— Что не сама сломала говнюку нос! У Кайдена вырвался смешок. Я отстранилась, погладила его по щеке, осторожно большим пальцем провела по скуле. Неожиданно он судорожно вздохнул и перехватил мою руку. — У тебя такие маленькие руки, Лера. Такие тонкие пальцы. — Руки, как руки, — отозвалась я. — Пальцы, как пальцы. — Но они умеют создавать удивительную магию. — Когда мне было десять, я оживила всех своих кукол. Они танцевали в детской польку, и тетка Матильда упала в обморок от страха. Тогда никто не подумал, что моя магия удивительная. У меня отобрали стило, а кукол закрыли в чулане. Они там еще седмицу скреблись, пока в рунах не потух магический свет. — Что было дальше? — Дальше? — Я попыталась вспомнить, какими проделками доводила родственников. — Дальше я научила кухонную табуретку шагать. Кайден не удержался от смеха. — Тебе наказали? — Не помню, но табуретка маршировала пару седмиц. Тетка пригрозила, что все стулья прибьет к полу, если я хотя бы еще раз трону мебель. Потом родители признали, что вряд ли из меня выйдет благородная девица, купили первое рабочее стило и вместо кукол начали дарить учебники по артефакторике. Больше всех расстроилась мама, она до конца надеялась, что я начнусь играть на клавесине. — Хорошие были времена, — улыбнулся Кайден и, как будто привычно, точно делал так уже много раз, поцеловал мою ладонь. — Сейчас тоже неплохие, — пробормотала я. Сердце заколотилось, как сумасшедшее, сто ударов в минуту, не меньше, ведь касание его мягких губ показалось самой интимной лаской из всех, что мне доводилось испытывать в своей жизни. Да и опыта у меня было маловато. Вернее, совсем не было. На счастье или к досаде, мне не удалось разобраться в растрепанных чувствах, в печи неприятно зашипело, и в комнату потянуло горелым. — Наш ужин! — всполошилась я, отскакивая от Кая с проворностью бешеной домохозяйки, и бросилась спасать еду. Впрочем, кое-что спасать принципиально не стоило, например, диетическую кашу по рецепту тетушки Матильды. Блюдо оказалось совершенно несъедобным, даже хуже, чем у деда Вудса. Семейный деликатес темных ведунов, по крайней мере, имел вкус, пускай, и вкус перцовой смеси. Несмотря на голод, обычный спутник перемещений через границу, я сдалась после третьей ложки, и только наблюдала, как Кай стоически ковырялся в тарелке. Вдруг он аккуратно вытащил изо рта невесть каким образом затесавшийся в крупу камушек. — Зато у тебя талант к созданию артефактов, — пробормотал он, точно уговаривая меня не расстраиваться из-за кулинарного провала. Столько раз я хотела его накормить своей стряпней, но меня все время что-нибудь останавливало. Видимо, небеса пытались намекнуть, что не стоит испытывать судьбу и Кайдена на крепость желудка. — На самом деле, я хорошо готовлю. Просто крупа в мешке была моей ровесницей. — Верю. — Ну, правда! В Тевете есть пословица: первый блин всегда комом. — А будут и другие блины? — Кай так искренне изобразил испуг, что было впору зааплодировать. — Ты сейчас по-настоящему задел мою гордость! — фыркнула я и из чистой вредности сунула в рот очередную ложку варева, но тут же схватила кружку с водой — разваренная клейкая масса просто отказывалась проглатываться «на сухую». — Не переживай, тыковка, — подбодрил меня мужчина. — Я, правда, совсем не бедный человек и вполне могу позволить нанять для нас стряпуху. Не придется тратиться на знахарей. Он говорил так, как будто мы действительно могли позволить себе жить вместе, в одном доме, нанимать прислугу, возвращаться по вечерам со службы, прогуливаться по выходным по кленовым аллеям. Словно у нас действительно было будущее. Почему ж мне не хватало розового стеклышка, при взгляде через которое мир казался веселее и жизнерадостнее? Однако поправлять Кая казалась кощунством, оставалось ответить шуткой: — Если ты еще раз назовешь меня тыковкой, то трат на здравника тебе не избежать. Наши глаза встретились, и в комнате стало очень тихо. Реальность все-таки ворвалась в уютный уголок. — Откуда ты узнала про Сердце Абриса? — откинувшись на спинку стула, спросил Кайден. Он так резко сменил тему, что я не сразу сообразила, что сказать, а потому выпалила первое, что вертелось на языке: — У тебя на спине погасшая руна или все-таки тату? — Руна. Символ власти. Что ж, мы явно делали успехи и уже научились не только спрашивать, но и отвечать. — Люди, которые обыскивали дом Роя, упоминали в разговоре Сердце Абриса, — в свою очередь призналась я. — Они сказали, что Сердце едва теплится, и ты ищешь двуликого. Почему в Тевете не знают об этой руне, если она такая важная? — Поэтому и не знают. — Кайден снисходительно улыбнулся. — Абрис, вообще, скрытен, когда дело касается колдовства. Сердце — это идеальное сочетание семи основных ключей. Считается, что именно этот знак является источником силы. Старые гримуары утверждают, что если руна погаснет, то ключи начнут отмирать, и, в конце концов, наш мир лишится магии. — Совсем? — Должно быть. — Он выглядел на удивление спокойно для человека, только что объявившего, что их мир, возможно, ждал конец света. — Но если ключи начнут отмирать, то когда? Через месяц, десять лет, через поколение? Когда именно наш мир лишится магии? Похоже, на бред сивой кобылы, но гримуары молчат, а неизвестность вселяет в людей страх. Правда в том, что она гаснет не в первый и, думаю, не в последний раз. — Как ее пробуждают, вашу руну? Если я прикоснусь к твоей спине, то она вспыхнет? Некоторое время Кайден молчал. Видимо, ему отчаянно не хотелось рассказывать о том, какая судьба поджидала несчастного, научившегося зажигать темные руны. — Сердце Абриса — это не то, к чему можно прикоснуться. Она не похожа на руны перемещения, холода или света. Знак на спине вспыхнул только один раз, когда в шестнадцать лет его нанесли мне на спину. — Он старался избегать моего взгляда. — Чтобы зажечь Сердце, проводят ритуал. Двуликому наносят семь ключей, один за другим, и они постепенно, капля за каплей, иссушают его. — После ритуала возможно выжить? — Если не повезет. — Остаться в живых ты считаешь невезением? — Ты сможешь жить калекой без капли магического света? Понимать как, но не иметь возможности создавать артефакты? Да, что там артефакты, не иметь возможности просто зажечь световую руну в доме. — Нет, — отозвалась без раздумий. Он кивнул: вот тебе и ответ. В комнате повисло тяжелое молчание, и когда пауза стала невыносима, Кайден усмехнулся: — Черт возьми, ты была права, когда говорила, что вести серьезные разговоры за едой — отвратительная привычка. Напрочь отбивает аппетит. Кай отодвинул тарелку и поднялся из-за стола, тем самым давая понять, что сыт серьезными разговорами по самое горло. Присев рядом с печкой, как он открыл заслонку и разворошил кочергой угли, чуть отстранившись, когда в лицо пахнуло жаром. Понимая, что вытянуть что-то еще из него не получится, даже раскаленными клещами, я с самым решительным видом принялась за мытье посуды. Пока терла тарелки в деревянной шайке, Кайден присел на краешек стола и, сложив руки на груди, помогал мне тем, что просто не вмешивался в уборку. — У меня есть еще один вопрос, — старательно избегая смотреть на него, произнесла я и с запинкой, осторожно вымолвила: — Аглаю… убили твои родственники? Приняли ее за двуликую? — Нет, — неожиданно он поправил мой сползавший с локтя рукав, едва не окунувшийся в воду. — Если бы ее похитили наши, то тела не нашли бы. Выглядит так, будто кто-то пытался превратить твою подругу в двуликую. И, похоже, она осознавала, на что именно шла, иначе бы забилась в истерике, когда вы столкнулись в доме Исаи Гленна. — Но для того, чтобы магу нанести темную руну, по крайней мере, нужен абрисский ведун, — опешила я. — Паладин, — поправил Кайден. — Простому магу не по силам нанести руну обладателю Истинного Света, и я совру, если скажу, что меня эта история не беспокоит. Он протянул руку и, едва-едва касаясь кожи, убрал мне за ухо постоянно лезшую в глаза прядь волос. Краснея, я отвела взгляд и немедленно увидела деревянную кровать с лоскутным одеялом. Мыльная тарелка мгновенно выскользнула из рук и плюхнулась ребром в шайку. В разные стороны брызнула пена, раздался звон расколотой посуды. — Проклятье! — прошипела я, вытаскивая из воды глиняный полумесяц вместе круга. — Надеюсь, это не была любимая тарелка деда Вудса. — Зачем ты, вообще, решила мыть посуду в середине ночи? — не удержался Кайден. Потому что мысль, что сейчас мы избавимся, как минимум, от части одежды, потушим свечи и уляжемся в одну кровать, вызывала во мне нешуточную панику! — Лучше бы сразу выкинула, все равно окажется в мусорном ведре, — продолжил измываться он. — Пока разбита только одна, — фыркнула я и, следом нашарив половинки от второй тарелки, выудила черепки из воды. — Не пойму, ты провидец, что ли? Надеясь еще потянуть время, я даже я даже решилась заглянуть в кастрюлю с застывшей кашей, но смирившись с тем, что посудину ждет мусорная яма, закрыла крышку обратно. Поводов не ложиться вроде как не осталось. Еще минут десять с тем же усердием, с каким терла тарелки, я умыла лицо, а когда с полотенцем в руках обернулась в сторону кровати, то застыла на месте. Кайден стянул через голову свитер и остался в исподней рубашке, облегавшей плечи и такой тонкой, что через рукава просвечивались похожие на татуировки фамильяры. Я таращилась на него и лихорадочно соображала, стоило ли мне раздеваться полностью или что-то оставить, или, вообще, улечься спать в вязаной кофте и леггинсах? Вообще, существуют ли какие-то правила засыпания с мужчинами? И если существуют, то почему их никогда не описывали в учебниках по артефакторике?! Вдруг некстати, как будто мне было мало, вспомнился день страшного позора, когда я вломилась к Кайдену в купальню и застала его обнаженным. Перед мысленным взором появилась превосходно сложенное тело, скульптурный торс и еще кое-что, о чем было непринято говорить вслух, но что отлично удалось рассмотреть. Сердце предательски заколотилось в ребра, а щеки вспыхнули. — Ложишься? — глянул искоса Кайден. Почти уверенная, что в моей горящей, как сигнальный фонарь, физиономии прекрасно угадывались все грязные мыслишки, посещавшие гудящую от усталости голову, я выпалила: — Как ты спрятал фамильяры, когда был в Тевете? — Пришлось замаскировать под обручальную руну. Тебе бы одного касания хватило, чтобы они снова по рукам расползлись. При мысли о прикосновениях, любых, к рукам, рунам и вообще, меня бросило в жар. Я тут же принялась расстегивать кофту. — Не раздевайся, — остановил меня Кай, вынудив не просто замереть, а буквально оцепенеть от неожиданности. — Почему? Светлые духи, я только что спросила, почему мне не надо раздеваться?! Отрежьте мне, пожалуйста, язык! Спасибо. — Под утро печка остынет и станет холодно.