— Безделица от Валентина, — выпалила я, поспешно закрывая крышку и пряча абрисскую вещицу от чужих глаз. Закрывшись в спальне с розовыми стенами и моделями артефактов на полках, на которых девочки обычно хранили фарфоровых кукол, я уселась за письменный стол и вытащила почти невесомую платину из коробки. На дне пряталась сложенная вчетверо записка: «Скучаю». В отличие от моего, у Кайдена был четкий, понятный почерк. Едва руна разгорелась, как белая глянцевая поверхность приобрела матовость, характерную для листа обычной бумаги, и немедленно появилась первая надпись на абрисском языке: «Лера, ты в порядке?» С глупой широкой улыбкой я вытащила из ящика стола старенькое ученическое стило, перечеркнула послание, отчего оно немедленно исчезло, и нацарапала по-теветски: «Ты в Тевете?» «Нет». «Жаль». «Что-то случилось?» «У меня есть новость». «?!» «Я до смерти в тебя влюблена». По-моему, для столь откровенного признания было написано слишком неразборчиво, просто как курица накарябала левой лапой, хоть печатными буквами пиши. В кабинете профессора Оливера Вудса, в противовес моим ожиданиям, пахло не здравницей, а густым ароматом кофе (он ведь в курсе, что абрисские товары в Тевете запрещены?), а на стенах вместо портретов и пейзажей висели заключенные под стекло изображения темных рун, причудливых и многообразных. Мебель стояла на уважительном расстоянии, вероятно, чтобы легко проезжало инвалидное кресло. Сам теветский абрисец, сидевший напротив меня, оказался абсолютно лысым тщедушным человечком и терялся на фоне высокой деревянной спинки. Кожа выглядела пергаментной, сероватой, руки заметно дрожали от старости, но взгляд темных до жути молодых глаз словно буравил во мне дыру. Я невольно выпрямляла спину, словно снова оказалась в младших классах лицея, а строгая преподавательница отвешивала шлепки линейкой по плечам, если замечала, что кто-то сутулился. — Что ж, госпожа Уварова. — Профессор сцепил пальцы в замок. — Как правило, в случаях, похожих на ваш, я предлагаю угнетать магический свет, чтобы не возникало проблем, но вы артефактор. Откровенно сказать, даже я пользуюсь тем замечательным дорожным сундуком без дна. — Вы пользуетесь мануфактурной моделью, — спокойно парировала я. — В прототипе мне удалось решить проблему веса, но это оказалось слишком сложным для массового производства… Проклятье? Что я несу? Совершенно точно, когда я нервничала, как сейчас, мне стоило пить не валерьяновую настойку, а травки для немоты, чтобы уж из моего рта не вылетело ни одного ненужного слова. — Извините, — краснея, пробормотала я и, взяв со стола стакан с водой, отпила маленький глоточек, но тут же поперхнулась, как назло. Профессор понимающе улыбнулся. — В вашем случае, Валерия, остается только одно средство — держаться подальше от всего, что связано с параллельным миром, и уж точно от темных рун. Свет перестанет набирать силу, и вы, в конечном итоге, научитесь им управлять, как это происходит с боевыми магами. — Забавно, что ваш коллега из Кромвеля провел такую же параллель, — нервно улыбнулась я. И тут случилось совершенно неожиданное. Ловко управляя инвалидным креслом, профессор подъехал к горящему камину и, вытащив из кожаной папки все бумаги с моей историей болезни, швырнул их в огонь. Листы мгновенно начала темнеть и съеживаться, стремительно превращаясь в пепел. — Что вы делаете? — Я точно приросла к дивану. — Спасаю вам жизнь, милая барышня, — с мягкой улыбкой глянул на меня профессор и бросил в камин последнюю бумажку. В кабинете на некоторое время воцарилась глухая тишина. — Я знаю, в кого превращаюсь! — резко выпалила я, сжимая в кулаки ткань платья. Он повернул голову и остановил на мне внимательный взгляд, выдержать которой оказалось — ох, как — непросто. Пауза длилась и длилась. От волнения в висках стучала кровь. — Похоже, Валерия, у вас накопилось множество вопросов, и сюда вы пришли за ответами? — наконец, улыбнулся он. — Да. — Наши глаза встретились. — Мне посоветовали ни о чем не беспокоиться и жить, как прежде. — Вам сделали очень щедрый дар, позвольте заметить. Если параллельный мир, не дай Светлые духи, узнает о таких, как вы, то финал бывает невеселым. — И как мне жить, если я меняюсь? — Справедливый вопрос. — В таком случае, вы расскажете? Объясните, почему они убивают таких, как я? Двуликих… — Поразительно, вы только что произнесли это слово — «двуликий» — на чистом абрисском языке. Никакого акцента. — Простите, я пока не различаю, когда использую их язык. Он звучит для меня, как теветский. Профессор сложил пальцы домиком. — Думаю, вы знаете, сколько обязательных ключей [6] в светлых рунах? — Один, — машинально ответила я. — Ключ «свет». — Верно, всего один, и он заставляет руну пробуждаться. Созидательная магия проста и понятна. Она легко подчиняется, особенно обладателям истинного дара, передающегося через поколения. Но темная магия изначально другая по природе. В основу любой темной руны закладывается семь ключей, и каждый из них важен. — Семь? — Я невольно посмотрела на ладонь со шрамом. Руна «знание» выглядела простой, как пять медяков: квадрат и несколько изогнутых линий. Сама не знаю для чего-то, я вытерла влажную ладонь о платье и немедленно заметила внимательный профессорский взгляд. — Темная магия не любит небрежности, важен каждый ключ. Но разве может оценить эту важность человек, привыкший к простой и понятной магии света? Он не подчинит темноту, она слишком сложная. Последний двуликий, заявивший о себе в Абрисе, поднял из могил захоронение абрисских воинов. Возможно, он и не пытался создать армию живых мертвецов, но не справился с рунической вязью. Через ворота их перенесло в Тевет, кровавые последствия той авантюры вы изучали на уроках истории. — Вы имеете в виду Десятилетнюю войну? — изумилась я. Профессор кивнул. Десятилетняя война началась именно с нападения зомби, оживших мертвецов, неведомым образом перебравшихся через границу из Абриса. Они налетели на мирный город на Третьем континенте, и за одну ночь сожрали почти всех жителей. На этом месте теперь чернели Выжженные пустоши, потому что остановить давно умершую армию вышло только огнем. Абрис объявили агрессором и ответили ударом на удар. Война, к слову сказать, закончилась ничем. Миры подписали соглашение о ненападении, разорвали дипломатические отношения и перекрыли границы. — Тогда ясно, почему они нас недолюбливают… — пробормотала я со смешком. — Что ж, воскрешать мертвецов я точно не стану. — Зато, какие можно создавать артефакты на основе темных и светлых рун, не находите? — многозначительно изогнул брови профессор. — Нахожу, — согласилась я, понимая намек профессора. Что ж, соблазн отмести границы и запреты был велик. Но я не настолько жаждала славы, чтобы рисковать собственной головой. — Вы что-то еще хотели узнать? — уточнил профессор. — Да. — Я глубоко вдохнула, чтобы решиться. — Сердце Абриса… Что это? На одно мгновение глаза Оливера Вудса расширились от изумления, но он быстро вернул самообладание. Видимо, железный контроль над эмоциями в клане Вудсов являлся одной из семейных черт. — Думаю, бесполезно спрашивать, где вы услышали про Сердце Абриса? — Так и есть, — согласилась я. Полуулыбка на лице старика стала деревянной, будто высеченной резцом. Я видела, как он напряженно думает и перебирает в уме слова, точно продвигается осторожными шагами по истонченному льду. — Это очень древняя руна, идеальное сочетание семи ключей, — наконец, прозвучал ответ-пустышка. — И что будет, если эта очень древняя руна вдруг погаснет? — осторожно уточнила я, чувствуя, как сама мгновенно вступила на тот же самый лед. — Изменения. — Необратимые? — Как знать… В пугающей тишине профессор повернул обода на колесах инвалидного кресла и рывками вырулил к столу. — Записей о вас, милая барышня, не осталось, а я страдаю ужасной забывчивостью. Все время забываю людей, которые сюда приходят, о чем они говорят, какие вопросы задают. Возраст, знаете ли. Он меня откровенно выставлял за дверь, давая понять, что раскрыл достаточно чужих секретов, но и я противиться не собиралась. Надо было переварить и осознать все, что прозвучало в профессорском кабинете. Поднявшись, я расправила длинную бархатную юбку, помяла в руках ридикюль. — Спасибо, профессор. Оливер Вудс не поднял головы и не оторвался от изучения манускрипта, лежавшего перед ним на столе, отчего складывалось ощущение, будто я превратилась в человека-невидимку. Оставалось напоследок поклониться и уйти. Погода точно издевалась. С утра небо, казалось, просветлело, и в разрывах бегущих облаков выглянуло бронзовое солнце, но когда я вышла из дома профессора, то снова пошел дождь. Сначала осыпался крупными каплями, а потом полился стеной, как бывало весной во время грозы. Люди прыснули в разные стороны, ища убежище, я заскочила полосатый матерчатый козырек над дверьми торговой лавки и принялась отряхивать одежду, пока влага не впиталась в мягкую ткань платья. Улица быстро пустела, только по мостовым грохотали экипажи с возницами, нахохлившимся под дождем.