самом центре, лежал рукописный каталог. Я прокляла день, когда Эррон Вудс решил переселиться в Тевет, пока нашла нужную полку и даже не удивилась, что книга хранилась под самым потолком. Это было бы удачей, если бы она скромненько занимала место у пола. Больше высоты я, наверное, боялась только мышей. Подчиняясь мысленному приказу, искра налилась и переросла в неяркий светоч размером с надувной мяч. Световой шар скользил у меня над головой, озаряя ненадежную лестницу с перекладинами, забираться по которой удовольствие было весьма спорное. — Вот ты где! — пробормотала я, потянувшись за нужной книгой, да так и замерла с поднятой рукой. Чуть выше, в соседнем ряду стиснутый со всех сторон прятался фолиант с абрисской вязью на черном кожаном корешке. Не веря собственным глазам, осторожно, словно находка кусалась, дотронулась кончиками пальцев. Ладонь с темной руной вдруг болезненно закололо. На поверку оказалось, что контуры метки вспыхнули голубоватым цветом, как будто на руке пробудился светлый, а вовсе не темный символ. Когда он погас, а я подняла взгляд к абрисской книге, то совершенно неожиданно сумела разобрать выдавленное золотом название: «Руны». Прочесть чужие письмена получилось абсолютно естественно, словно язык параллельного мира являлся для меня родным. Трясущейся рукой вытащила том, открыла на середине. Бумага пахла плесенью, а листы были рыхлыми, словно фолиант долгое время находился во влажном помещении. Страницы занимали аккуратно начертанные чернилами руны, сложные, простые, похожие на дивные орнаменты. Никаких объяснений и приписок, только короткие названия, накарябанные витиеватым почерком, громоздким и таким сложным, что слова угадывались только интуитивно. Вдруг в неземной тишине архива прозвучал сердитый каркающий голос смотрителя: — Вы что там делаете, барышня? Вы там что, простите, читаете книги?! Мгновенно захлопнув абрисский фолиант, я обернулась к открытой двери, прямоугольникам светившейся практически под потолком. Сгорбленная стариковская фигура застыла на лестнице. — Все еще ищу, — ляпнула я и тут же подумала, что надо было соврать, мол, действительно зачиталась наиинтереснейшими рукописями абрисского перебежчика. Точно выглядела бы солиднее. — Барышня, если вы не в состоянии найти книгу на полке, то, каким образом вы стали библиотекарем? — забранился смотритель. — Ой, нашла! — пришлось продемонстрировать руническую энциклопедию. Все равно с дальнего расстояния не разглядит, что написано на обложке. — Поторопитесь! — Едва он развернулся, как я молниеносным движением задвинула справочник поверх книг и осторожно, молясь не свернуть шеи, спустилась с верхотуры. Когда вечером я вызвалась расставить в подземелье поднятые в читальный зал книги, то сослуживцы так сильно обрадовались, что не заподозрили ничего необычного. Мне удалось даже расставить десяток фолиантов, к счастью, стоявший на нижних полках, когда сверху веселый голос объявил: — Эй, новенькая! Мы уходим, но ты закончи, а то старикан завтра взбесится! Он ненавидит, когда книги остаются неразобранными. Для надежности я еще подождала некоторое время и, сгорая от нетерпения, полезла за абрисской рунической энциклопедией. Потом, прислонившись спиной к полкам, уселась на пол и принялась перелистывать книгу, надеясь найти хотя бы какие-нибудь пояснения. Взгляд упал на надпись «скольжение», и у меня сжалось сердце. Руна походила на круглую спираль, исходящую из точки. Кончиками пальцев я мягко дотронулась до середины, провела по тонким линиям. Такую ли рисовал Кайден, когда перемещал меня из ночного леса под мост рядом с кварталом Каменных Горгулий? Секундой позже знак вспыхнул, в глаза ударил яркий свет. От неожиданности я дернулась, некрасиво ругнулась и вдруг завалилась на ледяной пол, потому что за спиной совершенно необъяснимо исчезли книжные полки. Светоч мгновенно погас, и меня окутала темнота. — Проклятье! — потирая ушибленный затылок, я кое-как уселась и раскрыла ладонь, чтобы зажечь новый шар. Едва крошечное зернышко искры налилось, а Истинный свет озарил помещение, как меня пробрал паралич. Комната со старыми книжными шкафами и закрытыми портьерами окнами казалась полузабытой, точно привидевшейся в далеком сне. Везде, куда не кинь взгляд, переливались и поблескивали незнакомые сложные руны. Меня утянуло в Абрис! Не было никакого свободного падения, неприятной щекотки в желудке, противной слабости в руках и ногах — ничего, что обычно сопровождало скольжение. Я, шутя, оказалась в том самом доме, куда переместилась, впервые войдя в магические ворота! Секунды шли. Светоч окончательно разгорелся, сорвался с ладони и вознесся к потолку, заливая комнату в чужом мире белым светом. В ушах тоненько зазвенело, в голове стало пусто. Как Кайден назвал это место? Дом Исаи Гленна? Неожиданно внутри точно распрямилась тугая пружина. Трясущимися руками я схватила с пола библиотечную энциклопедию, сминая, разрывая бумагу, принялась искать руну перемещения, но когда все-таки открыла нужный разворот, то страница оказалась пуста! Ничего, чистый лист! — Что за хрень?! — точно со стороны услышала в своем голосе истерику. Паника накатывала волнами, по спине побежал пот, дыхание обрывалось. Хотелось вскочить и бежать со всех ног. Только вот, куда убежишь из параллельного мира? Стараясь взять себя в руки, я резко выдохнула и пробормотала: — Спокойно, Лерой! Просто нарисуй ее… Выжигала руну пальцем прямо на паркете, не жалея магического света. Она получилась кривоватая, похожая на спиралевидное яйцо, а не на круг, и, что не особенно удивляло, не пробуждалась. Просто безжизненный, не очень-то опрятный рисунок, который было невозможно наполнить магией. Что ж, чуда не случилось. — Проклятье! Взгляд заметался по стенам в поисках нужного символа, но «перемещения» среди многочисленных знаков не нашлось. Возможно, она была в других комнатах. Поднявшись на колющие иголками ноги, я прижала к животу проклятущую энциклопедию и, плохо представляя, как поступить правильно, направилась к закрытой двери, но только потянулась к ручке, как та повернулась. Со скрипом дверь открылась… Из коридора на меня смотрела Аглая, и над ее головой плыл белый, похожий на шаровую молнию светоч. Заклятые подружки, мы узнали друг друга немедленно. Глаза девушки расширились от изумления. Попятившись назад, я прижала палец к сомкнутым губам, умоляя Аглаю не выдавать меня. — Как ты здесь очутилась? — на хорошеньком лице появилась недоверчивая улыбка. — Да нет, ты мне просто кажешься… Откуда тебе здесь появиться-то? Все еще отступая вглубь кабинета, я случайно наступила на круг, светившийся на паркете, и тело пронзило магическим разрядом, как будто нога угодила в колдовскую ловушку. От боли из груди вылетел весь воздух, а фолиант вскользнул из ослабевших рук и с грохотом свалился на пол. И снова перемещение случилось незаметно и совершенно неощутимо. Меня обступила густая, тяжелая темнота университетского библиотечного архива. Вокруг по-прежнему царила умиротворенная тишина, холодный воздух пах книжной пылью. Хватая ртом воздух, я пыталась придти в себя, дрожала после внезапного перемещения через границу и еще более неожиданной встречи в Абрисе. Осталось непонятным, какая из сотен рун, прожигавших пол в доме Исаи Гленна, вернула меня в Тевет. Лето закончилось тихо, без дождей и гроз, как будто вовсе не собиралось уходить, и первое осеннее утро встретило Кромвель солнцем и чистым небом. Начался новый семестр, ожил опустелый университет, в холле стало не протолкнуться. И на центральной лестнице тоже просто так проскочить не удавалось, приходилось вихлять зигзагом, перепрыгивая через ступеньку. Особенно злили первокурсники сомнамбулами таращившиеся по сторонам и едва-едва передвигавшие ноги. А я ненавидела опаздывать! Не выносила входить в лекционную уже после начала переклички, когда все присутствующие поворачивали головы на звук открывшейся двери (не дай, Светлые духи, она еще и скрипела!) Терпеть не могла мяться на пороге и мямлить неразборчивые извинения за то, что на мосту перед зданием университета из года в год каждое утро выстраивался длинный затор из-за экипажей золотой молодежи. Богатенькие адепты выходили вразвалочку из дорогих карет, а нам, простым смертным, приходилось выскакивать из омнибусов и, неизбежно опаздывая, нестись на всех парусах к главному входу. Но все-таки в первый день именно это и случилось! Стоило заскочить с утра в монетный двор, чтобы отправить Тину золотые в счет долга, как я встряла в мертвый затор, а теперь опаздывала на встречу с ректором, ставшую среди адептов легендарной еще задолго до начала семестра. Все делали ставки на то, как накажут половину факультета артефакторики, раз выгнать не решились. Успеть удалось в самый последний момент, когда уже закрывали тяжелую дверь в зал заседаний. На ходу натягивая неприлично помятую серую мантию адепта-артефактора, я прикрикнула: — Не закрывайте, пожалуйста! Дверь замерла, давая мне возможность избежать позора, но когда я втиснулась в оставленную щелку и подняла голову, то слова благодарности замерли на губах. Надо мной возвышался Кайден. За несколько долгих секунд, пока я таращилась на него, не в силах закрыть рот, мне почти удалось убедить саму себя в абсолютном, окончательном и неизлечимом помешательстве. Передо мной стоял взрослый, почти незнакомый мужчина, который прощался со мной навсегда в заброшенном святилище. Темные волосы были красиво подстрижены, из губы исчезло крышесносное колечко, а светло-серые глаза смотрели с вежливым безразличием, как на постороннего человека. — Вы проходите? — Этот новый странный Кайден кивнул в сторону зала, где уже выстроились шеренги моих однокурсников. Ведьмак притворялся, будто не помнил меня, и все-таки это был он! — Прохожу, — стряхивая оцепенение, промямлила я и проскользнула в зал, все еще пытаясь рукой попасть в широкий рукав мантии. Когда ректор, невысокий, пузатенький господин с блестящей лысиной и густыми усами, заслышал быстрые шаги, вкрадчиво разнесшиеся по гулкому помещению, то не поленился оглянуться и пронзительным взглядом прожечь во мне дыру. За спиной начальственной особы, сложив руки за спину, хмурился секретарь, оказавшийся книжным червем Тимофеем. — Опаздываете, госпожа Уварова, — резюмировал ректор и без того очевидную вещь. Видимо, это было проклятье всех профессорских детей, что преподавательский состав и ректорат, вплоть до помощников, знал меня в лицо и по имени. — Извините, — поклонилась я, после ошеломительной встречи с абрисским колдуном ни капли не впечатленная фирменным взором хозяина университета, и заняла место в первом ряду. Тимофей с короткой улыбочкой почти незаметно помахал мне рукой, отчего наверняка все посчитали, что мы знакомы ближе, чем были на самом деле. Ректор говорил долго и нудно о том, как мы опорочили не только благородных родителей (вероятно, тут он намекал на отпрысков мэра, городского судьи и своего родного племянника, зевавшего аккурат мне в затылок), но и весь университет, а мой взгляд, так или иначе, возвращался к высокой, широкоплечей фигуре Кайдена. Сложив руки на груди, он со скучающим видом разглядывал старинные витражи на высоких окнах. Тимофей хмурился, как приличествовало случаю, и согласно кивал, точно душой проживал и переваривал каждое ректорское слово.