И как только раньше не догадалась? Кристаллы-ловушки, вбирающие магические свет из пространства, появились уже давно, но из-за дороговизны использовались только для штучных артефактов. Адепты университета не могли себе позволить роскошь заплатить бешеные деньги за крошечный камень. — Красивая магия, — заметила я. — Дашь посмотреть? — Нет. — Жалко? — Не хочу, чтобы ты его из любопытства разобрала на части. Оно мне дорого. — Семейная реликвия? — Нет, дорого заплатил артефактору. — Никогда бы не подумала, что ты такой мелочный. — Я поднялась из-за стола. — Приготовлю омлет, а то каша по рецепту деда Вудса что-то совсем несъедобная. Кулинар из тебя, господин преподаватель, сказать честно, посредственный. — Ты мне польстила. — Он с благодарностью отодвинул от себя тарелку и поднялся. — Помочь? Подстегиваемые голодом мы работали слажено и быстро. Пока я нарезала зелень, Оливер взбивал яйца в глиняной плошке. Плюхнув на очаг тяжелую сковороду, я привычно щелкнула пальцами, чтобы зажечь огонь, и перед глазами блеснула вспышка. Вместо крошечных голубоватых язычков, пробегавших по диаметру конфорки, к потолку вырвался ослепительный столп пламени, подкинувший к потолку чугунную посудину. Казалось, что время замедлило ход, позволяя во всех красках разглядеть огонь. Широко раскрытыми глазами я смотрела на сплетенные струи, настолько жаркие, что воздух плавился и дрожал, секунда тянулась и тянулась. Внезапно Оливер сбил меня с ног, и мы повалилась на пол. Он ловко принял удар от падения, и я оказалась закрытой от взрыва. Тяжело дыша, уткнулась ему в грудь, вжалась в его тело. В нескольких дюймах от нас с грохотом приземлилась сковородка, пространство замерло. Мы лежали, не шевелясь. Вокруг разливалась испуганная, настороженная тишина, и ощущался горький запах гари. Оливер приподнялся на локтях и заглянул мне в лицо: — Ты в порядке? Не поранилась? От шока мне не удалось выдавить ни слова, только кивнуть. Откатившись, он гибко поднялся и протянул руку мне. Я помедлила, прежде чем вложить пальцы в раскрытую ладонь. То как Оливер принимал решения, не медля, не раздумывая, буквально на инстинктивном уровне, как в совершенстве владел телом, снова навело на мысль о боевой подготовке. На потолке над очагом темнел неровный выжженный круг. — Надо будет побелить, — резюмировал сосед, не выказывал ни жестом, ни голосом досады из-за нежданного ремонта. — Угу, — вздохнула я. Перед мысленным взором невольно появился другой потолок, в другом доме, нашем столичном особняке. Испуганные и ошеломленные, вместе с мамой мы задирали головы и разглядывали прожженную до перекрытия дыру. Кухня лежала в руинах, искореженный очаг покрылся копотью. На моем белом платье чернели разводы. Мы недоуменно переглядывались и еще не понимали, что это было начало конца. — Испугалась? — переспросил Оливер, возвращая меня в реальность. — Ты побледнела. — Мою мать сжег Истинный свет, — произнесла я. — Ее болезнь начиналась так же. Сначала исчезала созидательность светлой магии. — Абсолютно уверен, что ты пытаешься себя накрутить. Очаг старый, руны давно не обновлялись, как раз хотел вызвать мастера. Странно, что он раньше не бабахнул, — голос мужчины звучал твердо, убежденно. — Да. — Я вздохнула и сжала в кулак руку с пробудившейся темной руной. — Скорее всего. Сегодня проводили обряд сжигания Аглаи Ковалевой, и казалось, будто одна часть университета оцепенела, а другая продолжала жить, как ни в чем не бывало. В холле раздавался хохот, улыбались влюбленные парочки, сплетничали, спрятавшись за стеллажами, библиотекари. Горе доставляет страдания только тогда, когда касается лично. Когда я вошла в лабораторию, то оказалось, что мой стол возле окна был занят новеньким адептом, прежде не появлявшимся в нашей лаборатории. Как правило, учеников допускали до проектов только на втором курсе, но к этому времени обычно оставалась только пятая часть потока. Одни сами переводились на специальности попроще, вторые сбегали, других выгоняли за плохую успеваемость, так что свободных мест всегда было предостаточно, больше чем в читальном зале. Перед новичком лежала горка мелких деталей, деревянная шкатулка и куча свитков со вскрытой печатью. Замечу, моей именной печатью. Видимо, преподаватель посоветовал для практики разобраться в шкатулке с секретом, придуманной мной еще в средних классах лицея. Безделицу я сделала из скуки, маме в подарок, и когда показывала руководителю, то не подозревала, что по проекту начнут дрессировать начинающих аретфакторов. Новенький как раз с угрюмым видом пытался разобраться в описании и явно не понимал, с чего начать. Когда я встала возле стола, он сделал вид, что не заметил моего появления. Пришлось постучать двумя пальцами по столешнице, чтобы привлечь внимание. Парень скосил глаза. — Чего тебе? Кабинет кройки и шитья дальше по коридору. — Так ты оттуда выбрался? — Настроение было под стать погоде, такое же паршивое. — Я адепт по обмену. — Надеюсь, обмен был не с факультетом изящных искусств? — С Королевской Академией, — козырнул он элитарным учебным заведением. — Послушай, адепт по обмену, ты тут товарищ новый и пока не знаешь, что у нас не принято занимать обжитые места. Собирай свои вещички и отвали за соседний стол. — А здесь подписано? — ухмыльнулся новенький и указал на свитки: — В этой хрени много мелких деталей и еще больше рун, а у меня со зрением не очень. Нужен свет, а стол у окна. Только-только лаборатория гудела, как за спиной наступила звенящая от любопытства тишина. — Не подписано, говоришь? Понимая, что поступаю по-детски и рисуюсь, прямо пальцем я вывела на столешнице «Лерой». Метка, какая обычно стояла на всех придуманных мной артефактах, угрожающе вспыхнула голубоватым свечением, заставляя парня поморщиться. На деревянной поверхности остался выжженный росчерк. — Лерой? — фыркнул нахал, начиная раскачиваться на стуле. — Карамелька, ты серьезно? — Ты меня сейчас конфетой обозвал? — изогнула я брови. — Все знают, что Лерой — парень. — Да неужели? Умник по обмену качался на моем почти колченогом стуле и всем видом напрашивался на неприятности. Не устояв перед соблазном, я ударила ботинком по давным-давно болтавшейся ножке, сама же за два года и расшатывала. Раздался хруст и, нелепо взмахнув руками, парень с грохотом кувыркнулся на спину. Воздух содрогнулся от отборных ругательств. Народ загоготал, как сумасшедший. Пока побежденный противник ковырялся на полу, я по-хозяйски плюхнула сумку на стол, невольно смахнув пару деталей. — А я предупреждал! — радовался кто-то из артефакторов. — Предупреждал его, что Уварову перекашивает, когда этот стол занимают! — Копец тебе! — рявкнул адепт, сгребшись с пола, но тут вмешался староста группы, видимо, уставший от клоунады. Он перехватил руку новичка и процедил: — Остынь, придурок, и свали на другое место. Достал уже. — Пусть она уходит! — Подписи не видишь? — фыркнул староста, кивнул на только-только остывший росчерк. Некоторое время парни таращились друг на друга, словно коты, готовые драться за территорию, хорошо без воинственного шипения. Вырвавшись, новичок зло цыкнул в мою сторону, со звоном ссыпал детали в шкатулку и, теряя по дороге свитки, переместился за соседний стол. И вроде отступил, но окончательно испоганил и без того отвратительное настроение. Я прекрасно знала, что в гневе не стоило браться за магию — все равно или не получится вязь, или придется переделывать, однако из упрямства (зря, что ли, устроила переполох) вытащила из стола ящичек с деталями. За спиной перешептывались парни, и приходилось делать вид, будто на меня напала внезапная глухота. — Все девушки раз в месяц на людей кидаются. — Почему? — Создайте тишину! — не оборачиваясь, рявкнула я. — Видишь? Даже такие тихони, и те звереют. — Может, называть ее «буйная Лерой»?.. Те люди, кто считал, будто склоки и сплетни случались только в женских коллективах, никогда не сидели в одном кабинете с тридцатью парнями, любившими помериться длиной магического стило. Стараясь справиться с раздражением, я заставила части миниатюрной конструкции подняться над столом и попыталась их соединить в правильный узел. — Она Голубая кровь? — зашипел кто-то из новеньких. — А ты думал, они только в Королевскую Академию поступают? — отозвался другой. — Так они, правда, светятся? Охренеть! Детали со звоном осыпались на стол. Застонав, я растерла горящее лицо ладонями. — Заткнитесь, дамы! — рявкнул староста. — Учиться мешаете! Встретившись с ним взглядом, я благодарно кивнула. Части снова поднялись в воздух. Они перемещались под разными углами, отскакивали друг от друга, точно однополярные магниты. Руны, нанесенные на поверхность, сплетались в вязь, никак не желавшую пробуждаться. Я была готова сдаться, но вдруг у меня на глазах части стали заворачиваться буравчиком, быстрее и быстрее. Усмирить их не выходило, детальки сминались и крошились. Из символов вырывалось кроваво-красное свечение, не имевшее ничего общего с Истинным светом. — Проклятье! — прошипела я, начиная впадать в панику. Магия точно взбесилась. Любой пасс руками, не замедлял, а ускорял верчение и раскалял воздух. Еще секунда, и детали разлетелись облаком черного пепла. Волна ударила мне в лицо, едва успела прикрыться. Пока я надрывно кашляла, народ зачаровано рассматривал кружение крупных хлопьев, похожих на черный снег… Точно в полусне я добралась до кабинета университетского здравника. Первым делом, не успев умыться, отправила записку к Валентину, а потом долго терла лицо и руки щипучим хозяйственным щелоком. Часов в закутке, где стояли три узкие, застеленные простынями койки, не было, и время тянулось бесконечно. Казалось, мне пришлось прождать полдня, но когда Тин появился, даже занятие не успело подойти к концу. Лучший друг ворвался в университетскую здравницу и, увидев меня, сгорбившуюся на кровати, остановился, точно прирос к полу. Выглядела я жалко, как бездомный котенок, случайно спасенный из пожара. Волосы и брови опалило, одежду посекло мелкими прожженными дырочками. Под ногтями чернели полумесяцы, отмыть грязь в ледяной воде не удалось. — Лерой… — у Валентина сел голос, и он кашлянул прежде, чем спросить: — Ты ранена? Чувствуя, как к горлу подступает комок слез, я отрицательно покачала головой.