– Ого, даже так? А я думала, ты по девочкам. – Ты же поняла, о чем речь, засранка. – Да поняла я. – Она легко толкает его плечом. Ее рука нагрелась на солнце, и прикосновение обжигает даже через рубашку. – Все, сенсационные новости кончились? – спрашивает он и незаметно отодвигается, а сам думает: «Ты серьезно, Веласкес? Тебе сколько, пятнадцать лет?» – Потерпи, – отвечает она. – Вот позовут меня опять играть в покер… – Да уж, лучше тебя, чем меня. Я ужасно блефую. – Да уж, и правда ужасно. – Ладно, пошли, пора подниматься. – А оттуда нельзя посмотреть? – Кирби показывает на зеленое табло, установленное над центральной трибуной. Дэн и сам бы не отказался. Оно прекрасно: истинно американское, с четкими белыми буквами и окошками, которые открываются между пустыми ячейками, где потом появятся цифры. – Губу закатай и даже не надейся. Это ручное табло, одно из последних. Его берегут как зеницу ока. Туда никого не пускают. – А тебя пустили. – Я заслужил. – Ага, ври больше. Как ты прошел? – Написал статью про мужика, который ведет счет. Он всю жизнь этим занимается. Живая легенда. – А он разрешит мне перевернуть цифру? – Очень сомневаюсь. И вообще, знаю я, как ты устроена. Ты хочешь туда попасть, только потому что это запрещено. – На самом деле я думаю, что там внутри самые влиятельные люди Америки устроили тайный мужской клуб. Они планируют будущее страны, попивая коктейли на пару со стриптизершами, а на поле под ними ничего не подозревающие люди играют в бейсбол. – Там даже мебели нет, только потертый пол и адская духота. – Ну да, конечно. Ты просто не хочешь рассказывать про свой тайный клуб. – Ладно, ладно, проведу я тебя. Но сначала тебе придется пройти обряд посвящения и выучить тайное рукопожатие. – Обещаешь? – Клянусь Всевышним. Но только при одном условии: когда поднимемся в ложу прессы, ты сделаешь вид, что я отчитал тебя за непрофессионализм и ты очень раскаиваешься. – О да, раскаиваюсь, еще как. – Она улыбается. – Ловлю на слове, Дэн Веласкес. – Поверь мне, я знаю. Оказывается, он зря волновался, что она не впишется в атмосферу. Кирби выделяется среди журналистов, но это лишь придает ей шарма. – Тут прямо как в ООН, только вид получше, – шутит она, оглядывая ряды телефонов и представителей СМИ, большинство из которых мужчины. Кто-то из них уже строчит заметки, а некоторые болтают по телефону, передавая всю информацию, собранную до начала игры. – Да, но тут все куда серьезнее, – отвечает Дэн. Она смеется – ему этого достаточно. – Ну да, кому нужен мир во всем мире, когда есть бейсбол? – Это твоя практикантка? – интересуется Кевин. – Надо и себе завести. А стирать она умеет? – Вещи я ей не доверю, – парирует Дэн. – Но цитаты она добывает хорошие. – Не хочешь мне ее одолжить? Дэн уже готов встать на ее защиту, но Кирби и сама может за себя постоять. – Без проблем, но я хочу повышение зарплаты. Ноль, помноженный на два, – это сколько? Люди вокруг смеются, что ожидаемо. Игра идет полным ходом. Биты «Чикаго Кабс» стучат по мячам. Обстановка в ложе прессы накаляется, и все внимание приковано к полю. Они могут победить – в кои-то веки. Он рад, что Кирби тоже затягивает игра. Ее магия. А потом Дэн зачитывает репортаж по телефону, перекрикивая гвалт остальных журналистов; при виде каракулей, начирканных в блокноте на скорую руку, Кирби замечает, что ему впору выписывать рецепты. «Кабс» берут свое в седьмом иннинге, когда игра сводится к яростному поединку питчеров – во многом благодаря стараниям нового «золотого мальчика», Мэддокса, Бешеного пса. Дэн хлопает Кирби по плечу. – Молодец, девочка. Видимо, есть в тебе зачатки таланта. Харпер 26 февраля 1932 Харпер покупает новый костюм в магазине «Братья Байер и Проди» (презрение, с которым смотрят на него продавцы, пропадает при виде денег в его руках) и приглашает на ужин медсестру Этту и ее соседку по комнате из женского пансиона. Молли работает учительницей в Бриджпорте; по сравнению с высокомерной подругой она кажется грубоватой и резкой. «Я за вами присмотрю», – говорит она с лукавой улыбкой, будто Харпер не знает, что ее привлекает только обещание бесплатной еды. У нее поношенная обувь, а на темном пальто виднеются катышки, похожие на свалявшуюся овечью шерсть. Свинка и ягненок. Видимо, на ужин его ждут отбивные. Возможность нормально поесть радует – ему надоело питаться пюре и булкой, вымоченной в молоке. Он похудел, пока заживала челюсть. Металлическую конструкцию пришлось проносить всего три недели, но жевать он не мог значительно дольше. Все рубашки провисают на нем мешком, а ребра выпирают так, как не выпирали с самого детства, когда синяки от отцовского ремня позволяли легко их пересчитать. Он встречает девушек у остановки и сквозь метель ведет их по улице Ла Саль. Их путь пролегает мимо недавно открывшейся бесплатной столовой, очередь к которой тянется до середины улицы. Мужчин грызет стыд; все они смотрят себе под ноги, притоптывают в попытках согреться и шаркают, когда очередь продвигается. «Жаль», – думает Харпер. Он все надеется, что Клейтон, несчастная мразь, поднимет голову и заметит его – в компании двух женщин, в новом костюме, в кармане которого прячется пачка денег и нож. Но Клейтон упорно не поднимает глаз, весь серый и съежившийся, как вялый член. Харпер мог бы вернуться и убить его. Найти спящим где-нибудь в подворотне. Позвать к себе, немного согреться. Какие обиды? Налить ему виски, сидя перед камином, – а потом забить до смерти гвоздодером, как Клейтон хотел сделать с Харпером. В первую очередь он выбил бы ему зубы. – Тц, – цыкает Этта. – С каждым днем все хуже и хуже. – Думаешь, это им плохо? – спрашивает подруга. – Администрация школы планирует перевести нас всех на расписки. И что нам теперь, бумажками зарплату выдавать будут, а не деньгами? – Лучше б алкоголем платили, все равно конфискуют. Кому он теперь нужен? А нам бы было тепло и уютно. – Этта сжимает руку Харпера, вырывая его из фантазий. Он оборачивается и видит, что Клейтон пялится на него, стискивая шляпу в руках. Рот у него приоткрыт – вот-вот залетит муха. Харпер поворачивается к нему вместе с девушками. – Помашите-ка моему другу. Молли кокетливо царапает воздух пальчиками, но Этта хмурится. – Это еще кто? – Старый знакомый, который пытался испортить мне жизнь. Вот и получил по заслугам. – Кстати, мы тоже кое-что заслужили… – Молли подталкивает Этту, и та роется в сумочке, откуда извлекает небольшой пузырек с этикеткой медицинского спирта. – Да, да, у меня есть для нас небольшой разогрев. – Она отпивает, а потом передает бутылочку Харперу, который сразу же вытирает горлышко о пиджак. – Не волнуйся, никакой это не медицинский спирт. Наш больничный поставщик приторговывает им на стороне. Но пойло крепкое, и Молли прикладывается к нему так охотно, что, когда они доходят до «Мадам Галли» на Ист-Иллинойс, ягненочку уже можно не наливать. Когда они заходят в ресторан, в глаза тут же бросается большой шарж на итальянского оперного певца и развешанные на стенах фотографии улыбающихся театралов с автографами на лицах. Харперу они безразличны, но девушки одобрительно воркуют, а официант, в свою очередь, ничего не говорит про их потрепанные пальто, которые он забирает и вешает у входа. Половина столиков уже занята юристами, актерами и прочей богемой. В зале тепло от каминов, расположенных по обеим сторонам, и гомона подходящих людей. Официант усаживает их за столик у окна. Девушки садятся напротив Харпера, разглядывая стоящую посередине вазочку с фруктами. Судя по всему, мадам Галли закон не стесняет, потому что вскоре официант приносит бутылочку кьянти, которую достает из книжного шкафа, переделанного под винный. В качестве основного блюда Харпер заказывает баранью отбивную. Этта следует его примеру, а вот Молли, дерзко сверкая глазами, просит принести ей филе. Харперу все равно. Какая разница? Пять блюд на человека в любом случае будут стоить ему полтора доллара, так что коварная девка может брать все, что пожелает. Девушки наслаждаются поданными спагетти, накручивают на вилочки так, словно были для этого рождены. Но у Харпера паста то и дело соскальзывает с вилки, а чеснок обжигает рот. Шторы грязные от табачного дыма. Молодая женщина за соседним столом курит как паровоз, явно метя в космополиты. Такая же пустышка, как и ее галдящие спутники. Уроды, все до последнего, собрались здесь, разодетые и напыщенные, и врут друг другу по кругу. Он вдруг понимает: прошло слишком много времени. Он не убивал уже месяц. Вилли была последней. Мир трещит по швам и сереет. Он чувствует, как его влечет к Дому, словно за нити, стягивающие позвонки. Он старается не заходить в Комнату, спит на диване внизу, но в последнее время все чаще и чаще ловит себя на том, что забредает туда, словно во сне, стоит на пороге и смотрит на талисманы. Скоро снова нужно будет идти на охоту. А между тем скотинки, сидящие напротив, хлопают ресничками и пытаются переплюнуть друг друга в жеманности. Этта отходит «припудрить носик», и ирландка подсаживается к нему. Прижимается к его колену своим. – А вы просто находка, мистер Кертис. Не расскажете о себе? – Что ты хочешь узнать? – Откуда вы родом. Какая у вас семья. Вы были обручены? Женаты? Кем вы работаете. Все как обычно. Стоит признать, смелость вопросов впечатляет.