– Боюсь, и Вы, и мы знаем, что о данной склонности нашего подозреваемого Вам может быть известно как никому другому. Девушку бросило в озноб. В этот момент я поняла, что она находится на грани, и мне нужно что-то сделать или сказать прежде, чем она в истерике захлопнет дверь перед нашими носами. – Беатрис, – сделав шаг вперед, я дотронулась горячей руки девушки, покоящейся на одном из двух костылей, – погибли дети. Пятеро девушек, не достигших совершеннолетия… Представьте себе весь ужас, всю ту боль, которую сейчас испытывают их семьи… Такого не должно происходить. Это несправедливо. Мы должны найти виновного сейчас или Он снова выйдет сухим из воды. Если список Его жертв пополнится еще хотя бы на одно имя – как мы сможем жить зная, что могли, но не остановили Его? Я преувеличивала. Даже если Зери Гвала была беременной от Джастина Оуэн-Грина, это еще не значит, что он её прикончил – он вообще мог не знать о беременности своей несовершеннолетней подружки. Но мне нужна была ниточка, этот клубок не мог не иметь ни единой торчащей сбоку ниточки… – Проходите, – девушка отстранилась от входа, пропуская нас в дом. – Но только быстро. У меня мало времени. Глава 46. Девушка проживала в родительском доме вместе с родителями, которые отсутствовали, но должны были скоро вернуться – судя по спешке, Беатрис не хотела, чтобы мы пересеклись. Из подписанных фотографий, составленных в ровный ряд на каминной полке в гостиной, можно было узнать о том, что у нашей новой знакомой есть старшая сестра, судя по всему воспитывающая своего сына без отца, а у родителей есть лабрадор, которого они как раз перед нашим приходом увели на прогулку. Не смотря на спешку, Беатрис предложила нам присесть и, как только мы приняли её предложение, расположившись на небольшом диванчике молочного цвета, сама рухнула в кресло напротив. Очевидно, гипс на ноге делал её немного неуклюжей. – Почему Вы не хотите, чтобы мы разговаривали с вашими родителями? – решила начать издалека я. – У Вас натянутые отношения? – Нет, родители у меня чудесные, – гулко выдохнула девушка. – Мало кто может похвастаться чудесными родителями, а я могу, – уверенно добавила она, и я, неосознанно вспомнив о своём отце, понимающе кивнула головой. – Просто… – девушка прикусила нижнюю губу. – Они недолюбливают копов… “Что ж”, – продолжала вести мысленный монолог я. – “Подобным никого не удивишь”. – И потом, – вздохнула наша собеседница, – они должны прийти с Джудом, моим женихом, а я не хотела бы, чтобы они начали переживать… – Ладно, Беатрис, просто расскажите нам, что с Вами произошло, и мы уйдём, – пообещала я. – Я бы до конца своей жизни хранила молчание, честно, – словно извиняясь перед кем-то невидимым, вновь прикусила нижнюю губу девушка. – Просто четыре девушки… Четыре… Одна – это уже много, а здесь… Если в этом и вправду виновен Джастин, тогда не знаю, как мне с этим жить… С этим чувством, что я могла предотвратить… – она запнулась, после чего вдруг встретилась со мной неожиданно уверенным взглядом. – Он угрожал мне. – Кто? Джастин? – напряглась я, почувствовав, что напала на “ту самую” золотую информационную жилу. – Нет. Его отец. Максвелл Оуэн-Грин. Он угрожал, что если я расскажу полиции о том, что Джастин случайно вытолкнул меня в окно – он найдёт способ отомстить моей семье. Но вы ведь из ФБР, а не из полиции, верно? – дерзко ухмыльнулась девушка, словно мысленно торжествуя от того, как ловко она нашла лазейку в выставленной ей противником угрозе, и сразу же перевела взгляд на Гордона, на котором была униформа шерифа. А вот он, в отличие от меня, был из полиции. Но, судя по всему, девушку это уже мало волновало. Она начала говорить – и она не остановится, пока не скажет всё. – Максвелл Оуэн-Грин угрожал не только мне, но и моим родителям. У него много денег, много связей, он может напугать, поверьте… Это мои родители попросили меня отказаться от своих показаний, да я и сама бы отказалась от них, получив прямо в лицо такую недвусмысленную угрозу стереть мою семью в порошок. Но то, что со мной произошло, не было случайностью… – замотала головой девушка. – Джастин сильно доставал меня. Наверное, я ему в каком-то извращенном смысле нравилась, и поэтому он хотел со мной “замутить”, вот только этот баловень богатенького папочки меня совсем не интересовал. В отличие от него, я поступила в университет без помощи кошелька своего отца, и училась прилежно, чтобы не вылететь на экзаменах, ему же достаточно было громкой фамилии, чтобы не особо париться на этот счет… – девушка опустила взгляд на свой гипс. – Он стал меня доставать, но я не проявляла к нему никакого интереса и не скрывала своего отношения к его персоне, тем более у меня только начинали намечаться отношения с Джудом… За неделю до произошедшего Джастин попытался распустить свои руки в мою сторону, и я врезала ему мощную пощечину прямо на глазах переполненной студентами аудитории. Думаю, моя реакция сильно задела его эго. Через неделю после этого он проник в женский кампус, подкараулил меня в туалете и попытался изнасиловать. Когда он порвал на мне блузку, я ударила его в живот, и тогда он со всей силы врезал обеими руками в мои плечи. Так я выпала в открытое за моей спиной окно. Слетела с третьего этажа, словно груда ненужного хлама, но мне повезло – падение смягчил подвесной тент и я упала на газон, а не на тротуарную плитку. Результат: без недели два месяца в коме, ушиб головного мозга, три сломанных ребра и двойной открытый перелом правой ноги. Из положительного только то, что в этот страшный период своей жизни я смогла проверить чувства Джуда на прочность и понять, как сильно любят меня мои родители. Из отрицательного: букет боли, обиды и стыда – даже сросшиеся кости обещают ныть в старости, обидно за то, что Джастин вышел совершенно сухим из этой лужи грязи, стыдно, что не смогла тогда потянуть этого говнюка вслед за собой в окно, – девушка с вызовом посмотрела на меня, словно пытаясь взглядом передать мне, что ей даже не стыдно за то, что она хотела бы стащить своего обидчика вслед за собой в окно. – Говорите, он может быть причастным к произошедшему в Маунтин Сайлэнс? – Мы почти уверены в этом, – солгала я. На самом деле мы совсем не могли быть уверены в причастности Джастина Оуэн-Грина к случившемуся в хэллоуинскую ночь в Маунтин Сайлэнс. Даже учитывая ужасную историю Беатрис, мы не могли утверждать наверняка, что именно этот парень является убийцей сразу четырех девушек, среди которых числится его единокровная сестра и, возможно, его беременная подружка. Разве мог такой молодой парень решиться на убийство, да еще и беременной подружки да еще и пятерых других девушек (одна чудом выжила)?.. Каков мотив?.. Зачем ему гробить свою молодость?.. Ставить на кон своё богатство, свою семью – буквально всё… – Беатрис, скажите, как Вы думаете, Джастин мог специально толкнуть Вас в открытое окно или он случайно толкнул Вас, не думая, что Вы можете выпасть… Девушка не дала мне завершить вопрос, суть которого она сразу уловила: – Я уверена в том, что он намеренно толкнул меня в открытое окно. Мы стояли на уже знакомой мне заправке на окраине Дэф Плэйс, на которой еще несколько дней назад я заправляла арендованную для меня Банкрофтом клячу, когда только приехала в эти края и только примерно знала, в каком именно направлении находится Маунтин Сайлэнс. Идёт только восьмой день моего пребывания в этих дебрях, а мне кажется, что я здесь провела уже как минимум восемь недель. Странно здесь течёт время (оно в этой местности, в этих горах, поросших непроходимым лесным массивом, именно течёт, а не бежит). Гордон отправился на кассу, в окне которой я рассмотрела уже знакомые мне лица седовласой женщины и маленькой девочки лет пяти. Интересно, как часто эта женщина берет внучку с собой на работу? И где родители этой девочки?.. Я развернулась на низких каблуках своих новых унт и бросила взгляд вдаль, врезавшись им в возвышающийся на горной местности сосновый лес, угрожающе хмуро смотрящий на распластавшуюся под ним долину, в которой лежал Дэф Плэйс. Снег здесь уже проходил, но, видимо, не сегодня: в лесу виднелись белоснежные проплешины зимнего убранства, этакое белое пальто, порванное на неровные лоскутки и наброшенное на острые лесные пики замысловатым ширпотребом. Наверное, когда здесь всё покрывается белой вуалью и ветви деревьев становятся похожими на взбитую сахарную вату, местные виды начинают казаться более приветливыми, что про них нельзя сказать сегодня… Сегодня здесь слишком серо, слишком пусто и слишком холодно, а завывающий ветер нагнетает на душу ложное чувство всеобъемлющего одиночества. За моей спиной заскрипела дверь, но я не обернулась, а спустя секунду в бак вранглера, через вставленный в него пистолет, венчающий собой черный шланг, с шумом начало поступать топливо. Гордон остановился почти впритык к моему правому плечу. – Пока я думала, как попросить её написать свои слова на бумаге, ты просто взял и сделал это, – сдвинула брови я, – и всё получилось. “Даже без уговоров”, – уже мысленно добавила я то ли с лёгкой завистью “лёгкости” Шеридана, то ли с лёгким разочарованием в себе. – Поздравляю, агент Нэш, Вы открыли два новых дела, вместо того, чтобы закрыть одно старое, – усмехнулся в ответ Гордон, но я не смогла найти в себе силы улыбнуться ему в ответ. Беатрис Санчес дословно излила на бумагу всё сказанное нам и подписалась под своими показаниями прежде, чем её родители с женихом и лабрадором успели вернуться с вечерней прогулки. Новость о том, что из-за её обидчика, возможно, не просто пострадали, но погибли другие девушки, очевидно придала Санчес решимости – она словно забыла о том, почему до сих пор молчала. Словно начинала винить себя в том, что позволила себе молчать, а значит позволила избежать Оуэн-Грину-младшему наказания и позволила ему спокойно разгуливать среди его потенциальных жертв, в результате чего погибло четыре девушки и одна серьезно пострадала. И теперь в бардачке вранглера у меня лежит официальный документ, подтверждающий как минимум два серьёзных факта: Джастин Оуэн-Грин, он же Джастин Фарлоу, намеренно вытолкнул в окно Беатрис Санчес, перед этим предприняв попытку к изнасилованию девушки, после чего Максвелл Оуэн-Грин угрожал семье пострадавшей физической расправой. Два дела различной степени тяжести на двух разных людей. И всё же это не доказывает причастности отца и сына к случившемуся в хэллоуинскую ночь в Маунтин Сайлэнс. Но если не это, тогда что хотя бы косвенно могло бы указывать на них?.. – Видеокамеры… – сдвинув брови, прошептала себе под нос я. – Что? – Гордон слегка наклонился ко мне. – Видеокамеры, – повторно произнесла я, повернувшись лицом к своему собеседнику и, совершенно проигнорировав то, что его лицо оказалось слишком близко к моему, увлечённо продолжила. – Когда мы впервые пришли к Оуэн-Гринам, перед уходом я разговаривала с Заком и спросила его, кто именно отключил камеры, но на этот вопрос вдруг решил ответить Джастин. Он сказал, что видеонаблюдение отключила Пэрис. – Да, я помню этот момент, – утвердительно кивнул головой Гордон. – В итоге у нас на руках оказалось пять видеозаписей, одновременно оборвавшихся в час дня… Да, точно, в час ноль семь. На видеозаписях не было ничего существенно важного, но теперь я понимаю… – я вскинула руки. – Это и было самым важным! – Что? – сверлил меня обеспокоенным взглядом Гордон. – То, чего не было на видеозаписях! На них определённо точно не было Пэрис. Понимаешь? Она не могла отключить видеонаблюдение – в это время она была в школе! И Зака дома тоже не было. – Тот, кто отключил видеонаблюдение, должен был стереть интересующий нас отрезок видеозаписи до того, как Пэрис ушла в школу, если он изначально планировал впоследствии обвинить её в этом действии, или после того, как она вернулась бы домой. – Он облажался! – довольно воскликнула я в унисон с заглохшим счетчиком на топливной колонке. – Он не планировал её обвинять – это было спонтанным решением! Мы искали на этих видеозаписях то, что могло бы хоть как-то быть связано с вечеринкой, а нам нужно было искать то, что не было с ней связано… – мои широко распахнутые глаза сверлили собеседника в упор. Перед глазами возникла картинка: Зак Оуэн-Грин сидит впритык к потрясенно рыдающей Сабрине, не убирая своей руки с её плеч, в то время как Джастин сидит чуть поодаль, настолько бледный со своими покрасневшими глазами, что кажется мне пришибленным от горя, но сейчас я вижу, что это не горе… Это чистое отстранение! Отстранение, которое смог задеть только вопрос об отключенном видеонаблюдении. Я замерла. На меня нахлынуло новое воспоминание, новый ответ на вопрос, терзающий меня со дня похорон: кого я искала в траурной процессии и кого не нашла? Все семьи присутствовали полным составом, присутствовали и Оуэн-Грины: посеревший на лицо Максвелл, сорвавшаяся на истерический плач Сабрина, успокаивающий мать Зак… Не было Джастина! Где-был-старший-сын-Оуэн-Гринов?!.. В тот злачный день я искала его среди толпы, хотя и не знала о том, что ищу именно его, но теперь я вижу, кого в тот день я так и не смогла найти – старший брат погибшей девочки должен был присутствовать на её похоронах, но его не было. Пришли все, кроме него. – Его не было на похоронах… – запрокинув голову простонала я, словно вслух признавалась в своей близорукости. – Ты уверена?.. – Старшего сына Оуэн-Гринов определённо точно не было на заключительной части церемонии, – резко выпрямилась я, заглянув в большие глаза своего собеседника. – Может быть он и присутствовал в самом начале, которое мы пропустили из-за пришедшей в создание Камелии Фрост, но на церемонии погребения, которую мы успели застать, его точно не было. – Хорошо, а как тебе такое: в медицинском журнале посещений Камелии Фрост были отмечены все совершеннолетние гости, и не отмечен ни один несовершеннолетний посетитель. – Джастин Оуэн-Грин не был отмечен в журнале посещений, как Дакота или Итан Галлахер, как одноклассники Камелии или её младшая сестра, – моё лицо невольно приняло разочарованную гримасу капризного ребенка, готового в любой момент расплакаться от нехватки сладкого в организме. – Он единственный не отмеченный в журнале взрослый посетитель. – Как он сумел проскользнуть мимо вахты медсестры незамеченным и зачем? – вдруг задал прямо в лоб пугающий вопрос Гордон, и в кончиках моих пальцев мгновенно закололо от ужаса осознания. – Афина!.. – ахнула я. – Немедленно звони Афине! Глава 47. Джастин Оуэн-Грин. У меня было не самое светлое детство. Зная о том, что являюсь сыном достаточно богатого человека, чтобы ежемесячно перечислять на материнскую карту по тысяче долларов, я прозябал в дряхлой халабуде, которую мать называла нашим домом. Не то чтобы я не любил свою мать, просто моё к ней презрение покрывало собой мою к ней любовь. Урсула Фарлоу была местной знаменитостью: самая востребованная пригородная проститутка и одна из самых высокооплачиваемых. Правда было у нее три весомых минуса, медленно, но уверенно тянущих её прожженную жизнь ко дну: она не молодела, она кололась и я был её сыном. До сорока двух лет она еще как-то справлялась со всем этим дерьмом, но после трех случившихся подряд групповых заказов она вдруг устала. За последний год своей жизни она окончательно скатилась на дно: стала слишком часто колоться, стала обслуживать всех подряд без разбора, стала неожиданно старой. Всю её последнюю неделю я не мог ночевать дома из-за наплыва дерьмовых клиентов, оставляющих на её грязных простынях не больше пятидесяти баксов в лучшем случае. К концу этой злачной недели она смогла накопить необходимую сумму для погашения задолженности по коммунальным платежам – мы уже месяц как жили без электричества, разогревая еду у её подруги-проститутки, живущей по соседству – но вместо того, чтобы погасить долг или купить хотя бы кусок хлеба, она приобрела себе очередную дозу. Я нашел её сидящей в кресле в отключенном состоянии. На сломанном журнальном столе напротив нее лежало два шприца: один наполовину использованный, второй еще нетронутый, припасенный на её грядущий бессмысленный рассвет, который она заранее планировала встретить в наркотическом дурмане, чтобы вечером дать трахнуть себя какому-нибудь наркодилеру, любящему сучек постарше. Тогда, стоя напротив её безвольного тела, я вспоминал всё своё никчёмное детство. Вспомнились клиенты, избивающие меня в случаях, когда я отказывался уходить из дома, чтобы они могли воспользоваться моей матерью, вспомнилось, как я однажды забил до смерти щенка, укравшего со стола мой законный бутерброд из черствого хлеба с просроченным маслом, вспомнилась девочка, которая мне нравилась в средней школе и которая отказалась со мной встречаться потому, что моя мать проститутка, вспомнился лучший друг, кинувший меня из-за того, что моя мать стала обслуживать его старшего брата. Вспомнилось очень много всего: и бессонные ночи на твердой раскладушке, отдельно стоящей в беспросветно тёмном коридоре, и то, с каким ожесточением я колотил младшеклассников ради того, чтобы заполучить их обед или отжать у них пару баксов, и то, как один мой одноклассник-придурок месяц назад хвастался перед всем классом тем, что всего лишь за сто баксов смог переспать со знаменитой Урсулой Фарлоу, красочно расписывая своим дружкам, какой знойной оказалась моя мать, и делясь со всеми планами заглянуть к ней – к нам! – еще через месяц, когда получит от отца деньги на карманные расходы. Месяц почти прошел, и я знал, что уже совсем скоро увижу этого придурка выходящим из комнаты своей матери. …Нет, моя мать не может быть чьими-то карманными расходами. Просто не может… Подойдя к сломанному журнальному столу, я взял сначала один шприц, тот, что был наполовину пуст, и вколол его содержимое в синюшное предплечье своей матери. Она издала незначительный стон, но сразу же заглохла, и в ту же секунду я уловил изменение её дыхания – оно участилось… Не колебаясь, я взял в руки второй шприц и вколол всё его содержимое в ту же руку. Аккуратно вернув шприцы на стол, я отправился в коридор, лёг на свою скрипящую раскладушку и заснул до утра, как перед этим и планировал. Утром я позвонил от соседки, бывшей подруги матери, в скорую медицинскую помощь, приехавшие медики констатировали летальный исход вследствие передозировки и погрузили околевший за ночь труп женщины в свою белоснежную карету. Как я и думал, никому не было дела до скончавшейся от передоза дешевой проститутки. Полиция только подтвердила факт случившегося и всё – Урсулы Фарлоу, дочери разорившегося банкира, в детстве любившей своего пятнистого пони, розовые пачки и светящиеся фосфорные звёздочки на стене своей идеальной детской спальни, не похожей на тот коридор, в котором всё своё детство провёл я, больше нет. После неё остались только смятые простыни, разваливающийся от старости сарай, который она незаслуженно обзывала домом, и восемнадцатилетний сын, только что чудом окончивший старшую школу. Я поступил благородно. Да, я поступил благородно. Моя мать больше не будет продаваться, колоться и голодать. Она больше не будет мучиться и мучить других. Да, не будет… Найти Максвелла Оуэн-Грина было не сложно. Счет, на который он ежемесячно перегонял матери по тысяче долларов, был заведен на его имя, доступ же к нему у меня был, так что получить информацию с некоторыми важными для поиска данными не составило особого труда. Я стоял на пороге его дома уже спустя неделю после смерти матери от передоза, и у меня за спиной не было ничего, за исключением опыта. Но этого, в сумме со счастливым стечением обстоятельств, оказалось более чем достаточно. Ведь этот козёл, являющийся моим биологическим отцом, предстал передо мной не только бесстыдно богатым, но и бездарно тупым. Собственно именно таким я его себе и представлял, так что разочарования при нашей встрече я не ощутил ни грамма.