Мои пальцы блуждали по глубоким отметинам от ногтей на его груди. — И ты меня. Боже, это я сделала? — Тебе не за что извиняться. Мне понравилось. Это было очень странно, детка. Все это время я говорил тебе быть шлюхой, а потом ты теряешь память и — бам! ты… — Следи за языком, дружок. — Это был комплимент. Я провела покрытыми красным лаком ногтями по животу и хмуро посмотрела на него. — Почему мне кажется, что я должна обижаться? Пэкстон водил руками вверх-вниз по моим ногам и смотрел на меня так, словно я была ему небезразлична, действительно небезразлична, словно он любил меня. — Я взорвался, когда ты сделала это вчера. Твое туловище извивалось невероятным образом, ногти впивались мне в кожу, и все твое тело испытывало оргазм. А минеты! Ты похотливая плохая девочка, и мне это чертовски нравится. — Я не похотливая плохая девочка. Пэкстон пошевелил бедрами, чтобы привлечь мое внимание, и я посмотрела на него. — Это комплимент. Скажи спасибо. Хотя мне нравится твое отношение к оральным утехам. Кажется, будто ты наслаждаешься ими не меньше меня. Я бросила на него взгляд, размышляя над кое-чем другим. — Думаешь, я не ценю того, как много ты для нас делаешь? Ценю. Очень. И я благодарна за то, что ты делаешь, чтобы забрать Вандера. — Знаю. Прости, что сказал это. Я мудак. — Сочувствую по поводу твоего детства. — Ложись. Я слезла с Пэкстона и легла на кровать, готовая снять напряжение под телом своего мужчины. Вот только произошло не это. Пэкстон снял покрывало, и я прижалась к нему, спиной к его груди. Он обнял меня и поцеловал мои волосы, тяжело вздохнув. Устало. Черт. Я пыталась незаметно потереться попкой о его пах, но он не пошевелился. Новая поза и нога поверх его талии тоже не возымели должного эффекта. Он сказал мне вести себя хорошо. Что за черт? Он так и не открыл глаза, только провел рукой по моему бедру. — Ложись спать. Мне рано вставать утром. — Нет. Завтра у нас визит. Придет соцработник, — напомнила я, проводя по его ноге своей гладкой ножкой. — Веди себя хорошо. Они придут после обеда. Я к тому времени буду дома. — Скажи, что заболел. Его теплое дыхание коснулось моих волос, когда он засмеялся. — Я начальник. — «Я начальник». Скажи, что тебя охватила похоть. — Ты просишь секса? — Типа того… Эйнштейн. — Мне нравится. Попроси меня завтра снова. Я застонала и перевернулась на бок, вжавшись задом в его пах. — Спокойной ночи. Пэкстон поцеловал меня в макушку. — Я люблю тебя. — Ага, хорошо. Уже через несколько минут Пэкстон глубоко спал и расслабленно дышал, уткнувшись мне в волосы. Всего минут пять, не больше. Я лежала в его объятиях, пытаясь сконцентрироваться на Вандере, а не на всем остальном. Было сложно. Я знала, что Пэкстон использовал мое доверие к нему, обращаясь со мной как с щенком, найденным на пляже, как с животным. Но также я была уверена, что он скрывал что-то еще. Да и по правде, не думаю, что меня это заботило. Может, люди могут меняться. Может, Пэкстон мог измениться. К сожалению, я заснула не с мыслями о Вандере. Я заснула с чувством безопасности и радости, но в то же время неуверенности. Следующее воспоминание: я просыпаюсь из-за ярких лучей, проникающих через стеклянные двери, и двух девочек, которые залезли в кровать. Роуэн и Офелия, по одной с каждой стороны. Улыбки на их лицах были такими же яркими, как солнце. Мне нравилось, что они просыпались такими веселыми по утрам. — Привет тебе и тебе, где ваш папа? Роуэн ответила мне так, словно я снова потеряла память. — По понедельникам он работает, помнишь? — Да, глупенькая. Я помню, но всегда просыпаюсь вместе с ним и провожаю его вкусным завтраком. — Значит, теперь у него будет болеть животик, — добавила Офелия, затем напомнила, что сегодня ее день с Ми. — Сегодня мы поиграем с Ми. — Мы пойдем в кино, — напомнила ей Роуэн. — Замолчи, Роуэн. — Фи, ты не можешь так говорить с Роуэн. Это некрасиво. Если бы твой отец услышал эти слова, он бы поставил твою маленькую попку в угол на час-другой. Извинись. — Но мне не жаль. Я застонала, скрывая улыбку. — Пойдем. Приготовим завтрак. Я отправила их восвояси и пошла в ванную, качая головой и слушая их, пока они спускались по лестнице. Роуэн сообщила Фи о своем намерении рассказать отцу о словах последней, Офелия же напомнила своей старшей сестре о Барби, спрятавшейся в фильтре бассейна. «Это спа. Она на отдыхе», — объяснила ей Роуэн. Я сделала мысленную пометку проверить фильтр бассейна, прислушиваясь к диалогу, который перетекал в далекое бормотание. Они снова спорили. Ох уж эти двое… — Чем хотите позавтракать? — спросила я, заходя на кухню, и снова закачала головой. — Что вы делаете? — Облизываем окно? — объяснила с сарказмом Офелия, как две капли воды похожая на отца. Словно я сама этого не видела. — Зачем? — Оно холодное. — Возьмите льда. Прекратите. Это противно. Что приготовить? — Овсянку с коричневым сахаром, — произнесла Роуэн, не отрывая глаз от каталога игрушек на кухонном островке, поджав под себя ноги. Конечно, Офелия тоже должна была сделать свой заказ. — Яичницу с тостом. Я получу это на день рождения, — сообщила она сестре, указав на что-то в журнале. — Нет, следующий день рождения не твой, да, мам? — Но я получу игрушку. Можно, мам? Я повернулась к девочкам и, набирая сообщение Пэкстону, наградила их взглядом, который они прекрасно понимали. — Технически, следующие дни рождения — мой и отца, но твой будет раньше, чем у Фи. Фи, у тебя только недавно был день рождения. — Это было давно. Габриэлла: Ты не разбудил меня. Поел? Мог бы разбудить. Обе малышки уже наполняли свои голодные животы к тому времени, когда Пэкстон ответил мне. Пэкстон: Я не мог. Ты так умиротворенно спала, уткнувшись попкой в мой член. Нужно было уйти, пока не пришлось прогуливать работу по причине похоти. На моих губах появилась мгновенная улыбка. Мне нравилось, что я так влияла на него, и еще больше мне нравилось то, что он говорил мне об этом.