Кирби 24 июля 1992 Как же приятно ощущать на шее чужое дыхание, прикосновения рук под футболкой. Они целуются в машине словно подростки. Все это знакомо, привычно. «Ностальгия, главное хобби Америки». – Вижу, ты многому научился, Фред Такер, – шепчет Кирби, изгибаясь, чтобы ему проще было дотянуться до лифчика. – Эй! Обидно вообще-то, – говорит он и отстраняется, недовольный, что ему напомнили про их неудачный первый раз. «Хорошо, наверное, когда можешь обижаться на такую ерунду», – думает Кирби, но тут же упрекает себя за эгоизм. – Прости, дурацкая шутка. Иди сюда. – Она притягивает его и целует. Отвечает он неохотно, но выпуклости на джинсах плевать на его некогда уязвленную честь. Он перегибается через ручник, целует ее и забирается рукой под висящий на плечах лифчик, скользя по соску большим пальцем. Она судорожно ахает ему в губы, а его ладонь заинтересованно тянется ниже, к джинсам, и он замирает, ощутив паутину шрамов. – Забыл про них? – Теперь отстраняется уже она. Все как всегда. Всю жизнь ей придется напоминать об этом. Всем и каждому. – Нет. Просто не ожидал, что их будет… столько. – Хочешь посмотреть? Она приподнимает футболку, откидываясь назад, и свет фонаря падает на кожу, выхватывая сетку розовых бугристых шрамов. Он проводит по ним пальцами. – Так красиво. То есть ты красивая. – Он снова целует ее. Они долго не отрываются друг от друга, и как же приятно ни о чем не задумываться! – Пойдем ко мне? – предлагает она. – Давай, чего тут сидеть? Он мнется, когда она тянется к дверной ручке. На время поездки Фред одолжил машину у матери. – Если хочешь, – осторожно добавляет она. – Конечно хочу. – Тогда в чем дело? – Она заранее готова защищаться. – Не волнуйся. Мне не нужны отношения, Фред. Или думаешь, что лишил девушку девственности, и она будет любить тебя вечно? Я тебя даже не знаю. Но раньше мы дружили, и мне с тобой хорошо. Я просто хочу приятно провести время. – Я тоже. – И в чем подвох? – Возбуждение, такое чудесное и всепоглощающее, пронизывает острый укол нетерпения. – Мне надо достать кое-что из багажника. – У меня есть презервативы. Заранее купила. На всякий. Он тихо смеется. – В прошлый раз ты тоже их покупала. Но я не об этом. Хочу захватить камеру. – Да кому она тут нужна? У меня не настолько ужасный район. Ты же не на заднем сиденье ее оставляешь. Он вновь тянется за поцелуем. – Я хочу тебя снять. Для документального фильма. – Давай потом это обсудим. – Нет, я хочу снять нас вместе… Кирби толкает его. – Пошел ты. – Да ладно тебе! Ты даже не заметишь. – Ой, прости. Я что, не расслышала? А то ты вроде как говорил, что хочешь снять меня во время секса. – Ну да. Я хочу показать миру, как ты прекрасна. Уверенная, красивая, сильная женщина. Ты идешь вперед вопреки всему, что случилось. Уязвимая и смелая в своей наготе. – Ты вообще слышишь, что говоришь? – Я не собираюсь тебя использовать. Мы заключим контракт с агентством. Получим совместные права на фильм. – Какой ты заботливый. – Правда, договариваться с матерью тебе придется самой, но рано или поздно я ее очарую, не волнуйся. Вернусь в Чикаго, поживу тут немного, пока будут идти съемки. – А разве можно спать с главной героиней своего фильма? – Можно, если это ради самого фильма. Все режиссеры так делают. Кинематограф – не место для предрассудков. – Господи, ну ты и сука. Ты ведь с самого начала за этим приехал. – Нет, я просто хотел подкинуть тебе идею. Это ведь будет шедевр. Мы выиграем столько наград. – А камеру ты захватил совершенно случайно. – Ты же была не против, когда я предложил? – Да мы ничего толком не обсудили. И про домашнее порно ты не упоминал, насколько я помню. – Это все из-за того журналиста? – обиженно тянет Фред, словно Кирби во всем виновата. – При чем тут Дэн? Это ты тут бестактный урод, которому, кстати, ничего больше не светит, и очень жаль, потому что я думала, что в кои-то веки смогу спокойно потрахаться с парнем, который мне более-менее нравится. – Так давай, что нам мешает? – То, что ты мне больше не нравишься. – Она выбирается из машины, идет к дому, а потом возвращается и заглядывает в окно. – Мой тебе совет, жеребец: в следующий раз заводи разговоры о своих сраных идеях после секса. А то тебе так никто и не даст. Мэл 16 июля 1991 Завязать с наркотой проще простого. Всего и делов, что свалить на пару месяцев куда подальше, где никто не знает о твоих похождениях, где тебя могут пожалеть, дать крышу над головой, кормежку, даже работу. В Гринсборо, городке в Северной Каролине, у Мэла есть родня – то ли троюродная сестра, то ли тетка, он всегда забывает. Разбираться в родственных связях в целом непросто, особенно когда лезешь в дебри седьмой воды на киселе. И все же кровь – не вода. Тетушка Пэтти, или кто там она ему, согласилась взять Мэла под крыло. «Только в память о твоей матери», – постоянно капает на мозги она. Эта самая мать подсадила его на наркотики, а потом отъехала в гордые тридцать четыре от передоза, но к чему ворошить прошлое? Может, она потому Мэлу и помогает. Чего только люди не сделают из-за чувства вины. Первые несколько недель – сущий ад. Он потеет, трясется и умоляет тетушку Пэтти отвезти его в больницу, где дадут метадона. Вместо этого она отвозит его в церковь, где он сидит на скамье и дрожит, и каждый раз при звуках гимна она силой заставляет его подняться. Он даже не подозревал, как бывает приятно, когда за тебя молится куча народа. Им не плевать – они ратуют за его будущее, взывают к Богу, просят ниспослать свою благодать и исцелить его от болезни. То ли божье вмешательство помогает, то ли сам он достаточно молод, чтобы оправиться, то ли сама дурь была настолько разбавленной, что не успела сильно ему навредить, но в какой-то момент ломка заканчивается, и он берет себя в руки. Находит работу фасовщиком в супермаркете «Пигли Вигли». Он сообразительный, дружелюбный, и людей к нему неожиданно тянет. Его повышают до кассира. Он даже заводит отношения с коллегой, Дианой – она милая девушка, мать-одиночка, которая работает и одновременно учится, чтобы получить должность местного, а может, даже регионального менеджера и обеспечить будущее своему ребенку. Мэла ее ребенок ничуть не смущает. – Лишь бы своего не заделали, – говорит он и внимательно следит, чтобы под рукой всегда были презервативы. Ошибок молодости ему и так хватает. – Да, пока рановато, – соглашается она насмешливо, будто Мэл у нее на крючке. А он и не против. Кто знает, может, он действительно на крючке. Неплохая ведь перспектива. Завести семью, вместе двигаться по карьерной лестнице. Открыть когда-нибудь в будущем свой магазинчик. Завязать-то легко, а вот удержаться? Это другое дело. Зачем искать неприятности, когда они сами тебя находят? Улица не отказывается от своих – даже в Гринсборо. Всего-то и нужно, что разок ширнуться. По старой памяти. Он обсчитывает мистера Хансена, полуслепого старика, который с трудом различает купюры. – Я же дал тебе пятьдесят долларов, Малкольм, – дрожащим голосом говорит тот. – Что вы, сэр, – доброжелательно отвечает Мэл. – Всего двадцать. Хотите, проверим по кассе? Проще простого. Старые привычки примешиваются к новым, и ты оглянуться не успеваешь, как оказываешься в рейсовом автобусе до Чикаго, оставив все разочарования позади, с пятитысячной купюрой в кармане.