– Ты считаешь, они захотят сотрудничать с нами? – Одни да, другие не, и чё? У кого башка варит, те захотят. Я с папкой базарила. Вот у тебя так бывает – заходишь в комнату, и прям видно, у кого из девок силы полно, а у кого фига с маслом? Такое, знаешь… как у Человека-паука чутье? Еще никто и никогда не заговаривал с Алли про это чутье, у нее самой развитое особо тонко. – Да, – говорит она. – Я, пожалуй, понимаю. – Едрен батон, никто не понимает. Я про это, правда, на каждом углу и не треплюсь. Короче, полезно, чтоб мужиков предупреждать, да? Для сотрудничества. Алли поджимает губы. – Я это представляю несколько иначе, я бы так сказала. – Да чё тут скажешь, подруга, – смотрела я твои видосы. – Я считаю, грядет великая битва света и тьмы. А твоя судьба – сражаться на нашей стороне. Я думаю, ты будешь величайшей из великих. Рокси смеется и пуляет камешек в океан. – Вот всю дорогу хотела себе судьбу, – говорит она. – Слышь, может, пойдем куда? К тебе, я не знаю? Дубак тут у вас. Ее пустили на похороны Терри – малость смахивало на Рождество. Тетки-дядья, бухло, яйца вкрутую и белые булки. Всякие люди обнимали Рокси за плечи и говорили, что она умница. А перед тем, как все туда двинули, Рики дал ей заправиться, и сам тоже, и такой: “Это чтоб не психовать”. И как будто снежок посыпался. Как будто холодно, а ты где-то высоко. Ну чистое Рождество. На кладбище Барбара, мама Терри, лопатой кинула землю на гроб. Едва земля ударила по древесине, Барбара протяжно взвыла. Там еще машина стояла и какие-то мужики с телевиками фоткали. Рики с корешами их шуганули. Когда вернулись, Берни спросил: – Папарацци? А Рики сказал: – Может, и легавые. Все они заодно. Рокси, видимо, немножко вляпалась. На церемонии все с ней были по-нормальному. А на кладбище при ней плакальщики не знали, куда глаза девать. Когда Алли и Рокси добираются до монастыря, там уже подают ужин. Им обеим оставили места во главе стола, а за столом болтовня и вкусно пахнет горячим. Жаркое со всякими моллюсками, с мидиями, и с картошкой, и с кукурузой. Хрустящий хлеб, яблоки. У Рокси такое чувство – не назвать, не опознать. Внутри все чуточку размягчается, прослезилась даже. Одна девочка находит ей смену одежды: теплый вязаный свитер и треники, заношенные и уютные, потому что их столько раз стирали, и вот Рокси чувствует себя так же. Все хотят с ней поговорить – никогда не слыхали такого акцента, просят сказать “вода” и “банан”. Разговоры не смолкают. Рокси-то всегда думала, что это она болтушка, но куда ей до этих. После ужина Матерь Ева немного учит Писанию. Они выбирают в Писании то, что им подходит, а что не подходит – переписывают. Матерь Ева говорит о фрагменте из Книги Руфи. Зачитывает, как Руфь обращается к свекрови, своей подруге: “Не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя; но куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог моим Богом”[14]. Матери Еве с этими женщинами легко, а вот Рокси в затруднении. К девичьему обществу она непривычна: у Берни в семье одни парни, у Берни в банде одни парни, и мама Рокси тоже в основном была при мужике, а в школе девчонки всегда Рокси третировали. Рокси неловкая – чего не скажешь о Матери Еве. Та держит за руки двух девушек, сидящих подле нее, говорит тихо и с юмором. Говорит она так: – История о Руфи – прекраснейшая история о дружбе во всей Библии. Не было никого преданнее Руфи, и никто яснее Руфи не выражал самой сути дружбы. Матерь Ева говорит, и в глазах у нее слезы, и девочки за столом уже расчувствовались. – Мужчины – не наша забота, – говорит она. – Пусть живут как хотят – они только тем и заняты. Хотят друг с другом воевать и куролесить – пусть. Зато мы вместе. Куда вы пойдете, туда и я пойду. Народ ваш будет моим народом, сестры мои. И они отвечают: – Аминь. Рокси постелили наверху. Комнатенка крохотная: узкая постель со стеганным вручную лоскутным покрывалом, стол и стул, за окном океан. Когда перед Рокси распахивают дверь, ей хочется зарыдать, но она не подает виду. Сидя на постели, щупая покрывало, она вдруг вспоминает ту ночь, когда папка привез ее к себе, в дом, где жил с Барбарой и сыновьями. Час был поздний, а мама заболела, ее тошнило, и она позвонила Берни, попросила забрать Рокси, и Берни приехал. Рокси была в пижаме – лет пять-шесть ей было, не больше. Она помнит, как Барбара сказала: “Ну, здесь ей ночевать нельзя”, а Берни такой: “Да еб твою мать, в гостевой ее положи”, а Барбара скрестила руки на груди и такая: “Я же сказала, здесь она ночевать не будет. Если прям припекло, братцу своему ее сбагри”. В ту ночь лил дождь, и папка понес Рокси назад в машину, и Рокси смотрела из-под капюшона халата, как на грудь падают капли. Сегодня вечером Рокси ждут – ну, как бы. По крайней мере, кое-кто схлопочет будь здоров, если Рокси потеряется. Но ей шестнадцать, и проблема решается одной СМС. Матерь Ева затворяет дверь, и они остаются наедине. Матерь Ева садится на стул и говорит: – Живи здесь сколько хочешь. – Почему так? – У меня про тебя хорошее предчувствие. Рокси смеется: – А если б я была пацаном? – Ты же не пацан. – У тебя про любую женщину хорошее предчувствие? Матерь Ева качает головой: – Не настолько. Хочешь пожить здесь? – Ага, – отвечает Рокси. – Ну, чуток – точно. Гляну, что вы тут замутили. Мне нравится ваше… – она подыскивает слово, – ощущение здесь нравится. Матерь Ева говорит: – Ты же сильная, да? Не слабее прочих. – Сильнее прочих, точняк. Я тебе поэтому в кайф? – Сильные нам пригодятся. – Н-да? Грандиозные планы? Матерь Ева подается вперед, складывает руки на коленях. – Я хочу спасти женщин, – говорит она. – Чё – всех? – смеется Рокси. – Да, – говорит Матерь Ева. – Если смогу. Хочу докричаться до них, объяснить, что отныне можно жить по-новому. Можно объединиться, и пусть мужчины идут своей дорогой, а нам ни к чему держаться старых порядков, можно проложить новый путь. – Н-да? Пара-тройка мужиков пригодятся, знаешь ли, – кто детей-то будет делать? Матерь Ева улыбается: – Все возможно с Божьей помощью. Блямкает телефон. Матерь Ева смотрит. Кривится. Переворачивает его, чтоб не видеть экрана. – Чё там? – спрашивает Рокси. – Всякие люди пишут письма в монастырь. – Выпереть вас хотят? Тут красиво. Я б на их месте тоже захотела все назад захапать. – Хотят дать нам денег. Рокси опять смеется: – И в чем затык? Вам свои девать некуда? Алли смотрит на нее задумчиво: – Счет в банке есть только у сестры Марии Игнасии. А я… – Она облизывает верхние зубы, причмокивает. Рокси продолжает за нее: – А ты никому не доверяешь? Алли улыбается: – А ты? – Цена бизнеса, подруга. Кому-то доверять надо, а то ни фига не сделается. Нужен счет в банке? Тебе их сколько надо? Можно за границей, хошь? На Каймановых островах, по-моему, хорошо – не в курсах почему. – Погоди, ты о чем вообще?