Рокси отвечает: – Ну, я даже и не знаю. Расстегивает три верхние пуговицы на поло и показывает то, что надо увидеть. И Алли видит. И Алли понимает, что, вопреки ее надеждам, знамение указывает совершенно не туда. В последний раз уничтожив мир, Бог поместила знамение в небесах. Лизнула палец и нарисовала в небе дугу, разбросав разноцветье и поставив печать под клятвой о том, что никогда больше не будет на земле потопа. Алли смотрит на кривой перевернутый лук изогнутого шрама у Рокси поперек груди. Кончиками пальцев осторожно его гладит, и Рокси, хотя и отводит взгляд, разрешает подруге коснуться своей раны. Радуги наоборот. – Ты была сильнее всех на свете, – говорит Алли, – и даже ты пала. Рокси отвечает: – Я не хотела от тебя скрывать. – И правильно, – говорит Алли. – Я понимаю, что это значит. Больше никогда – зарок, начертанный в облаках. Такого больше нельзя допустить. – Слушай, – говорит Рокси, – нам надо побазарить про Север. Про войну. Ты теперь могущественная женщина. – Выдавливает полуулыбку. – Ты всегда шла к цели. Но там очень плохи дела. Я тут подумала. Может, мы с тобой это прекратим. – Есть лишь один способ это прекратить, – бесстрастно ответствует Матерь Ева. – Я подумала… не знаю, можно как-нибудь разрулить. Давай я выступлю по телику. Расскажу, что видела, что со мной было. – А. Да. Покажешь шрам. Расскажешь, что так поступил с тобой твой брат. Тогда гнев их не будет знать границ. И война начнется взаправду. – Да нет. Я не о том. Нет. Ева. Ты не понимаешь. Там вообще хана. То есть совсем полоумные, сука, дикие религиозные психи убивают детей. Ева говорит: – Чтобы все исправить, есть лишь один путь. Немедленно начать войну. Настоящую войну. Войну всех против всех. Гог и Магог, шепчет голос. Именно так. Рокси слегка ерзает в кресле. Выкладывает Матери Еве все подчистую – что видела, что с ней делали, что ее вынуждали делать. – Войну надо кончать, – говорит она. – Я, знаешь ли, не забыла, как делаются дела. И я вот думаю. Назначь меня командовать армией на Севере. Наведу порядок, будем патрулировать границу – нормальную границу, как нормальная страна, – и, ну, перетрем с твоими корешами в Америке. Они ж не хотят, чтоб тут разразился, епта, Армагеддон. Хер знает, какое оружие у Авади-Атифа. Матерь Ева говорит: – Ты хочешь мира. – Ага. – Ты хочешь мира? Ты хочешь командовать армией Севера? – Ну. У Матери Евы трясется голова – будто кто-то другой ее трясет. Матерь Ева показывает на грудь Рокси: – Кто к тебе отнесется всерьез? Рокси отшатывается. Моргает. Говорит: – Ты хочешь замутить Армагеддон. Матерь Ева отвечает: – Другого пути нет. Это единственный путь к победе. Рокси говорит: – Но ты же понимаешь, что будет. Мы бомбим их, они бомбят нас, все бомбят всех, влезут Америка, и Россия, и Ближний Восток, и… Хреново будет не только мужикам, Евка, – женщинам тоже. Если мы разбомбим тут всё до каменного века, женщин погибнет не меньше. – А потом настанет каменный век. – Э-э. Ну да. – А после – пять тысяч лет восстановления, пять тысяч лет, когда будет важно одно: умеешь ли ты сделать больнее, навредить больше, внушить всем страх? – И?.. – И вот тогда женщины победят. Тишина расползается по комнате, заполняет Рокси, пропитывает до костей, до костного мозга – холодное текучее безмолвие. – Едрен батон, – говорит Рокси. – Мне столько народу твердило, что ты шизанутая, а я, знаешь, никогда не верила. Матерь Ева взирает на нее в великой безмятежности. – Я всегда такая: “Да не, это вы не в курсах, она умная, столько пережила, не шизанутая она никакая”. – Рокси вздыхает, разглядывает свои руки – ладони, тылы. – Я еще сто лет назад про тебя раскопала. Ну надо же было узнать. Матерь Ева созерцает ее словно из далекой дали. – Раскопать, кто ты была раньше, – как два пальца. Кое-где в интернете инфы полно. Элисон Монтгомери-Тейлор. – Все это Рокси произносит не торопясь. – Знаю, – говорит Матерь Ева. – Я знаю, что это ты все подчистила. И я благодарна. Если ты об этом, я благодарна по сей день. Но Рокси хмурится, и в этой гримасе Алли читает, что где-то оступилась, где-то что-то слегка не состыковала, чего-то не поняла. Рокси говорит: – Я же врубаюсь, ну? Раз ты его убила, он небось заслужил. Но ты бы глянула, чем его женушка сейчас занята. Ее теперь зовут Уильямс. Вышла замуж за Лайла Уильямса. До сих пор живет в Джексонвилле. Ты поинтересуйся. Рокси встает. – Не делай этого, – прибавляет она. – Умоляю тебя, не надо. Матерь Ева отвечает: – Я люблю тебя навеки. Рокси говорит: – Ага. Я знаю. Матерь Ева говорит: – Другого пути нет. Либо это сделаю я, либо они. Рокси отвечает: – Если правда хочешь, чтоб женщины победили, глянь Лайла Уильямса из Джексонвилла. И жену его. В тишине каменного зала в монастыре над озером Алли закуривает. Поджигает сигарету прежним способом, пустив искру из кончиков пальцев. Папиросная бумага трещит и чернеет в разгорающемся огне. Алли вдыхает во все легкие – ее переполняет прежнее “я”. Много лет не курила. Ее ведет. Найти миссис Монтгомери-Тейлор несложно. Одно слово в поисковой строке, другое, третье – и вот тебе миссис Монтгомери-Тейлор. Управляет теперь детским приютом под эгидой и с благословения Новой Церкви. Одна из первых прихожанок в этом своем Джексонвилле. На фотографии с приютского сайта позади миссис Монтгомери-Тейлор стоит ее муж. Сильно смахивает на мистера Монтгомери-Тейлора. Чуток повыше разве что. Усы покустистее, щеки покруглее. Другой оттенок кожи, другой рот, но тот же тип мужчины – слабак, из тех мужчин, которые и до всего, что случилось, делали что велено. Или, может, это Алли вспоминает мистера Монтгомери-Тейлора. Они до того похожи, что Алли, оказывается, потирает скулу там, куда ей заехал мистер Монтгомери-Тейлор, словно ее ударили секунду назад. Лайл Уильямс и его жена Ева Уильямс. И вместе они опекают детей. И допустила это церковь, созданная Алли. Миссис Монтгомери-Тейлор всегда умела воспользоваться системой к наилучшей своей выгоде. На сайте ее приюта говорится про “любящую дисциплину” и “ласковое уважение”. Алли давным-давно могла проверить. Непонятно, отчего она не включила эту осточертевшую лампу раньше. Голос с ней разговаривает. Говорит: Не надо. Говорит: Отвернись. Говорит: Отойди от древа, Ева, руки за голову. Алли не слушает. За столом в монастырском зале с видом на озеро Алли берет телефонную трубку. Набирает номер. Далеко-далеко, в коридоре, на тумбочке с салфеткой, связанной крючком, звонит телефон. – Алло? – говорит миссис Монтгомери-Тейлор.