– Кстати, – вдруг спохватился Черчилль. – А зачем ты сюда приехал? – Мы в четверг встречаемся у Амихая. Надо обсудить его ассоциацию. – И? – Будь человеком, заскочи хоть на полчаса. Ему это очень важно. – Где я возьму полчаса? Не поверишь, у меня и пятнадцати минут нет. Солнечный луч, внезапно пробившийся сквозь облака, ударил в большое окно, на миг ослепив Черчилля. Тот прикрыл глаза ладонями. – У тебя не найдется пятнадцати минут для друга? Черчилль отнял руки от лица и уперся ими в бока. Затем свесил их вниз. И снова упер в бока. – Скажу тебе по совести, Фрид. Врачи в больницах, может, и не святые, но они делают святое дело. И кто мы такие, чтобы вставлять им палки в колеса? В общем, меня не особенно вдохновляет вся эта затея с ассоциацией. По мне, так это полная чушь. Тем, о чем вы рассуждаете, в нормальной стране должны заниматься государственные структуры. С какой стати в это будет вмешиваться какая-то частная ассоциация? Это только усугубит существующие перекосы. В нормальной стране, в ненормальной стране, какая разница, захотелось крикнуть мне. Друг просит тебя о помощи! Разве не ты накануне призыва заставил нас подписать обязательство – нелепое, составленное из мешанины юридических терминов и жаргона футбольных фанатов, – в котором мы поклялись и после армии остаться друзьями и делать все возможное, чтобы видеться друг с другом. Перезваниваться. Переписываться. Так что же с тобой случилось? Когда ты передумал? Прежде чем я успел задать Черчиллю эти вопросы, он сказал, что ему пора возвращаться в зал заседаний. Вечером поговорим. * * * В тот вечер я ждал его звонка, как ждут звонка от девушки. Я держал телефон под рукой, чтобы не пропустить звонок. Я взял его с собой в душ. В туалет. В постель. Но телефон не звонил. * * * В итоге мы продолжили встречаться без Черчилля. Сначала раз в две недели, потом, когда дело пошло на лад, раз в неделю, в гостиной у Амихая. Напротив огромной фотографии Иланы. Время от времени Амихай отвлекался и подолгу смотрел на фотографию. Мы не прерывали разговор и ждали, когда он будет готов к нему присоединиться. Мы с Офиром тоже иногда поднимали глаза на фотографию: проверить, одобряет ли Илана то или иное наше решение. * * * Первым делом мы придумали, как назовем ассоциацию, – «Наше право» (Офир предлагал более вызывающие варианты типа «Антидоктор» или «Через мой труп», но с молчаливой поддержкой Иланы мы выбрали более позитивный подход). Затем мы сформулировали цель: «Деятельность ассоциации направлена на защиту прав пациента в системе здравоохранения». После нескольких посещений больниц, куда мы являлись без предупреждения, и изучения работы аналогичных организаций за рубежом мы наметили предполагаемую структуру ассоциации. В нее войдут: – отдел коммуникации (в каждом отделении неотложной помощи каждой больницы страны должен находиться представитель нашей организации); – отдел просвещения (мы будем рассказывать врачам и пациентам о правах человека); – юридический отдел (будет оказывать первую помощь пациентам, чьи права были нарушены). Амихай предложил добавить еще один отдел – по защите прав врачей. – Все проблемы, – утверждал он, – возникают из-за того, что у врачей бесчеловечно долгие смены. Нельзя рассчитывать, что человек, который спал ночью всего один час, станет соблюдать права пациента. Офир решительно возразил: – Это внесет путаницу. Люди не способны воспринять в рамках кампании больше одной идеи. Если мы попытаемся сказать больше, никто не поймет, чего мы на самом деле хотим. – Почему ты называешь это кампанией? Никакая у нас не кампания, – сердито ответил Амихай. – Завязывай со своими рекламными примочками. Мы не кока-колу продавать собираемся. – Это не имеет никакого значения, – настаивал Офир. – Пойми, невозможно так распыляться. Тогда почему бы не создать отдел по защите прав женщин? И еще один – чтобы следил за уровнем цен в больничных кафетериях? Они воевали целую неделю и даже – впервые за долгие годы – отменили свою еженедельную партию в сквош. Каждый вторник в десять вечера они обливались потом на корте номер два университетского спортивного центра, вбивая в стены маленький черный мяч; носились по корту, скрипя подошвами кроссовок, ловили ракетками мяч, прежде чем он подскочит дважды, толкались и пихались – случайно или намеренно. Затем они садились на скамью трибуны, пили воду (Офир) или какао из автомата (Амихай), смотрели на студенток, возвращающихся с занятий аэробикой, и спорили, которая из них самая секси. Они спорили, что лучше – снять квартиру или купить. Спорили, вреден бег по асфальту для ступней ног или нет. Спорили, как звали мальчика, которого когда-то похитили ультраортодоксы, – Йоселе Шумахер или Йоселе Цурбахер. Амихай и Офир затевали спор по любому поводу. Если в разгар дискуссии вдруг возникала вероятность того, что они сойдутся во мнениях, один из двоих неизменно переходил на более радикальную точку зрения, лишь бы поддержать накал борьбы. Когда мы только познакомились, я думал, что рано или поздно бесконечные споры разрушат их дружбу, но с годами понял, что их дружба как раз и держится на этих спорах; когда умерла Илана, Амихай попросил брата первым позвонить Офиру, что говорило о многом, потому что решение, кому первому сообщить о счастливом или горестном событии, мы принимаем сердцем, а не умом. Мы инстинктивно выбираем того, кто нам ближе других, и, судя по всему, именно так Амихай воспринимал Офира, возможно, благодаря еженедельному сквошу, когда оба толкались и пихались, превращая накопившееся между ними напряжение в очки, в выигрыш, в чувство глубокого удовлетворения, какое дает победа над человеком, обладающим поразительным свойством заставлять тебя шевелиться. Вторничный сквош пережил все – даже трансформацию Офира, который по возвращении из Индии заявил, что больше не будет играть на очки, потому что соперничество – источник всех грехов; даже депрессию Амихая, который специально проигрывал, чтобы наказать себя за смерть Иланы. И вот пустяковый спор из-за отдела по защите прав врачей разрушил ритуал, который, как мы полагали, будет повторяться вечно. Без сквоша Офиру с Амихаем стало негде выплескивать накопившуюся злость. От встречи к встрече тональность их споров делалась все категоричней и все больше напоминала прежнюю, ту, в какой они имели обыкновение разговаривать до того, как Офир переоделся в индийские шаровары. В конце концов они докатились до низшей формы ведения любой дискуссии и перешли на личности. – Это твоя вечная проблема, – заявил Амихай. – Ты всегда делишь мир на черное и белое. – Да нет, это у тебя вечная проблема! – возразил Офир. – Ты постоянно вносишь в свои планы явно неосуществимый пункт, а потом удивляешься, что у тебя ничего не вышло. Я слушал их с грустью. Я понимал, что, если и дальше так пойдет, наша ассоциация скончается еще до своего рождения. И тогда уже ничто не спасет Амихая от падения в бездну. Я понятия не имел, что делать. Обычно эти стычки прекращал Черчилль – он успокаивал противников, иногда прибегая к крепким выражениям, и Офир с Амихаем расходились по разным углам ринга – до следующего раунда. Но теперь Черчилль был слишком занят, чтобы помешать им скользить вниз по склону гнева и обиды. – У меня идея, – сказал я после того, как в результате очередного ожесточенного спора об отделе по защите прав врачей Амихай ушел на балкон собирать пазл с «Титаником», а Офир сунул свои бумаги в сумку и пригрозил, что сейчас уйдет. Оба посмотрели на меня без особого энтузиазма. – А что, если… – потянул я, мучительно соображая, что бы такое им предложить. – А что, если вместо… вместо отдела по защите прав врачей мы создадим… э-э… соответствующий подотдел? – В смысле? – спросили они хором. Моя мысль была настолько туманной, что мне пришлось ее переформулировать, изложив в более привлекательном виде: – В смысле… Кроме трех основных отделов мы создадим еще один, вспомогательный, и он будет защищать права врачей. Офир поставил свою сумку на пол. Амихай вернулся с балкона в гостиную, но не сел, а остался стоять. – Думаю, на данный момент меня это устроит, – буркнул Офир, не отрывая взгляда от сумки. – Не сказал бы, что это идеальное решение проблемы… – с сомнением произнес Амихай. – Пусть это пока будет чем-то вроде декларации о намерениях, – не отступал я. – Все наверняка изменится, когда ассоциация начнет действовать. – Ну, если так, ладно, – согласился Амихай. * * * После того как мы убрали из повестки этот опасный пункт, пришло время сосредоточиться на презентации. Одновременно мы дали Яаре зеленый свет: пусть начинает организовывать встречи с потенциальными спонсорами. По ее совету мы сразу ограничили круг поисков людьми, которых лично затронуло наше дело: тех, кто недавно потерял умершего от болезни родственника или сам пострадал в результате нарушения своих прав или халатности врачей. Было не так легко найти среди богатых жителей Майами тех, кто отвечал этим критериям. Большинство из них пользовались услугами личных врачей, которые успешно продлевали их жизнь и жизнь их родных и близких. Дополнительную трудность создал Амихай, потребовав, чтобы потенциальный спонсор хотя бы раз в год приезжал в Израиль, потому что сам он при всем своем желании не сможет презентовать ассоциацию за границей, бросив дома детей.