К счастью, начало концерта спасает его от разговора, а Фреда – от безвременной кончины. Мистер Первая любовь вопит как слабоумный, отдает пиво Дэну и проталкивается ближе к сцене. Кирби, склонившись, что-то кричит ему на ухо. Бла-бла-бла-месть. – ЧТО? – орет он в ответ и держит свой лимонад как распятье. (Разумеется, слабоалкогольных напитков в клубе не продают.) Кирби надавливает большим пальцем Дэну на выпирающий хрящик уха, заглушая шум, и повторяет: – Считай, что это месть за все матчи, на которые ты меня затащил! – МЫ ХОДИМ ТУДА ПО РАБОТЕ! – Сюда тоже. – Кирби радостно ухмыляется, потому что она каким-то невероятным образом умудрилась выбить у Джима из отдела «образа жизни» разрешение написать статью про концерт. Дэн бесится. Он должен радоваться, что она наконец-то занимается тем, что ей действительно интересно, а в итоге просто ревнует. Но не в том смысле – это уже совсем бред. Просто он к ней привык. Если она уйдет в другой отдел, он не сможет звонить ей с другого конца страны посреди выездного матча, чтобы узнать свежие слухи о травмах и новости о поставленных кем-то рекордах. И уж тем более не сможет сидеть рядом с ней на диване, пока она смотрит записанные на кассеты старые игры, подвернув под себя ноги, и то и дело бросается хоккейными и баскетбольными терминами, чтобы его позлить. Еще и Кевин на днях его поддразнил: – Что, втюрился в нее, что ли? – Нет, – ответил он. – Просто мне ее жалко. Защитить хочется. Чисто отцовские чувства. – Ага. Хочешь ее спасти, значит. Дэн тогда только фыркнул. – Ты бы так не говорил, если бы с ней пообщался. Вот только это не объясняет, почему он вспоминает о ней, когда выплескивает раздражение в одиночестве своей двуспальной кровати, фантазируя о скопище голых женщин. От смеси стыда со смущением пропадает все настроение – а потом возвращается, и он чувствует себя последней скотиной, но все равно представляет, каково было бы целовать ее, прижимать к себе, уложив руки на спину, касаться груди, ласкать языком… Господи. – Трахни ее, и дело с концом, – философски советует Кевин. – Она мне не нравится, – говорит ему Дэн. * * * Но работа есть работа. Она пришла не на свидание с Фредом, а собирать материал для статьи. Просто мелкий самодовольный придурок оказался в Чикаго, и встретиться им было удобно именно сегодня. Дэн будет утешать себя этим – если, конечно, переживет «музыкальное» насилие, которому подвергаются его уши. Он косится на чипсы, которые несет официантка – очаровательная рыжая девушка с забитыми татуировками руками и кучей пирсинга в разных местах. – Не советую, – говорит Кирби, снова зажимая ему ухо. «Трагус», – неожиданно вспоминает он. Вот как называется этот маленький хрящик. – Еда тут не супер. – Откуда ты знаешь, может, я на официантку смотрел? – кричит Дэн в ответ. – Сомневаюсь. У нее пирсинга больше, чем на сборище любителей степлеров. – Да, не в моем вкусе! Он вдруг понимает, что не занимался сексом уже – так, он сейчас подсчитает – год и два месяца. В последний раз ему повезло на свидании вслепую – он понравился Эбби, администраторше ресторана. По крайней мере, он так подумал, но она больше ему не звонила. Он потом тысячу раз прокручивал события того вечера в голове, пытаясь понять, что же пошло не так. Анализировал каждое слово, потому что секс-то был замечательным. Видимо, он слишком часто упоминал Беатрис. Не успел отойти от развода. Зря он вообще в это полез. Думал, что путешествия предоставят ему массу возможностей, а оказалось, что женщины любят, когда за ними долго ухаживают, а одному быть далеко не так просто. Он до сих пор иногда проезжает мимо дома, где живет Беатрис. Ее адрес есть в телефонной книге, так что ничего ужасного в этом нет. Правда, он так ни разу и не нашел в себе силы ей позвонить, хотя бесчисленное множество раз набирал номер. Он ведь пытался, правда. Наверное, сейчас бы она им гордилась: вот он, пришел в клуб на концерт, пьет лимонад в компании двадцатитрехлетней девушки, пережившей попытку убийства, и ее первого парня. Они бы могли об этом поговорить. Они ведь давно исчерпали все темы для разговоров. Дэн знает, что сам виноват. Он вываливал все, что Харрисон не разрешал отправить в печать, – так ему становилось легче. Делился самыми отвратительными деталями – и самыми грустными, что куда хуже. Проигранные суды, зашедшие в тупик расследования, дети, которые пытались закончить школу, но из-за матерей-наркоманок оказывались на улице, потому что идти было некуда. Разве могла она бесконечно слушать про все эти ужасы? Сейчас-то он понимает, как оплошал. Банальная истина: такими вещами нельзя делиться. Нельзя втягивать близких людей. Зря он признался, что ей угрожали. Зря показал пистолет, который купил для защиты. Вот тогда она искренне испугалась. Надо было сразу идти к психотерапевту (ага, конечно). Надо было прислушаться к ней. Может, тогда бы он сразу услышал, как она говорит про Роджера, плотника, который делал им шкафчик под телевизор. «Да он, погляжу, просто Иисус какой-то», – говорил Дэн. Ну, что? Он и сотворил чудо. Увел ее прямо у него из-под носа. И она забеременела – в сорок шесть лет! Значит, проблема была в Дэне. Это его головастикам не хватало рвенья. Но он думал, она давно с этим смирилась. Может, проводи они больше времени вместе, и все сложилось бы по-другому. Дэн мог бы сводить ее в «Дримерз». (Господи, как же эта «з» его бесит.) Да куда угодно еще. Послушать блюз в «Грин Милл». На прогулку вдоль озера, на пикник в парке – черт, надо было купить билеты на Восточный экспресс и поехать колесить по России. Им нужна была романтика, приключения, а вместо них они завязли в однообразном быту. – Ну как тебе? – орет Кирби ему на ухо. Она подпрыгивает на носочках, как обезумевший кролик, музыке в такт. Если, конечно, можно назвать музыкой какофонию, доносящуюся со сцены. – Ух! – кричит он в ответ. Народ перед ними буквально напрыгивает друг на друга. – Ух как круто или ух как плохо? – Потом скажу, а то я до сих пор слов разобрать не могу! – И, честно сказать, вряд ли сможет. Она демонстрирует ему большие пальцы и кидается в гущу моша. Иногда над толпой мелькает ее дикая прическа или ежик волос Фреда. Дэн наблюдает за ними, потягивая лимонад – щедро насыпанный лед давно растаял, так что в стакане осталась одна вода, слегка попахивающая лимоном. Спустя сорок пять минут самого концерта и один выход на бис Кирби с Фредом возвращаются. Они промокли от пота, но улыбаются и – у Дэна обрывается сердце – держатся за руки. – Есть хочешь? – спрашивает Кирби, осушая остатки его лимонада, от которого остался один только растаявший лед. В итоге дорога приводит их в «Эль тако чино», набитый запоздалым народом из всевозможных клубов и баров. Здесь подают мексиканскую кухню, и Дэн давно не пробовал ничего вкуснее. – О, кстати, Кирби, – говорит Фред, как будто мысль только что пришла в голову. – Может, снимешь документалку? Про то, что с тобой случилось. Ну, и про себя с матерью. Я подсоблю, одолжу на кафедре оборудование, даже поживу здесь пару месяцев. Будет здорово. – Уф, – отдувается Кирби. – Даже не знаю… – Сомнительная затея, – вклинивается Дэн. – Прости, напомни-ка, что ты знаешь про хорошие фильмы? – интересуется Фред. – Я знаю, как работает уголовное право. Дело Кирби еще открыто. Если того урода поймают, суд может счесть, что фильм ущемляет его интересы. – Ну да, лучше снять фильм про бейсбол. Может, пойму, зачем он вообще нужен. Не хочешь просветить, Дэн? Дэн устал, он злится на Фреда и не хочет строить из себя главного альфу, поэтому легко отвечает: – Яблочные пироги. Фейерверки на День независимости. Бейсбол во дворе с отцом. Все это – суть нашей родины. – Ностальгия. Главное хобби Америки, – фыркает Фред. – А как же капитализм, жадность и карательные отряды бойцов ЦРУ? – Не без этого, – соглашается Дэн. Он не хочет вступать в полемику с малолетним придурком с дурацкой бородкой. Боже, как Кирби вообще с ним спала? Но Фреду хочется крови, хочется показать себя. – Спорт – как религия. Опиум для народа. – Но чтобы стать болельщиком, не обязательно притворяться хорошим. В этом и заключается сила спорта. Перед ним все равны, он принимает людей без разбора, а единственный ад – когда проигрывает любимая команда. Фред даже не слушает. – Он же такой предсказуемый. Тебе не скучно постоянно писать про одно и то же? Какой-то мужик бьет по мячу, потом бежит, потом его догоняют. – Ну да, но тут все как в книгах и фильмах, – говорит Кирби. – Сюжеты повторяются, но события развиваются по-разному, и это самое интересное. – Именно. – Дэн сам не знает, почему его так радует ее поддержка. – Все игры развиваются по-разному. В них есть герои и злодеи. Ты поддерживаешь протагонистов и ненавидишь их врагов. Люди ассоциируют себя с игроками, живут и умирают вместе с командой, и они не одни – с ними друзья, с ними люди со всего мира. Никогда не видел, как болельщики реагируют на победы и поражения своей команды? – Жалкое зрелище. – Это отрада для взрослых. Новое увлечение, возможность вернуться в детство, ощутить себя маленьким мальчиком. – Весьма печальное проявление маскулинности, – говорит Фред. «На лице у тебя печальное проявление маскулинности», – думает Дэн, но сдерживается, потому что он взрослый человек. – Ладно. Но в каждой игре есть наука, есть своя музыка. Зона страйка постоянно меняется, и чтобы предугадать траекторию мяча, нужны опыт и хорошая интуиция. Но знаешь, что захватывает меня больше всего? Заложенное в игру поражение. Даже лучшие бэттеры в мире попадают по мячу, сколько, тридцать пять раз из ста? – Всего-то? – тянет Фред. – Отстой. Какие ж это лучшие бэттеры, если они постоянно промахиваются? – А мне нравится, – говорит Кирби. – Приятно, что можно облажаться и ничего страшного не случится. – Главное – получать удовольствие. – Дэн салютует вилкой с фасолью. Возможно, у него еще есть шанс. Стоит как минимум попытаться.