Хошико Я испуганно вскакиваю. Все мои страхи обретают плоть и начинают жить своей жизнью. За мной пришли. Сильвио прислал их. Настала моя очередь. Я включаю свет. Глазам требуется пара секунд, чтобы привыкнуть. Нет, должно быть, я все еще сплю. Потому что это он. Тот парень. Бенедикт Бейнс. Бен — Что ты здесь делаешь? — требовательно спрашивает она, и все мои фантазии о том, что в порыве радости Хошико бросится мне на шею, мгновенно вянут и умирают. Она явно не рада меня видеть. — Как ты попал сюда? Не знаю, что сказать. Еще ни разу в жизни я не оказывался в таком глупом положении. Я вломился в цирк, вторгся в личное пространство девушки, с которой толком не знаком, и даже заранее не подумал, что будет дальше. Я делаю глубокий вдох. — Просто хотел убедиться, все ли с тобой в порядке. — Все ли со мной в порядке? Нет, конечно. Твоя мать сегодня приговорила меня к смерти! — Хошико свирепо смотрит на меня. — Что ты здесь делаешь? — повторяет она. — Чего ты хочешь от меня? Ее волосы растрепаны и торчат во все стороны. На ней старая мешковатая футболка грязно-серого цвета. По лицу размазана косметика, под глазами ниточки туши — не иначе как она плакала. Сверкающей цирковой звезды больше нет. И все же, она куда красивее и живее всех девушек, которых я когда-либо видел. По крайней мере, я пытался. По крайней мере, я не сидел дома и не предавался пустым мечтам. Теперь я точно знаю: не было никакой безумной близости душ, разве только в моей глупой голове. Я стою, не сводя с нее глаз. Она сердито смотрит на меня, но постепенно выражение ее лица становится мягче, и на миг мне кажется, что ее злость прошла. Но нет, она снова хмурит брови. — Это твой последний шанс. Вон отсюда! Живо! — Я хотел узнать о том мальчике, Анатоле, — говорю я. — Он ведь умер, верно? — Да! Он мертв, и завтра они убьют меня. Я безумно рада, что эта мерзкая бессмысленная жизнь закончится. Она отворачивается и, кажется, начинает плакать. — Не говори так. — Мой голос дрожит. — Прошу тебя, не говори так. — Убирайся! — приказывает она. — Как ты посмел прийти сюда? Что мне теперь остается делать, кроме как уйти и оставить ее? Я не могу. Во всяком случае, не сейчас. После того, что случилось с Прией, не могу вернуться к своей уютной Чистой жизни, к моему спокойному существованию, где у меня есть еда, вода и все необходимые вещи. Там я живу с добрыми уважаемыми людьми, которым нравится проводить время, наблюдая, как менее удачливых каждый вечер мучают и убивают. Я не могу оставить ее здесь на верную смерть. — Нет, — говорю я. — Я не уйду. Я хочу помочь тебе. Она смеется сухим, холодным смехом, затем встает и поворачивается ко мне лицом. — Ты не можешь помочь мне, — говорит она. Она больше не сердится и выглядит спокойной и грустной. — Никто не может мне помочь. Она права. Я знаю, что она права. Я с отчаянием смотрю ей в глаза, и между нами снова возникает притяжение, как будто мы разговариваем друг с другом без слов. Мы медленно двигаемся друг другу навстречу. Неожиданно раздается пронзительный вой сирены. Все вокруг мгновенно заливается слепящим светом. Снаружи слышен яростный топот ног. В широко раскрытых глазах Хошико я вижу ужас. — Это сигнал тревоги. Залезай под кровать. Быстро! — Что? — растерянно переспрашиваю я. — Ради бога! Давай! Быстро! Звук шагов уже ближе. Мешкать некогда. Надо действовать. Ее паника передалась и мне, и я делаю то, что велено: быстро прячусь, проскальзывая спиной по полу лицом вверх, под хлипкую металлическую раму кровати. Места мало, я едва помещаюсь там, меня расплющило, как блин. Нос упирается в пружины и старый грязный матрас. Повсюду пыль. Похоже, под кроватями обитателей цирка Отбросов пол отродясь никто не мыл. Буквально через несколько секунд дверь открывается, и в дверях появляется пара начищенных до зеркального блеска ботинок, в которых я узнаю ботинки Сильвио Сабатини. Честное слово, я могу разглядеть в них отражение собственного лица. Надеюсь, что он не станет заглядывать под кровать. — Видела что-нибудь? Или слышала? — резко спрашивает он. — Что? Нет. А что случилось? — сонным голосом спрашивает Хошико, как будто он ее только что разбудил. — Взломана дверь. Кто-то проник внутрь. Или наоборот, бежал. Пока непонятно. Но двери взломаны. Похоже, что с внешней стороны. — Прошлым вечером на арене его голос источал мед. Сейчас былой слащавости как не бывало. — Не может быть! — Ее голос полон притворного ужаса. Мне кажется, она переигрывает. Хочется надеяться, у меня просто разыгралась паранойя. — Кто сюда захочет врываться? — недоуменно спрашивает она. — Тот, кому надоело жить. Живо одевайся и в зал на перекличку. — Зачем? — спрашивает она. — Ты ведь меня уже видел, Сильвио. — Довольно вопросов! — рявкает он. — Как ты смеешь мне перечить? Вставай и иди туда! Живо! Ботинки резко разворачиваются. Дверь захлопывается. В следующую секунду сверху появляется ее голова: волосы касаются пола, глаза кажутся огромными и странными. Кровь прилила к лицу, оно раскраснелось от злости. Я прячусь под кроватью этой злющей девчонки-Отброса в общежитии самого страшного цирка в истории мира! Она в любой момент может меня выдать. Впрочем, пока она этого не сделала. Могла, но не сделала. Интересно, почему? Она тоже это чувствует, вот почему. Я это точно знаю. Я робко улыбаюсь ей. В ответ она хмурится. — Когда я подумала, что хуже и быть не может, появляешься ты с новыми неприятностями, — говорит она. — Спасибо тебе. Очень мило с твоей стороны. Ее голова исчезает наверху, и прежде чем я успеваю придумать, что ей на это ответить, на грязный пол опускаются ее голые ноги. Открывается дверь. Секунда — и Хошико нет. Хошико Мы собираемся в холле. Все молчат, никто не издает ни звука. Мы просто сидим, опустив головы и устремив взгляды вниз, стараясь не привлекать к себе внимания. Охранники с грозными лицами расхаживают взад-вперед, готовые выстрелить в нас в любую секунду. Почему нет? Такое уже бывало. Никто не станет жаловаться, по крайней мере, никто из тех, кто стреляет. Более того, их даже похвалят и наградят. Грета появляется вместе с остальными из нашего барака и тревожно осматривает холл. Я знаю: она ищет меня. Встретившись взглядом, она улыбается и, подбежав ко мне, усаживается на соседний стул. Неудивительно, что ее прозвали моей тенью. Она сонно трет глаза, и я невольно обнимаю ее за плечи, хотя и знаю, что это запрещено. Она принесла с собой свою старую грязную тряпичную куклу и крепко прижимает ее к себе. По идее сейчас они обе должны быть в постели. Дома, с родными, а не в этом аду. Если я умру, она останется совершенно одна. Если она… эта мысль приводит меня в ужас. Я не хочу думать, что будет. Раскаленная добела ярость охватывает меня. Мне так и хочется кому-нибудь врезать. Я пытаюсь сосредоточиться на лицах. Все исподтишка оглядываются по сторонам. Пытаются понять, что происходит. Все нервничают. Никто не знает, почему нас посреди ночи подняли из постелей и что такого мы натворили. Не знает никто, кроме меня. Мальчонка, Иезекиль, стоит рядом с Эммануилом — крошечный, глаза как блюдца. Эммануил покровительственно положил ему на плечо руку и смотрит по сторонам, как будто высматривает потенциального обидчика. Похоже, эти двое уже подружились. Я рада. В прошлом месяце Эммануил потерял свою партнершу, Сару, причем самым кошмарным образом. Ее растерзали львы. Какая жуткая смерть! Это произошло у него на глазах — и на глазах ликующей толпы зрителей. С тех пор он сам не свой, стал похож на тень. Может, Иезекиль подарит ему смысл жизни — пусть даже на короткий промежуток времени. Мальчик замечает меня, и его мордашка расплывается в улыбке. Я быстро показываю ему большие пальцы, но поймав на себе хмурый взгляд охранника, поворачиваюсь и снова смотрю перед собой. Когда молчание становится невыносимым, в зал входит Сильвио. Нужно отдать ему должное. Просто удивительно, что такой коротышка умеет произвести впечатление. С другой стороны, на то он и самый знаменитый в мире инспектор манежа. Он был рожден для жизни в цирке и безукоризненно играет свою роль как на арене, так и вне ее. Даже сейчас, в середине ночи, он выглядит франтом. Не спит же он в этом костюме? Смешно, но я с трудом представляю себе Сильвио в чем-то другом, а не в этом щегольском малиновом пиджаке. Пытаюсь на секунду вообразить его в полосатой пижаме или просто в трусах. Фу! Эта мысль настолько омерзительна, что я вздрагиваю. Я встречаюсь взглядом с Аминой и спешу подавить улыбку. У нее каменное лицо, но в глазах горит знакомый лукавый огонек. Готова поспорить, что мы с ней думаем об одном и том же. Как всегда, на плече у Сильвио сидит Боджо в малиновом костюме и хитро поглядывает на нас. Обезьянка — единственная ценность в жизни Сильвио. Сабатини сверкает стальным взглядом, когда расхаживает перед нами туда-сюда. Это длится почти целую минуту. Когда напряжение в зале становится невыносимым, он, наконец, открывает рот. Говорит тихо. Тихо и спокойно, совершенно невыразительно. — Дамы и господа! — произносит он.