– И этому последствию вы нарекли имя Киран, – констатировала я. – В честь прадеда Саманты, которого она обожала, – утвердительно кивнул головой Шеридан. – А что, красивое имя, да и созвучное с фамилией, так что мне сразу понравилось… В общем, мне двадцать один и я без пяти минут выпускник академии, ей двадцать шесть и она уже агент ФБР, мы официально расписываемся, чтобы закрепить наш брак юридически, и уже через два месяца у нас рождается Киран. Мы живём в квартире, доставшейся ей в наследство от покойной бабки, которая её воспитала, и первое время вполне себе справляемся, и даже счастливы. Но вот Кирану исполняется три года и у Саманты возникают серьезные перспективы в профессиональной сфере, за которые она, естественно, благоразумно хватается, а я, естественно, её поддерживаю в её желании развиваться. Но вот проходит еще один год и вот уже наш ребенок видит меня чаще, чем свою мать. Еще год, и нам уже немного неловко исполнять супружеский долг, потому как мы попросту отвыкаем друг от друга, потому что она слишком редко бывает дома. В общем, я предложил ей сбавить обороты на работе, чтобы сохранить семью. После этого мы около месяца ругались на почве того, что Саманта хотела расти в своей профессиональной сфере, а я хотел, чтобы у моего сына была мать, а не её таинственная тень, возникающая у изголовья его кроватки два раза в неделю в восемь часов вечера в выходные. Когда стало понятно, что мы пребываем на грани развода, она пообещала мне, что подумает над сложившейся ситуацией, в русле того, как сохранить нашу семью, и впервые за последние три года решила взять отпуск. Мы планировали провести три недели у океана, – Шеридан гулко выдохнул, и я вдруг как никогда отчетливо поняла, что в этот момент его рассказа произойдёт что-то действительно неладное. – В общем, за день до выхода Саманты в отпуск, она словила пулю. На самой людной улице города, в час пик, при сотни свидетелей, её застрелил наркоман, которого позже суд признал невменяемым. – Оу… – я сдвинула брови, но сдержалась и не положила свою ладонь на плечо рассказчика. – Мы так и не разобрались в том, любили ли мы друг друга в тот последний период нашей семейной жизни или наша совместная жизнь была уже скорее привычкой, но я точно знаю, что когда-то я определенно точно её любил, и доказательством этой любви является Киран. Это ради него я положил свой значок специального агента ФБР на стол начальства и вернулся в Маунтин Сайлэнс. Здесь нам должно было быть лучше и стало: здесь были мои родители и мой брат, здесь была родная мне земля… Когда я привёз сюда Кирана, я вдруг сразу понял, что давно этого хотел – приехать в Маунтин Сайлэнс, чтобы подарить Кирану всю эту природу вместо бетонных джунглей города: все эти леса, все эти реки и озёра, все эти звёзды над головой… Но все пять лет жизни своего сына я подсознательно подавлял это желание, зная, что Саманта ни за что не согласится пожертвовать своей карьерой, да еще ради того, чтобы перебраться в эту глушь. Однако в тот момент, когда у Кирана остался только я, я не мог себе позволить лишить его того, чего сам не был лишен в детстве. Я вообще теперь много чего не мог себе позволить. Например, умереть раньше, чем успею оплатить своему сыну достойное образование. Знаю, это паранойя вызванная ранним уходом Саманты, но будучи совсем молодым родителем я боялся помереть прежде, чем смогу воспитать Кирана. В итоге мы с ним впали в Синдром Здорового Образа Жизни: утренние и вечерние пробежки, тренажерный зал, бейсбол, гандбол, пляжный волейбол – нас до сих пор не остановить. – Я-то и думаю, чего ты не выглядишь на свой возраст, – хмыкнула я. – Это ты еще полный набор кубиков моего пресса не видела. – Вообще-то у меня тоже кубики есть, – прищурилась я. – Не полный набор, конечно, – с сожалением поджав губы, добавила я, – но всё же… Эй, чего ты так на меня смотришь? – Это не соревнование по кубикам пресса, расслабься. – Если бы это было соревнованием, я бы тебя победила. – Ты серьезно? – приподнял брови Шеридан. – Только с условием того, что начинали бы мы на равных условиях. – Это как же я должен себя запустить, чтобы докатиться до твоего уровня, чтобы иметь возможность начать соревнование с равных условий. – Э-э-эй! – я толкнула его в плечо. – Шучу, конечно, – засмеялся он. – Ты прекрасно выглядишь. – Козёл, – через улыбку фыркнула в свой бокал я. – Ладно, рассказывай, что там было дальше. – А дальше ничего и не было. Мы остались жить в Маунтин Сайлэнс, спустя двенадцать лет я внезапно разбогател, вложил деньги в акции под проценты и построил этот дом. – Так а что там с Джейн Галлахер? – Да ничего, – искренним тоном невинной овечки ответил Шеридан, заглянув мне в глаза. – Я вернулся в город вдовцом с пятилетним сыном на руках, она была замужем и с двумя детьми. Я понял, что ничего к ней не чувствую, в тот же момент, когда впервые увидел её, а спустя несколько лет выяснилось, что именно при нашей первой встрече после этих нескольких лет расставания она и испытала свой первый прилив давно позабытых ко мне чувств. Она, видимо, боролась со своими эмоциями, но по истечению пяти лет моего возвращения в город взяла да и высказала мне в лицо всё, что у нее за это время накипело. Как сейчас помню: стою я перед ней, смотрю в её бездонные черные глаза, когда-то казавшиеся мне безумно красивыми, и вообще ничего не чувствую. И почему-то еще парень этот вспомнился, с которым она встречалась до меня, капитан футбольной команды Дэф Плэйс. И я вдруг задумался, часто ли Роджер Галлахер думает о том, что его жена когда-то спала со мной. Я имею в виду: одно дело знать, что у твоей девушки были другие парни, а другое дело увидеть кого-нибудь из них хоть раз в лицо. Я смотрел на Джейн и видел того капитана футбольной команды, а бедняга Роджер, каково ему было видеть меня в городе чуть ли не каждый день? И вот я стою перед Джейн, и мысленно жалею Роджера, который, может быть, даже подозревает о том, что его жена может что-то испытывать ко мне… Короче, я сказал ей тогда что-то вроде: “Джейн, у тебя семья”, – на что она ответила: “Я осознаю”, – на что я парировал: “Видимо не осознаешь”, – после чего сел в патрульную машину и удалился прочь от “Гарцующего оленя”. В течении следующих двух месяцев я случайно пересекался с ней в городе и всякий раз её взгляд настораживал меня, потому что я никак не мог понять его значения: то ли она хотела предпринять повторную попытку склонить меня в сторону своих чувств, то ли извинялась передо мной этим чрезмерно внимательным взором. В общем, повторной попытки с её стороны так и не последовало. Когда же её не стало, так резко и неожиданно, я внезапно остро осознал, на краю какой пропасти мог поставить и себя, и Кирана, реши я пошатнуть чащу её весов на свой бок. Представить жутко, что она могла умереть практически сразу после того, как стала бы моей любовницей… Я давно подозревал, что от женщин сплошные проблемы, а эта ужасная ситуация с Джейн только укрепила мои подозрения, слепив из них настоящую уверенность. В итоге я решил не подпускать к себе этих странных существ. – Уххх, как радикально, – усмехнулась я. – А потом ты построил дом с несколькими спальнями и отчетливым желанием обзавестись женщиной, и, возможно, даже новыми детьми. – Ну, это события совсем недавние, а я тебе о давних рассказывал. Киран уже взрослый, так что почему бы и нет? – Но, в таком случае, что тебя в Афине не устраивает? Красивая, да и относительно молодая, вполне еще сможет детей тебе родить. – Ну, знаешь… Афина она… Как бы это помягче тебе сказать… Мне было бы с ней сложно разговаривать. – Ты о том, что она не начитанная, как ты? – Да даже не об этом. К примеру наш с тобой диалог – отличный ведь, так? Почему? – Почему? – заинтересованно посмотрела на собеседника я. – Потому что мы оба умеем не только говорить, но и слушать. У Афины же всё немного… Проще… – Шеридан пытался себе помочь взмахами рук, дабы случайно не оскорбить женщину, которой здесь даже не было. – Афина, она умеет только говорить… Говорить-говорить-говорить… – Ха-ха-хах!.. – я не выдержала и брызнула смехом, чего бы со мной точно не произошло, не будь я хмельна, и мой смех сразу же передался и моему собеседнику. – Ты джентльмен даже после трех бокалов вина и даже для той дамы, которой рядом с тобой сейчас нет. Так что же, выходит у тебя было всего две женщины? – А этого мало? – Ну, мужчины твоего возраста обычно имеют вагон и маленькую тележку рассказов о количестве женщин в их жизнях, большая половина из которых зачастую выдумана. – А у тебя-то самой сколько парней было? – Упс… – поджала губы я, но алкоголь сделал своё дело и вновь подточил их на усмешку. – Так мне и надо: меньше буду высмеивать чужой опыт, – гулко выдохнула я. – На самом деле у меня тоже было всего два парня. – Стоп-стоп-стоп, агент Нэш, – потряс указательным пальцем перед моими глазами Шеридан. – Я начинал с самого начала, так что давай и ты начинай с него же. – Уффф… – набрав в щеки воздуха, снова гулко выдохнула я. – И с чего же начать свою историю? – Можно считать, что я начал свой рассказ еще задолго до этого разговора: ты знаешь о том, кто мои родители, знаешь что-то о моём детстве. Думаю, ты можешь начать с этого. Итак, Дэшиэл, расскажи мне о своих родителях и своём детстве. Какая ужасная идея. Просто ужасная. Глава 29. – Ты когда-нибудь слышал о прокуроре Батисте Нэше? – решила начать с больного я. – Подожди, – прищурился Шеридан. – Ты родственница этого сухаря? – О, вижу, что ты всё-таки слышал о нём… – я выдохнула и поджала губы. – Я его дочь. На секунду Шеридан замер. – Серьезно? – он вскинул брови в неприкрытом удивлении. – Ты на него совсем не похожа. – На старого плешивого старика? Спасибо, – ухмыльнулась я, – на него я действительно не похожа. Да и на мать я, честно говоря, совсем не смахиваю. Судя по архивным семейным фотографиям, я чуть ли не точная копия своего красавчика деда по материнской линии, но ни дедушек, ни бабушек я не знала – все они умерли до моего рождения, – поставила бокал на пол у своего бедра я. – Дочь знаменитого Батиста Нэша… – задумчиво смотрел на меня сверху вниз Шеридан. – Наверное, не самое веселое у тебя детство выдалось. – Ладно, слушай с самого начала, – скрестив вытянутые на полу ноги, произнесла я и, подняв бокал и сделав пару глотков, продолжила. – Мои родители познакомились, когда отец уже крепко стоял на ногах и уверенно шагал по карьерной лестнице, а мать была студенткой театрального колледжа и только мечтала стать актрисой. Сам посуди: ей восемнадцать, ему двадцать девять – разрыв колоссальный. – Да брось, не такой уж и большой, всего-то одиннадцать лет. У нас с тобой разница в десять лет ровно, но это ведь совсем незаметно. – Это потому что мы оба уже сформировавшиеся и в каком-то смысле состоявшиеся личности. У моих же родителей всё было сложнее. Нагулявшийся и состоявшийся мужчина и восемнадцатилетняя девчонка не нюхавшая жизни: как думаешь, в подобном союзе вообще возможно было избежать подавления? – Очевидно, вопрос риторический. – Именно, – я сделала еще один глоток. – В общем, сказочная мечта молоденькой девчушки по имени Рошель стать знаменитой актрисой разбивается о скалы жестокой реальности, когда спустя год отношений с молодым, но уже весьма успешным судьёй, она обнаруживает свою беременность. Но, представляешь, она оставляет колледж и ставит на актерской карьере ярко-красный крест не из-за беременности, а из-за того, что её жених против её “легкомысленной мечты”, какой он её всегда называл. Отец считал неприемлемым, что будущая миссис Нэш может мечтать стать женщиной, целующей на сцене или на экране – без разницы – не мужа, а другого мужчину, которому не хватило мозгов, чтобы стать кем-то более значимым, нежели банальным актером. Представляешь, его возмущали мечтания моей матери, – криво ухмыльнулась я, заглянув в свой уже наполовину опустевший бокал. – Причём его возмущали самые важные мечтания в её жизни. Например, после рождения Бруно, моего старшего брата, она была поглощена младенцем, потому как всегда мечтала о большой семье, но моему отцу было не до семьи. Представь себе, она едва смогла уговорить его на второго ребенка, а на третьего уломать так и не смогла. После моего рождения он наотрез отказался заводить еще детей, хотя его финансовое положение позволяло содержать хоть целую детскую футбольную команду. До сих пор не понимаю, в чём была его проблема: он постоянно пропадал на работе, его даже на выходных дома порой не бывало, так что все трудности родительства в девяноста пяти процентах лежали на плечах моей матери. Она уже отказалась ради него от мечты стать актрисой, как он мог требовать у нее отказаться от мечты стать матерью его детей? – Очевидно, твоя мать – поразительная женщина. – Да это так… – я сглотнула, вновь обратившись взглядом к своему бокалу. – Она во мне с Бруно души не чаяла. Не пропускала ни одного нашего школьного мероприятия, устраивала потрясающие выездные уикенды… – почувствовав горечь во рту, я сделала еще один глоток из своего бокала. – Её больше нет? – приглушенно то ли спросил, то ли констатировал мой собеседник. – Да, нет, – ответила в бокал я. – Мне жаль. – Ладно… Слушай дальше, – выдохнула я, решив продолжать рассказывать дальше, чтобы не сосредотачиваться на своей боли. – За полтора года до развода мои родители сильно поссорились, хотя прежде почти никогда не разрешали спорные вопросы подобным образом, отличаясь весьма сдержанными отношениями, и я случайно стала свидетельницей той ссоры. Бруно, вроде как, был в спортивном лагере, а мне не спалось и я решила сходить на кухню за молоком, но остановилась на полпути, услышав голоса в гостиной. Перепалка у них произошла мощная. Мать говорила о том, что хочет еще детей и еще что-то о своих тикающих биологических часах, на что отец ответил ей, что ему и двух детей более чем достаточно, уже только из них, то есть из меня и Бруно, ему нужно вырастить законопослушных граждан. Представляешь? Он хотел вырастить нас не добрыми, не верными, не умеющими мечтать, не просто счастливыми, а именно законопослушными, – фыркнула я, поднеся вновь бокал к губам. – В этом весь он… В общем, та их ссора закончилась словами отца о том, что желание его жены родить еще хотя бы одного ребенка – это банальная блажь скучающей домохозяйки. Неудивительно, что с таким отношением к семье и безразличием к жене, он в итоге нас потерял, – выдохнула я. – С мужчиной, в последствии ставшим моим отчимом, мать познакомилась за полгода до развода. Это знакомство случилось при мне. Мы с мамой возвращались из супермаркета, как вдруг у нас, прямо посреди дороги, сломалась машина. Проезжающий мимо водитель с немецкой овчаркой на переднем сиденье остановился и предложил нам свою помощь. В итоге он дотащил наш автомобиль до своего магазина автозапчастей и собственноручно починил что-то дымящееся под нашим капотом, причем сделал это совершенно бесплатно… До сих пор помню, как они мило улыбались друг другу, пока он ковырялся в нашей машине, и как мама радостно гладила эту невероятно красивую овчарку, – я повела бровью. – Мужчину звали Бертрам Сеймур, он был высоким, загорелым и сильным, всего на год старше моей матери, такой улыбчивый и любезный… В общем, искру этих отношений запалил именно Бертрам, сказав матери о том, какая она красивая и какая у нее красивая я. Помню, я была приятно удивлена тем мгновенным преображением матери, которое вызвали слова и уделенное ей внимание этого человека. Я тогда еще попыталась припомнить, слышала ли я, чтобы мой отец когда-нибудь называл мою мать, которая действительно была весьма красивой женщиной, красавицей, какой назвал её этот мужчина, но так вспомнить и не смогла… Домой мы в тот день вернулись поздно, после того, как Бертрам трижды угостил нас мороженым, и во время ужина мама рассказала отцу о поломке машины, умолчав о сопутствующих этой истории подробностях. Отец никогда не разбирался в машинах, поэтому не нашел ничего лучшего, чем пообещать матери купить ей новый автомобиль, но она отказалась от столь заманчивого предложения, сославшись на то, что она слишком уж приросла к своей старой машине. Отговорка слабая, как лёд при первых заморозках, но отцу было хоть кол на голове теши – он то ли не признавал, то ли действительно не замечал существования эмоциональной составляющей женщины, живущей с ним под одной крышей и умудрившейся родить от него двух детей. В общем, моя мать стала встречаться с тем мужчиной под предлогом ремонта своего не такого уж и старого автомобиля, отец же продолжал ничего дальше своего носа не видеть, так как круглосуточно прозябал на своей обожаемой работе. Мне тогда только недавно десять лет исполнилось, но не смотря на свой возраст я попыталась поговорить о происходящем с мамой, потому что, как бы сильно она не конспирировалась, я всё прекрасно понимала – сообразительнее отца в этом плане вышла. Помню, это был серьезный разговор двух женщин, – я наигранно сдвинула брови, пытаясь высмеять ту свою детскую серьезность. – Она тогда пообещала мне, что ни за что не переспит с другим мужчиной, пока состоит в браке с моим отцом, и даже дала мне честное материнское слово. Это, почему-то, меня успокоило. А через полгода она подала официальное заявление на развод с отцом, – я тяжело выдохнула, и сделала еще один глоток из своего бокала. – Отец был слишком горд, чтобы её удерживать. Представляешь, даже считал, что она сама скоро к нему вернется, а он еще подумает над тем, брать ли её назад или отвергнуть её возвращение. Это я позже от брата узнала. Как узнала позже от Бертрама о том, что они с моей матерью, как она мне однажды и пообещала, так и не переспали, пока она не подала заявление на развод с моим отцом. Два случайных факта, узнанных мной от разных людей в разное время, оба вызвавшие во мне искреннее удивление… – упираясь затылком в стену, я на несколько секунд задумалась, но решила продолжить. – Развод был быстрым и практически безболезненным, оформился всего за месяц, по истечению которого мать переехала к Бертраму, в его полудом-полумагазин, всего с двумя чемоданами в руках. После развода ей практически ничего не досталось, а тягаться с прокурором, которым отец стал в том же году, ей представлялось бессмысленным, да она и не хотела. Даже её машину отец потребовал оставить в гараже, якобы желая позже отдать её Бруно, – я снова на секунду задумалась. – Так получилось, что мать забрала меня с собой, а шестнадцатилетний Бруно остался с отцом. Помню, когда дело дошло до деления детей, отец спросил меня, с кем я хотела бы остаться. Естественно я выбрала мать. Отец даже не сопротивлялся – просто отдал меня ей и в-с-ё… – процедила я. – И с тех пор, как я выбрала её, он, и без того чужой и далекий, охладел ко мне еще больше. В ледяную же глыбу по отношению ко мне он превратился после того, как узнал о том, что я поставила перед собой цель попасть в ФБР. Типа по стопам отчима пошла, вместо того, чтобы выбрать сферу деятельности своего биологического отца… – криво ухмыльнувшись, фыркнула я. – А Бруно тогда остался с отцом. Не потому, что хотел, а потому, что мужская солидарность или как это у вас, мужчин, называется, не позволила ему последовать за нами. Типа поступил благородно – остался с отцом, чтобы тот не почувствовал себя брошенным всеми. Бруно у нас добряк каких еще поискать нужно. Впрочем, терпеть ему из-за своей доброты пришлось недолго: через два года он поступил в колледж и съехал наконец от отца, способного только на “здравую не значит справедливую” критику и не способного на хоть какую-нибудь душевную теплоту. Может быть к Бруно отец и мог бы испытывать более теплые чувства, особенно после того, как тот решил остаться жить с ним, но брат слишком часто гостил у нас с матерью, хотя всегда ночевал исключительно в отцовском доме, и это его вполне нормальное желание общаться с матерью здорово задевало отца. Однажды отец даже попытался потребовать у него, чтобы он не прекратил, но урезал количество встреч с нами, но в этом случае Бруно был твёрд и непоколебим, как отец со своей работой – он сказал, что будет общаться с нами сколько захочет и когда захочет, а раз он так сказал, значит так оно и будет. В итоге теперь отец с Бруно находится в прохладных отношениях, а со мной, после моего поступления в академию ФБР, вообще пребывает в “никаких” отношениях. Мне кажется, что он меня даже за дочь не воспринимает, – хладнокровно повела бровью я, смотря в никуда прямо перед собой, и, подождав пару секунд, сделала еще один небольшой глоток. – В общем, жизнь после развода родителей продолжалась и, в каком-то смысле, она у меня стала даже более радостной, потому что я еще никогда не видела свою мать такой счастливой. Уже спустя неделю после нашего переезда к Бертраму у нас появился первый щенок, хотя у Бертрама уже была немецкая овчарка, а еще спустя какое-то время мама завела канарейку. Мой отец запрещал – именно запрещал – заводить домашних животных, видя в них лишнюю трату денег, излишний шум, шерсть и перья, и неоправданные хлопоты. Даже в таком вопросе он подавлял мамины мечты – не ему ведь было присматривать за домашним питомцем, так в чем проблема? Да он бы щенка даже в глаза не увидел, если бы мама вдруг решилась тайно поселить его в нашем доме, так поздно отец возвращался домой с работы и так рано на нее уходил. Вооот… – я заглянула в свой бокал, в нем осталось не так уж и много. – Мать оформила второй брак уже спустя три месяца после развода, и они с Бертрамом сразу же начали пытаться завести детей, хотя, вроде, пытались это сделать еще до официального вступления в брак… Не суть… – я выдохнула. – У Бертрама детей не было и прежде он никогда не был женат, так что энтузиазмом стать отцом он горел не меньшим, чем моя мать желала забеременеть, но первое время у них почему-то не получалось с этим. В конечном итоге мама смогла забеременеть только спустя год, когда уже начала отчаиваться, а еще через три года она забеременела снова. Так у меня появились две сестры: Эшли сейчас уже шестнадцать, а Клэр только тринадцать, – я сдвинула брови. Видимо выпитое вино немного путало мои мысли, но Шеридан решил мне помочь. – Так ты крутая старшая сестра, – улыбнулся он. – Типа того, – улыбнулась в ответ я. – А что твой отчим? – Бертрам отличный мужик, – ностальгически заулыбалась я. – Помню, как он учил меня стрелять в лесу по банкам, и как громко радовался, когда я попадала в цель из его ломаного ружья, и как искренне поддерживал, когда я мазала… Он стал для меня примером, каким не смог стать отец. Отчасти это из-за него я пошла в ФБР, хотя, конечно, не только из-за него, а в основном из-за своих мечтаний… – я вновь запуталась в мыслях и замолчала. – Он тоже был из ФБРовцев? – решил подсказать мне мой внимательный слушатель. – Да. Ушел из федералов по причине гибели своей девушки. Печальная история: из-за срочного рабочего вызова он оставил её одну в своей квартире, посреди их романтического ужина в честь её перевода в больницу, в которой она давно мечтала работать. Она вроде как не обиделась, понимающей была, а он пообещал вернуться через пару часов и загладить свою вину… В общем, пока он спасал жизнь чужой женщины, его женщина вышла на улицу, чтобы купить дополнительную бутылку шампанского, где её и пырнул ножом грабитель, которого практически сразу застрелил на месте преступления какой-то коп. Цепная реакция, – щелкнула языком я. – Бертрам долгое время винил себя в том, что в ту ночь не был рядом с любимой женщиной. В итоге сложил с себя полномочия агента ФБР, продал свою квартиру и родительский дом, переехал в пригород, купил двухэтажный дом, на первом этаже организовал магазин автозапчастей, в общем, превратился в мелкого предпринимателя и спустя полгода повстречал мою мать, с которой жил счастливо, но недолго, – я поджала губы. – Три года назад моя мать умерла. Всё произошло быстро – она просто рухнула рядом с кассой и всё, конец. Ей было всего пятьдесят… – мои слова становились всё более скупыми из-за саднящего чувства в горле, поэтому я решила дальше говорить не конкретно о матери, а о тех, кто был рядом с ней. – Отец на похороны не пришел, но Бруно рассказал нам, что он пришел к ней позже. Принес большой букет желтых роз: вспомнил, что она любила желтый цвет, символ солнца – у нее в гардеробе было много желтых платьев – но забыл, что она терпеть не могла розы. А может, он ничего не забывал, просто никогда на самом деле по-настоящему не знал, что она любила или хотела, или о чем по-настоящему мечтала… Он же сам внезапно, приблизительно за год до смерти матери, заболел волчанкой, борьба с которой ему очень тяжело давалась. За последние четыре года, что он болеет этим недугом, он сильно постарел, и теперь в свои шестьдесят четыре года выглядит на все семьдесят, не меньше. Год назад по состоянию здоровья ушел на пенсию, что сильно усугубило его и без того нелегкий характер, сделав его чуть ли не совсем уж скверным. Сейчас за ним присматривает Бруно, он живёт через три дома от него, что лично для меня представляется чем-то невыносимым, но не для моего брата. Он с женой занимается продажей строительный материалов, так что братец у меня вполне себе обеспеченный, состоявшийся семьянин и, как не преминул бы сказать мой отец, законопослушный гражданин. И вот знаешь, в чем парадокс? Мой отец со мной в “никаких” отношениях, с Бруно холоден, с невесткой аналогично прохладен, а вот своих внуков, детей Бруно, он странным образом обожает. Представляешь? Бруно говорит, что он нас так никогда не любил, как этих троих карапузов. У меня, кстати, трое племянников: Леонарду восемь, Джейн пять и Лекси, родившейся уже после смерти мамы, недавно два года исполнилось. Брат говорит, больше детей они заводить не планируют, а как по мне, трое – это уже перебор. – Трое – перебор? Тогда скольких бы ты хотела себе? – Точно не больше двух. Хотя и двое – это уже много. Я сейчас слушаю о том, как Бертрам справляется с подростковым возрастом Эшли и Клэр, и у меня мурашки по коже… Ты ведь тоже отец-одиночка, ты должен понимать. Вот представь, что вместо Кирана у тебя две дочки, которых ты воспитываешь сам… – О, ужас… Я уже сочувствую твоему отчиму и уважаю его труд. – Вот и я о том же, – ухмыльнулась я. – Хорошо, что Бертрам с Бруно в отличных отношениях. Они, бывает, здорово выручают друг друга по разным вопросам. Со мной Бертрам, конечно, ближе, чем с Бруно, и всё же я рада осознавать, что эти двое в любой момент могут подстраховать друг друга. Тем более теперь, когда я уехала в большой город и мы с Бертрамом начали незаметно отдаляться, терять связь: я постоянно занята, забываю позвонить или поднять трубку… – я тяжело выдохнула. – Эшли, кстати, мечтает стать актрисой, как и наша мать когда-то мечтала, – на сей раз вместо того, чтобы вздыхать, я криво ухмыльнулась. – Бертрам её в этом вопросе всячески поддерживает. А Клэр больше в книгах торчит… Ей было всего десять, когда мамы не стало. Прям как мне, когда она развелась с отцом… – я сдвинула брови. – Обе девчонки помогают Бертраму в магазине. Он, кстати, тоже из-за них поддерживает себя в форме, как ты себя из-за Кирана, – ухмыльнулсь я, посмотрев на сидящего слева от меня Шеридана. – Он тоже зациклен на здоровом питании, но, в отличие от тебя, он выглядит ровно на свой возраст: пятьдесят четыре, ни больше, ни меньше. Представляешь, он даже заключил с Бруно некое подобие “перестраховочного соглашения”, согласно которому, если с Бертрамом что-то произойдет, Бруно не бросит своих сводных сестер. Более того, Бруно уже пообещал, что, если понадобится, он поможет оплатить какую-то часть их обучения в колледже. Я ведь говорила, Бруно у нас добряк… А я вот знаешь о чем в последнее время думаю? О том, что Эшли и Клэр почти одного возраста с погибшими здесь, в Маунтин Сайлэнс девочками. – Лучше не думай о таком. С твоими сёстрами всё будет в порядке, у них ведь отличный отец, добрый сводный брат и крутая старшая сестра, – потрепал меня за плечо Шеридан. – Не такая уж я и крутая, – попыталась скрыть за кривой ухмылкой горечь я, но у меня определенно не получилось этого сделать, и Шеридан это уловил.