Все снова не так, как раньше. На месте бывшего пустыря вдруг вырос кирпичный склад. Приходит мысль броситься туда за помощью, но на дверях висит тяжелый замок. Окна домов забиты досками, но краска свежее. Он не понимает, что происходит. Как он может заливать снег своей кровью, если полчаса назад на дворе был июнь? Рубашка промокла и не согревает. Кровь течет по руке, капает с пальцев, расцветает в снегу розовыми кристаллами. Он даже не понимает, откуда она взялась: натекла из груди или пореза? Какая разница, все равно раны горят и немеют. Убийца, придерживаясь за перила, поднимается на ноги. В его руках нож. Как же Дэна достал этот нож! – Ну хватит, дружище, – говорит мужчина, хромая ему навстречу. У него нож, а у Дэна – хрен с маслом. Он приседает на корточки, зарываясь пальцами в снег. – Что, хочешь помучиться лишний раз? Манера речи у него странная. Практически старомодная. – Ты ее больше и пальцем не тронешь, – говорит Дэн. Он замечает, что в падении этот выродок умудрился разбить губу; он улыбается, и его зубы алеют от крови. – Я должен замкнуть петлю. – Я понятия не имею, о чем ты, – говорит Дэн, с трудом поднимаясь, – но как же ты бесишь. Он опирается на правую ногу, стараясь не обращать внимания на боль в боку, и становится в стойку. Между большим, указательным и средним пальцами зажат снежный ком, как при бейсбольной подаче; вскинув колено, Дэн отводит руку назад, проворачивается, а потом с силой опускается на ногу и плавно, но быстро запускает снежок в воздух. – Vete pa’l carajo, hijo’e puta![13] Импровизированный мяч несется вперед – такой подаче позавидовал бы сам Бешеный Пес Мэддокс, – и попадает психопату прямо в лицо. Пошатнувшись, он трясет головой, смахивая снег. Дэн пользуется моментом: бросается к нему, наваливается всем весом, с размаха бьет кулаком в нос. Специально бьет снизу вверх, чтобы вогнать хрящ ему прямо в мозг, но сделать это не так-то просто. Урод отворачивается, и Дэн попадает ему по челюсти, ощущая, как трескается под костяшками кость. Puñeta[14], как же больно! Он отклоняется от ножа, прочертившего воздух, и падает на спину, словно краб. Перекатывается, вслепую выкидывает ногу в сторону и задевает что-то твердое. К сожалению, не колено и не яйца, что было бы лучше. Видимо, бедро. Этот безумец до сих пор ухмыляется, несмотря на кровь, льющуюся из носа. Нож влажно блестит в его руке. При виде его Дэна подташнивает от усталости. Или от потери крови. Он даже не знает, насколько серьезно ранен – судя по залитому кровью снегу, весьма. Дэн кое-как поднимается на ноги. Он не понимает, почему Кирби до сих пор не вышла из дома и не пристрелила сволочь. Он следит за рукой с ножом. Может, пнуть его? Как мастер кунг-фу? Нет, что за бред; у него есть вариант получше. Бросившись вперед, он хватает мужчину за раненую руку, выворачивает ее, пытаясь завести за спину, сбить его с ног, а сам бьет кулаком ему в солнечное сплетение. Убийца удивленно хрипит, пятится, таща за собой Дэна, но он сильнее и опытнее его. Он бьет ножом вверх, и с отвратительным звуком рвущейся бумаги и мяса вспарывает Дэну живот по направлению к грудной клетке. Дэн падает на колени, хватаясь за рану. Валится на бок, прижимаясь щекой к обжигающе холодной земле. На снегу под ним расползается огромная лужа крови. – А ее я буду пытать еще дольше, – жутко улыбается урод. Пинает Дэна носком ботинка. Тот, застонав, переваливается на спину, открывая живот. Пытается прикрыться руками, но бесполезно. Что-то впивается ему в спину. Чертова лошадка в кармане куртки. Из-за угла вдруг выруливает старинная машина, заливая улицу светом фар и выхватывая кружащиеся в воздухе снежинки. Водитель сбрасывает скорость, когда замечает их в лучах занимающегося рассвета: Дэна, истекающего кровью, и мужчину с ножом, поспешно хромающего к двери. – Помогите! – кричит Дэн. Желтый свет круглых, как очки, фар скрывает лицо водителя – он видит лишь силуэт в шляпе. – Остановите его! Машина останавливается напротив, выплевывая из выхлопной трубы горячие облачка углекислого газа. А потом с неожиданным ревом мотора и визгом шин проносится мимо, осыпав его осколками льда и гравием, а заодно чуть не переехав. – Пошел ты! – орет Дэн вслед. – Конченый урод! Крик срывается в рваный хрип. Он приподнимает голову, выглядывая убийцу. Тот уже дошел до двери, тянется к ручке. Разглядеть его сложно, и виноват в этом вовсе не снег. Ярость застилает обзор как катаракта. Собирается чернотой по краям, будто Дэн падает в глубокий колодец, и свет становится все дальше и дальше. Харпер и Кирби 13 июня 1993 Он пинком открывает дверь – весь в крови, с безумной ухмылкой, предвкушающе сжимая в руках нож и ключ. Но улыбка гаснет, когда он замечает Кирби, которая стоит посреди комнаты и трясет зажигалкой над грудой вещей, разбрызгивая горючую жидкость. Сорванные с окон шторы в мокрых пятнах валяются поверх матраса из гостевой спальни. Рядом небрежно брошены пустые бутылки: керосин, который хранился на кухне, и виски. Из перевернутого стула клочьями торчит белая набивка. Граммофон разбит вдребезги. Из помятой латунной трубы торчат щепки, стодолларовые купюры и квитанции с ипподрома. Она обобрала Комнату до нитки: принесла крылья бабочки, бейсбольную карточку, лошадку, кассету, черная лента которой запуталась в подвесках серебряного браслета, лабораторный бейдж, протестный значок, заколку с зайчиком, противозачаточные таблетки, типографскую литеру «З». Пожеванный теннисный мяч. – Где Дэн? – спрашивает Кирби. Огонь очага пылает в ее волосах отблеском будущего. – Умер, – отвечает Харпер. За его спиной воет метель декабря 1929 года. – Что ты творишь? – А ты как думаешь? – ядовито отвечает она. – Думал, я буду сидеть и ждать, пока ты вернешься? – Не смей! – кричит Харпер, и в то же мгновение Кирби щелкает зажигалкой. Золотой огонек, вспыхнув, устремляется вниз и разгорается ярче, облизывая бумагу рыжими всполохами. В воздух поднимается черный маслянистый дым. Отчаянно взвыв, Харпер бросается к ней с ножом, но не успевает сделать и шага. Он падает, от силы удара выронив ключ, и видит Дэна: тот стоит на коленях, мертвой хваткой вцепившись ему в ноги. До сих пор жив, хотя по полу расплывается черная вязкая лужа крови. Он держит его за штаны, тянет назад, подальше от Кирби. Харпер лихорадочно пинает его по рукам, но задевает ключ, и тот отлетает, проскользив по крови, к порогу Дома. Отбиваясь, Харпер попадает Дэну по челюсти, и тот с болезненным стоном выпускает из хватки джинсы. Освободившись, Харпер мгновенно вскакивает, торжествующе озирается, стискивая нож. Сейчас он убьет ее, потушит пожар, а потом всласть отыграется на дружке, который посмел ему помешать. Но когда он встречается взглядом с Кирби, она направляет на него пистолет. За ее спиной вздымается пламя. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но передумывает в последний момент. Просто медленно выдыхает – и жмет на курок. Харпер 13 июня 1993 Вспышка ослепляет его. Спина врезается в стену. Он подносит руку к груди. На рубашке проступает пятно. Сначала он не чувствует ничего. Затем приходит боль, поджигая все нервы, встретившиеся на пути пули. Ему хочется рассмеяться, но вместо хохота вырываются булькающие вздохи и хрипы: кровь начинает наполнять легкие. – У тебя не получится, – говорит он. – Правда? Как же она прекрасна: ее оскал, ее сверкающие глаза, волосы, вспыхнувшие ореолом. Она так сияет! Снова нажав на курок, она вздрагивает от резкого звука. А потом стреляет снова, и снова, и снова, пока не щелкает барабан. Он практически не чувствует боли, словно сознание уже отделилось от тела. В отчаянии Кирби швыряет в него пистолет и падает на колени, закрывая руками лицо. «Зря не добила меня, тупая ты сука», – думает он. Пытается подползти ближе, но тело не слушается. Перед глазами все плывет, искажается, раскрывается под каким-то странным углом. Будто бы он смотрит сверху, поднимаясь все выше и выше. Вот девушка сидит на полу; ее плечи трясутся. Пламя вздымается над грудой из стульев, штор и тотемов, поднимаясь к потолку черным зловонным дымом. Недалеко от нее – лежащий мужчина. Он тяжело сглатывает, закрыв глаза, прижимает руки к животу и груди, и кровь сочится сквозь его пальцы. Сам Харпер стоит у стены, но почему он вообще себя видит? Он будто висит у самого потолка, а на земле его держит только лишь кусок плоти, носящий его лицо. Харпер видит, как у него подгибаются ноги. Тело соскальзывает вниз по стене. На светлых обоях остается пятно: длинный след крови и мозговой ткани. Он чувствует, как связь между ними ослабевает – и рвется. Он воет, не веря своим глазам, тянется вниз, но у него нет рук, и ему не за что зацепиться. Потому что он мертв. Он – груда мяса, лежащая на полу. Он вытягивается, надеясь хоть за что-нибудь зацепиться. И ему попадается Дом. Паркет – его кости. Стены – плоть. Он может вернуться. Начать заново. Все исправить. Разогнать жар огня, удушающий дым и ревущую ярость. Это не одержимость – это инфекция. Дом всегда принадлежал только ему. Он и был Домом. Кирби