– Ага, ты там бывал! Ну разумеется, не в «Бриктоп». Я знаю местечко подешевле. – Эстелла улыбнулась, вспомнив те ночи, когда они с Ютт танцевали и развлекались напропалую. Теперь она еще больше уверилась, что подруге необходимо дать возможность воспрянуть духом и набраться сил, чтобы с утра продолжать жить. – А еще там намного веселее. Глава 20 По пути к Ютт Эстелла задала Алексу всего один вопрос: – Твоя сегодняшняя миссия увенчалась успехом? – Вполне. – То, как он это произнес, и слегка разгладившиеся складки на лбу позволили догадаться, что агент в безопасности. – Я рада. Придя к Ютт, Эстелла представила Алекса как своего босса-юриста, не говорящего по-французски, и передала пакет с предметами первой необходимости, на который та уставилась, как на сокровище. – Сигареты! – простонала Ютт, прижимая к груди табак. Затем вцепилась в продукты, мыло и шоколад, и ее глаза наполнились слезами. – Ты оставила себе хоть что-нибудь на обратную дорогу до Лиссабона? – спросил Алекс по-английски. – Оставила. Аварийный запас. Ты сказал, там все, что нужно. Алекс вздохнул, однако, к счастью, возражать не стал. – А еще я принесла тебе платье, – сообщила Эстелла подруге, снова переключившись на французский. – Думаю, ты не можешь сейчас купить ткань, чтобы позволить себе что-нибудь новое. Я пошила его всего пару месяцев назад и носила совсем немного. – Она достала белое платье, которое надевала на встречу с Элизабет Хоус. Ютт просияла: – Какая красота! Спасибо. – Тогда надень его. Я заплачу за ужин, а еще ты сможешь курить столько сигарет, сколько захочешь. Улыбка Ютт стала еще шире. – Ужин, сигареты и танец с твоим симпатичным боссом. Звучит неплохо. Алекс поперхнулся и принялся кашлять. Эстелла не удержалась и добавила: – О, лучше не стоит. У него все лицо покрывается сыпью, когда женщины подходят слишком близко. Наверное, аллергия. Когда Ютт умчалась переодеваться, Алекс сказал: – В следующий раз назначу тебя на другую должность. В роли переводчицы ты слишком много себе позволяешь. Эстелла не сдержала ухмылки. Они втроем отправились в клуб на Монмартре. Эстелла взяла под руку Ютт, напоминая себе разговаривать с Алексом по-английски и не разоблачать его прикрытие в благодарность за то, что он воздержался от ночи с Леной и помог ей заставить Ютт улыбнуться. Вскоре праздничное настроение испарилось – они увидели множество женщин, которые выстроились вдоль улиц и окликали Алекса, желая продать себя. – Их мужья в плену, – пояснила Ютт. – Денег нет – помни, нам не дозволено иметь чековые книжки, как, наверное, у вас в Америке, – а днем они работать не могут, потому что должны стоять в очередях за едой для детей. Остается продавать себя. Эстелла пораженно покосилась на Алекса. В этот момент двери ближайшего клуба распахнулись, открыв помещение, полное немецких солдат, которые танцевали с нарядными и совсем не худыми женщинами. – Коллаборационистки, – с горечью указала на женщин подруга. В ушах у Эстеллы громом прогремели слова Алекса – «Кем из них была бы ты, Эстелла, останься ты дома?» – когда она увидела воочию выбор, который les Parisiennes, парижанки, делают каждый день: медленно умирать от голода, как Ютт, или улыбаться немцам и есть досыта. На улицу вырывался грохот музыки из клуба. Подслушать их никто не мог, и Алекс прошептал: – У меня есть информатор – женщина, которая работает в одном из двухсот парижских борделей. Начинает в девять утра, заканчивает после полуночи. За это время она обслуживает примерно две сотни клиентов – семь минут на каждого. И не бросает свое занятие, потому что немцы в постели болтают языком, а она передает их слова дальше по цепочке. И считает, что заплаченная цена стоит того. Вот почему я обязан был сегодня спасти моего агента; он сотрудничает с этой женщиной, получает от нее информацию, передает мне, а я пересылаю ее в Лондон. Вот наша война. Двери закрылись, и музыка стихла. Алекс замолчал. Эстелла помотала головой и не глядя схватила за руку Ютт, притворяясь, что Алекс не говорил ничего такого и она по-прежнему жаждет вытащить подругу куда-нибудь оттянуться, как в былые времена. Боже, какая же она эгоистка! Почему просто не сказала Алексу «да» в ту же минуту, когда он попросил ее поехать в Париж и помочь ему? Поведал бы он эту историю сразу, чтобы у нее не было другого выбора, кроме как согласиться. А он все утаил – да, нажимал на Эстеллу, однако не шантажировал подобными ужасами, предоставив ей альтернативу остаться на Манхэттене в безопасности. Эстеллу словно током ударило. Пусть она слишком мало знает о деятельности Алекса, пусть даже ненавидит ее, стоившую жизни месье Омону, – Алекс должен продолжать работать. Каждый спасенный им летчик сбросит бомбы на немецкую армию, каждый разведчик, которого он выручит на конспиративной квартире в Париже, передаст информацию, помогающую избавить Европу от нацистов. Пусть Алекс не может открыть ей свои секреты, однако так он спасает их от попадания в руки тех, кто обладает слишком большой властью и размахивает ею, как мачете. – Я больше никогда и ни о чем не буду тебя расспрашивать. И Алекс понял, потому что ответил: – Спасибо. Наконец они добрались до клуба. Из открывшейся двери сразу же хлынули звуки саксофона. – Как я умудрился ни разу здесь не побывать? – спросил Алекс по-английски, придерживая дверь для Ютт и озираясь вокруг. Джаз-банд, танцпол, а еще бар, в котором, кажется, по-прежнему есть хотя бы вино. – Ты был слишком занят. Прозябал в «Бриктопе», где собирались самые сливки общества. – Как я заблуждался! Все самые лучшие сливки здесь. Щеки Эстеллы вспыхнули ярче целого поля маков. * * * Алекс допустил ошибку. Определенно не стоило говорить девушке, что она красива. Вот она и сорвалась с места, как беженка при виде испанской границы. Сначала сидела у бара вместе с Ютт и болтала с барменом, судя по всему, хорошим знакомым. Потом музыканты спустились со сцены, принялись целовать ее в обе щеки и потащили к себе за стол. Каждый пытался будто в шутку приобнять ее, Эстелла добродушно отбивалась, и мужчины удрученно возвращались на место. Затем девушка начала угощать всех табаком, а один из мужчин принес купленную на черном рынке бутылку виски. Скоро Эстелла стала объектом поклонения – она развлекала всех историями из манхэттенской жизни, каждая последующая круче и забавнее предыдущей, и уводила друзей в сторону от невзгод, в которые погрузился Париж. От Алекса не укрылось, чего ей это стоило. Он замечал, как она озиралась вокруг, опасаясь, что в клуб заглянут солдаты вермахта и увидят, как она опекает Ютт и следит, чтобы подруга поела вдоволь мяса; увидят, как она болтает без умолку, хотя утомлена после долгой дороги, потому что понимает, насколько Ютт, музыканты и все остальные жаждут слушать сказки о Нью-Йорке и забыть об оккупированном Париже хотя бы на короткое время. Алекс не вслушивался в слова Эстеллы, вместо того он наблюдал за мужчинами – они были от нее без ума, словно заколдованные. Он осознал то, что приметил еще в тот вечер, когда она вошла в театр Пале-Рояль. Ах, какая женщина! Такие встречаются реже, чем голубые бриллианты. Прекрасна так, что смотреть больно, и отважнее многих мужчин, с которыми он работал. Более того, она излучала радость. Он слушал ее смех, прислонившись спиной к барной стойке, и был не в силах отвести глаз. В конце концов его вытащили из угла и посадили за общий стол, и Алекс обрадовался возможности хоть ненадолго забыть о своей работе, о том, что официальный повод для его приезда в Париж связан со многими жестокими обстоятельствами, которые подстерегают мужчин на войне, и был счастлив насладиться покоем перед неотвратимой бурей. Алекс прикидывался, что ничего не разбирает в непрерывном потоке слов, хотя понимал язык французских улиц лучше, чем любой марсельский докер; от него не ускользали даже похабные намеки, которыми музыканты перебрасывались друг с другом. Через некоторое время Алекс поймал на себе взгляд Эстеллы, и от улыбки, которой она его одарила, у него захватило дух. Сидевший рядом саксофонист тоже подметил это и толкнул его локтем: – Она не разбрасывается такими улыбками со всеми подряд. Как хочется, чтобы это было правдой! * * * Эстелла понимала, что несколько перепила, но ей было все равно. Она испытывала горькую радость, слыша смех Ютт и французскую речь, а виски помог притупить боль от мысли, что мама где-то рядом, однако все равно недосягаема. Носит ли еще мама блузку, сшитую из той же самой ткани, что и платье Эстеллы? – Сыграй с нами, Эстелла! – предложил Люк, пианист, и звучание собственного имени вернуло ее в помещение клуба. – Нет, – запротестовала она. – Никто не захочет меня слушать. – Эстелла, Эстелла, – начала напевать Ютт. Остальные музыканты подхватили, и спустя несколько секунд вся компания за столом повторяла ее имя. Она увидела, одновременно с радостью и изумлением, что и Алекс присоединился к ним. Он весело подмигнул через стол, и она не удержалась от смеха. – D’accord[57]. – Эстелла подняла вверх руки, решив, что лучше уступить, чем испытывать неловкость перед людьми, нараспев выкрикивающими ее имя, и указала на Алекса. – Если ты присоединишься. – Это вызов? – спросил Алекс. – А как ты думаешь, черт побери? Музыканты зааплодировали. – Ваше желание для меня закон, – сказал он и шутливо отвесил поклон. – Если бы так, – с улыбкой покачала головой она. Алекс вслед за музыкантами поднялся на сцену и сел за рояль рядом с Эстеллой. Ради смеха она взяла первые ноты песни Жозефины Бейкер Don’t Touch My Tomatoes[58].