Сидящие в комнате придвинули ближе свои черные стулья, чтобы лучше слышать. Те, кто хлопотал на кухне, на минуту бросили свои занятия и заглянули в гостиную. Даже Амихай подался вперед. – Я должен был… – начал Садат и замолчал, подбирая слова. – У меня… У меня рак… Вот. И мне нужно ездить в больницу… в Израиле. Лекарства есть только в Израиле. Военные меня пропускают раз в один или два месяца. И однажды я прихожу на блокпост, а солдат меня не пускает. Почему? Потому что мой двоюродный брат из Газы участвовал во враждебных действиях против Израиля. «Враждебных» – это у вас так говорится. Поэтому, сказал солдат, меня больше не будут пускать. Я иду к офицеру. Офицер тоже говорит, что меня запрещено пропускать. Я три недели ходил туда каждый день, а они меня не пускали. Иногда я спал у рабочих в грузовике. Иногда на земле, прямо перед блокпостом. Чтобы быть первым в очереди. Но они меня не пускали. А у меня рак. А потом пришла Илана… Она меня увидела… Дала мне бутылку воды… чтобы я попил… И спросила, что случилось… Я ей рассказал… Тогда она сказала: «Я этим займусь». И занялась. – Каким образом? – спросил Черчилль. – Что именно она сделала? – Агрессия в его голосе уступила место любопытству. – Не знаю… Однажды я пришел на блокпост, а мне говорят, что все в порядке. И что сейчас она отвезет меня в больницу. – Кто «она»? Илана? Илана отвезла тебя в больницу? – Да… Она… Она сказала, что узнала в суде… Что они не имели права… И еще… Еще она сказала им, что в тот же день привезет меня обратно. Что забирает меня под свою ответственность… – Ты знал об этом, Амихай? – спросил Черчилль. Амихай промолчал. Садат посмотрел на Амихая с интересом: – Так ты Ами… Я помню, она говорила с тобой по телефону… Пока мы ехали… Значит, ты ее муж? Амихай качнул головой. – Твоя жена… Твоя жена… она особенная… Из-за нее я сегодня не пошел в больницу… Вот, пришел сюда… Чтобы ты знал… Она для меня была… и не только для меня, для многих… Она была как ангел. Амихай молчал. В его глазах блестели слезы. Он встал со стула, подошел к Садату и уткнулся головой ему в плечо. Громко всхлипнул и, дрожа всем телом, прильнул к нему и долго оставался в его объятиях. * * * – Все это время, – призналась позже Яара, – меня не покидало ощущение, что это как будто не взаправду. Этот араб… Возникший словно ниоткуда. Как будто смотришь кино. – В шиве вообще есть что-то такое… – начал я, но не смог подобрать нужного слова. – Ты прав, – согласилась Яара. * * * В Тель-Авив ее отвез я. В Хайфу они приехали вместе с Черчиллем, но его через полчаса вызвали в прокуратуру, потому что один из главных свидетелей обвинения решил отказаться от своих показаний. Она при всех спросила меня, не захвачу ли я ее с собой, и мне было неловко ей отказать. В пять вечера мы покинули дом скорбящих. В подъезде она на минуту остановилась, чтобы сменить обычные очки на солнцезащитные с диоптриями. Я тоже остановился – я отлично помнил этот ее жест – и улыбнулся. Она улыбнулась мне в ответ, и мы оба понимали почему. Улыбка держалась у меня на губах, пока мы шли до машины, и я, как истинный джентльмен, открыл ей дверь ключом – хотя мог просто нажать на кнопку пульта. Сев за руль, я наклонился к замку-блокиратору, сказав ей: «Извини». Она отодвинула ногу, но моя рука успела коснуться ее колена. Я еще раз сказал: «Извини». Мы медленно ехали по улице Фрейда, и я посматривал на море. С высоты горы Кармель оно кажется таким огромным, что поневоле вспоминаешь, что суша занимает всего четверть поверхности нашей планеты. Солнце еще не село, но уже стояло низко к горизонту. На небе не было ни облачка. Я подумал о том, что уже два года не оставался с Яарой наедине и что, хотя она сменила духи, я узнал ее запах. Я бы назвал его запахом чистоты. Пока не показались пальмы Атлита, мы не обменялись ни словом. И тогда она заговорила об арабе. Сказала, что вся эта ситуация просто ужасна. Что нам много лет казалось, что есть надежда на изменение к лучшему, но теперь очевидно, что мы так и не вырвались из порочного круга. И, что хуже всего, никто уже не обращает на это внимания. Мне тут же вспомнился проклятый чемпионат 1990 года, который мы смотрели на Палестинских территориях. – Нельзя сказать, что никто не обращает на это внимания, – отозвался я. – Но мы не знаем, что делать, и предпочитаем об этом не думать. – Все это в нас проникает. Мы делаем вид, что ничего этого нет, но оно в нас проникает, а потом проявляется в других вещах. Я подумал о статье, которую недавно переводил. Она была посвящена советским ученым, которые на протяжении многих лет отрицали существование хромосом. Автор статьи утверждал, что советские ученые десятилетиями отказывались исследовать хромосомы, потому что изучение наследственности противоречило сталинской линии, согласно которой все происходящие с человеком изменения продиктованы исключительно влиянием среды, а наследственность вообще не имеет значения. Мне захотелось упомянуть об этой статье, но я не знал, как связать ее с нашим разговором. И потому промолчал. – Иногда, – сказала Яара, – я не понимаю, зачем мы так держимся за это проклятое место. Почему не эмигрируем в более нормальную страну. – Потому что здесь… наши друзья. – Ответ сорвался у меня с языка сам собой. – Да… Но когда я слышу истории вроде той, что произошла с Садатом, у меня возникает вопрос: являются ли друзья достаточно веской причиной. – Не знаю, – сказал я. Потому что действительно не знал. – Счастье еще, – продолжила Яара, – что есть такие люди, как Илана, которые спасают нашу честь. У меня, – добавила она, – такое чувство, что я ее упустила, не успела как следует ее узнать. И еще… Мне почему-то всегда казалось, что она терпеть меня не может. – Она и правда терпеть тебя не могла, – сказал я. Мы рассмеялись. Помолчали. У меня в груди что-то начало набухать. Когда мы миновали Зихрон-Яаков, она сказала: – Я уж и забыла, как хорошо с тобой ездить. Ты так спокойно водишь. Когда я еду с твоим другом, у меня от напряжения все мышцы сводит. У него манера… – …Тормозить в последнюю секунду. – В последнюю долю секунды, – улыбнулась Яара. – Он сейчас очень занят, да? – спросил я, надеясь раскрутить ее на дальнейшую критику Черчилля. – Да. – Яара поерзала в кресле. – Это дело полностью его поглотило. – Ну да, это ведь действительно громкий процесс? Коррупционная земельная сделка плюс сексуальный шантаж. Неслабые обвинения, даже по отдельности. – Да, но… Не знаю. – Что? – Я уставился на нее долгим взглядом. – Смотри на дорогу, – сказала она. «Тогда перестань быть такой красивой». Я чуть было не произнес это вслух, как в те времена, когда мы были вместе. – Иногда мне кажется… – сказала она. – Знаешь, эти бумажки, ну, с желаниями, которые вы писали во время чемпионата… Он назвал мне свое первое желание. – И? – Тебе это покажется глупым, но у меня иногда складывается впечатление, что он прямо одержим идеей воплотить его в жизнь к следующему чемпионату. Он много раз говорил мне: «Если я не сдержу обещание, данное самому себе, это будет для меня страшным разочарованием». – Но разве не так добиваются в жизни успеха? Человек ставит перед собой цель и стремится ее достичь. – Да, – согласилась она и отвернулась к окну. – Но в этом есть какая-то одержимость. Мы миновали Хадеру. Я чуть сбавил скорость. Мне не хотелось, чтобы наша поездка закончилась слишком быстро. Яара молчала, глядя на темнеющий пейзаж. – «Одержимость» – есть такие духи, – сказал я. – Что? – Она повернула ко мне голову. – Книга такая. «„Одержимость“ – есть такие духи». – Ты ее читал? – Нет, просто название запомнилось. Она снова отвернулась к окну, а я мысленно обозвал себя дураком. Я думал, она вспомнит. Как-то раз, когда мы с ней ездили в Синайскую пустыню, по пути играли в такую игру. Один произносит название книги, а второй должен ответить названием другой, которое начинается на последнюю букву первого. «Идиот», – могла бы сказать Яара. Или «Игра в классики». Есть куча книг, которые начинаются на «И». Но она все забыла. – Все-таки вы так и не повзрослели, вся ваша братия из Хайфы, – вдруг сказала она (мы только что миновали ту точку сразу за Хадерой, после которой стали ближе к Тель-Авиву, чем к Хайфе). – Почему? Что ты имеешь в виду? – Вся эта затея… Записки с желаниями к следующему чемпионату… И то, как вы сейчас ведете себя с Амихаем… Это чистая Хайфа.