— Почему ты показал ему на дверь? — Это ведь был риторический вопрос и ответа не требовал? — уточнил он и, пройдя к очагу, принюхался к ковшику. — Кофе? Надеюсь, ты не пила эту гадость? — Я про тот день, когда вы познакомились. Не представляю, чего ему стоило придти к тебе. — То есть ты в курсе, кем на самом деле является господин Вудс? — уточнил папа, выливая кофе в раковину и пуская воду из медного крана. — Да. — Ты же понимаешь, в какие неприятности можешь попасть по его вине? — наконец, произнес родитель. — Кайден Вудс, возможно, неплохой человек и, возможно, действительно испытывает к тебе чувства, но, Валерия, как ты думаешь, что станет с тобой, когда о тебе узнают? — Похоже, ты уже придумал ответ, — усмехнулась я. — От тебя избавятся, дочь! Немедленно. Правда резала, как ножом. — Проклятье, мне только девятнадцать лет, я не собираюсь к венчальной чаше! И прекрасно понимаю, что у нас с Кайденом нет будущего, — у меня перехватило дыхание, — но еще точно знаю, что люблю его. Не хочу думать о том, что случится через пять лет! Почему мы не можем жить здесь и сейчас? — Потому что ты совершенно не вписываешься в ту жизнь, которую наследник правящего клана в Абрисе ведет здесь и сейчас! — отрезал отец, а потому добавил чуть мягче: — Я не могу тебе помешать встречаться с тем человеком, но хорошенько запомни мои слова. Я потерял твою мать, Валерия, и не желаю потерять свою замечательную дочь из-за этого… из-за какого-то абрисца, кем бы он там, у себя, не являлся! После он собрался уйти к себе в спальню, но, обнаружив зияющий пустотой дверной проем вместо двери, замер на полпути. До меня донесся обреченный вздох. Стараясь подлизаться, я приготовила завтрак, накрыла на стол и, прежде чем сбежать из дома, позвала: — Поешь, а то остынет. Папа ничего не ответил, заставляя меня чувствовать себя еще паршивее. Как водится, у человека в дурном настроении абсолютно все валится из рук, словно невидимые грозовые тучи, сгустившиеся над головой, сыплют мелкими неприятностями, как дождем. Опоздав на омнибус, я не попала на первую лекцию, лаборатория оказалась переполнена, а привычное место снова занял выскочка из Королевской Академии, кому, видимо, хотелось отыграться за прошлый раз. Когда я остановилась в дверях, то он нахальном подмигнул мне и развел руками, мол, кто первый встал, того и домашние туфли. Плюнув, я сбежала в университетскую едальню. Сегодня заканчивался срок домашнего ареста Крис. Заходя в привычно пахнущий капустной похлебкой (как будто ничего другого там не готовили) обеденный зал, я поискала подругу взглядом. Однако среди скользящих, как всегда сидевших в самом центре, у всех на виду, ее не оказалось. Недолго думая, я подошла к шумной компании. — А где Крис? — прозвучало не очень-то любезно, без приветствий, но настроение у меня было не самое вежливое. — Ее не отпустили в университет? Никто не повернул ко мне головы и не прервал разговора. Стало ясно, что ответа мне не добиться. Складывалось ощущение, что я пыталась докричаться до ребят через прозрачную стену. Стоять перед ними было и глупо, и унизительно, но от нарочитого игнорирования в душе шевельнулось нехорошее предчувствие. — Придурки, — прошипела со злостью и твердыми шагами направилась вон из едальни, но едва выбралась в коридор, как меня нагнал и схватил за локоть сокурсник, несмотря на наказание так и не бросивший опасного увлечения. — Подожди, Лерой! — произнес он. Одного взгляда в отчего-то виноватое лицо хватило, чтобы понять, что случилась большая беда. — Она застряла там? — только и смогла выдохнуть я с замирающим сердцем. — Тиши ты! — пробормотал парень, увлекая меня к стене, а когда убедился, что до нас никому нет ровным счетом никакого дела, забормотал: — Меня не было на игре, но люди говорят, что ее схватили. Никто не понимает, как Святоша вернулась. Она в Тевете, дома. Все очень скверно… Ей нанесли руну… Кажется, последние слова он произнес уже мне в спину, потому что я на всех парусах неслась по коридору к лестнице, ведущей в гардеробную. Забрала пальто, намотала шарф и, плохо соображая, бросилась к лучшей подруге, снова попавшей в паршивую историю. Семья молельщика Сереброва жила в тихом семейном квартале за городскими воротами, и мне пришлось добираться до их дома почти час. Жилище было большое и неуклюжее, разраставшееся разновеликими пристройками с каждым прибавлением в семействе. На стене светился знак святого знамения, означавший, что дом принадлежит молельщику. Вокруг никакого забора, у служителей Светлых духов было принято оставаться открытыми для страждущих. Дверь мне отворила госпожа Сереброва, среднего роста рыжеволосая женщина, ожидавшая еще одного наследника. Валерия? — уточнила матушка Крис, как будто меня не узнавая. — Здравствуйте, — промямлила. — Я проведать Кристину. Слышала… — Да-да… — Она рассеянно потеснилась в дверях, позволяя мне войти. В обычно шумном живом доме стояла неприятная тишина, царил идеальный порядок, и резко пахло курительными сандаловыми палочками. Как по покойнику. — Она заперлась у себя в комнате, ни с кем не разговаривает. Лежит. Может, у тебя получится уговорить ее что-нибудь съесть? Глаза хозяйки дома наполнились слезами, и я вдруг почувствовала себя ужасно виноватой, как будто собственными рученьками толкала подругу в ворота в Абрис. — Ладно. — Отец за нее молится… — пробормотала она, пока я разувалась. — Мы все за нее молимся. Во мне укрепилась уверенность, что теперь-то родители точно наплюют на желание иметь в семье дипломированную модистку и запрут Крис в монастыре. Возможно, она даже не будет против. Комната подруги находилась на чердаке, и к ней вела крутая лестница. Под ногами неприятно скрипели половицы, надрывно и обижено, точно плакали. Даже не постучавшись, а осторожно поскребшись, я толкнула дверь и тихонечко вошла. Внутри стоял тяжелый запах влажного холода, единственное окошко было зашторено. Кристина, завернутая с головой в одеяло, лежала на кровати, отвернувшись к стене, и даже не пошевелилась. — Крис… — Я присела на краешек перины и осторожно погладила подругу по плечу. — Как ты справилась с тем, что твой дар осквернили? — ее голос прозвучал глухо. — Я старалась не думать о том, что произошло. Не говорить же лучшей подруге, что трагедию с изгаженным даром начисто перекрыл шок от того, как сильно я, влюбленная дурочка, обманывалась насчет темного паладина, косвенно виноватого в появлении руны. — Когда они меня схватили, то я уже понимала, что меня пометят. Как животное… — вымолвила Крис. — Они не видят в нас людей. Вдруг она резко вывернулась и крепко обняла меня, уткнувшись лбом в плечо. Пока Крис рыдала, сотрясаясь всем худеньким телом, я растерянно гладила ее по спине с проступающими даже через кофту лопатками, по спутанным, похожим на воронье гнездо волосам и не представляла, какие слова утешения подруга хотела бы услышать. Люди по-разному переживают личные трагедии. Мне не требовалось чужое присутствие, я не могла говорить о своем горе вслух, только переживать молча, глубоко внутри. Постороннее участие, заставляло облекать боль в ограниченные слова, вынуждало держать себя в руках, чтобы эти самые слова найти. И она, боль, оставалась внутри, таилась, не уходила. Лишь в одиночестве, выплакавшись, переварив горе и жалость к себе, я начинала трезво мыслить и строить планы. Ведь планы, пусть самые идиотские, доказывают, что жизнь продолжается и даже самая страшная беда тоже пройдет. — Крис, — наконец, прошептала я, говорить в голос казалось неуместным, — так будет не всегда. — Но не для меня! — прорыдала она. Отстранившись, подруга рванула ворот кофты, открывая место чуть пониже ключиц, где посреди грудной клетки краснели красные обожженные линии незнакомой руны. У меня на затылке зашевелились волосы. Знак поблескивал. Мы все за нее молимся… — Крис, почему она теплится? — вмиг осевшим голосом вымолвила я. Идиотский вопрос. Когда темный паладин Йен нанес мне символ «знание», то темную магию из крови выжег Истинный свет, вернее, как выяснилось позже, не выжег, а просто смешался с ней, превратив мой дар в непонятный чудовищный коктейль неясного цвета, но дар неофита был просто неспособен справиться с руной. Чужая магия отравляла Крис. По коже уже разбегалась тонкая красная сеточка воспаленных сосудов. Громко всхлипнув, подруга приложила к зареванным глазам ладонь, для чего-то стараясь скрыть слезы, и покачала головой. — Потушить не получилось, — просипела она. — Не вышло даже выжечь, и магию она тоже не дает перекрыть. Папа позвал целителя. Ты же знаешь, как он относится к ним, считает шарлатанами, а он посмотрел и сказал, что справиться должен мой собственный дар. Только он не справляется, а выгорает. Сколько ей останется, если руна не заснет? Сутки, двое? Поэтому Крис отпустили в Тевет, понимали, то знак не сумеет уничтожить даже целитель, знающий, как выжечь темную руну с тела светлого мага. Руну способен потушить только темный маг. Где такого найти в мире светлых рун и дурочек, гоняющих в Абрис ради мутного развлечения? Вызвать Кайдена? Согласится ли он помочь? — Крис, ты же знаешь, что ты моя единственная подруга и ни за что не позволю тебе умереть? — не сводя глаз с переливающегося на груди подруги символа, уточнила я. В конце концов, если мне удается пробуждать абрисские знаки, то удастся и потушить. Наверное. — Лерой, что ты… Она не успела договорить, потому что в следующий момент я приложила ладонь к руне. В руку ударило мощным магическим разрядом. Мгновенная вспышка света ослепила. Крис замычала и выгнулась дугой, в воздухе заметно запахло паленой кожей, а у меня перед мысленным взором мелькнул размытый образ мужского лица, рыжеватые волосы, ледяные глаза стального цвета, крепко сжатый рот с узкими губами. Йен! Рисуя рунический узор, паладин вплел в вязь личную метку! А значит… Прежде чем неведомая сила, способная разнести на осколки пространство, утянула меня к создателю руны, я отдернула руку. Потеряв сознание, подруга рухнула на подушки. На усеянной веснушками коже в разрезе кофты темнел похожий на татуировку рисунок. Неправильная получилась помощь. Убийственная. Чтобы привести Крис в чувство, пришлось похлопать ее по бледным щекам. Она с трудом разлепила веки и пробормотала: — Я, кажется, умираю. Хотя я прекрасно понимала, что теперь-то она точно будет жить, все равно поддалась панике. — Я сейчас позову твою маму! — Вскочила с кровати и, высунувшись из комнаты, заорала на весь дом: — Матушка, Кристине нехорошо! — И пить очень хочется, — простонала оживающая Крис. — И поесть было бы неплохо. Матушка примчалась на всех парусах, а увидев выжженный, не особенно ювелирный след вместо живой руны всплеснула руками и зарыдала: — Светлые духи услышали наши молитвы! Мне удалось сбежать до начала коллективной молитвы, пока вместе с Серебровыми не пришлось благодарить Светлых духов за то, что по их насмешке я превратилась в уродца, способного управляться и со светлыми, и с темными рунами. Ну, или пока набожное семейство не разобралось в чем дело и не приравняло меня к ожившему Светлому духу. В сезон листопадов день стремительно мельчал, а ночь наполнялась бархатной темнотой и была длинна до бесконечности. Когда я вышла из дома молельщика, то на улицу, засыпанную опавшими листьями, опускались пахнущие острым холодом сумерки. По пешеходной мостовой уже шаркал фонарщик, зажигавший уличные огни… Человек в черном, тот самый, с омнибусной остановки на Часовой площади, стоял на противоположной стороне улицы, рядом с фонарным столбом. Я точно споткнулась, упершись в него прямым взглядом, а когда с гулко стучащим сердцем направилась вдоль улицы, то он тоже стал двигаться. Не глядя на меня, только под ноги, не пытаясь нагнать или перейти на мою сторону дороги. Сама не заметив, я ускорила шаг, а потом, поддавшись панике, бросилась бежать. На омнибусной остановке была куча народа, в салон уместиться не вышло, пришлось по лестнице подниматься на крышу. Едва я только села на лавочку, как меня подперли плечом. Скосив глаза, я увидела колени в черных кожаных штанах и перестала дышать. Сжала в карманах пальто кулаки и лихорадочно соображала, где лучше выскочить. Городской рынок показался самым удачным решением. Едва карета остановилась, я рванула вниз, надеясь затеряться в толпе и обмануть бессловесного преследователя, но когда моя нога коснулась пешеходной мостовой, тело точно дернули за веревку. Последовал болезненный удар, даже в глазах потемнело. На сумасшедшую секунду почудилось, что я просто за что-то зацепилась и шибанулась лбом о брусчатку. Было бы все так просто… Подо мной оказалась не ледяная выщербленная мостовая, а грязные половые доски, и рыночная вонь сменилась на затхлый пыльный запах заброшенного дома.