– No, thank you[25], – ответил он и встал. * * * – Простите меня. Я все испортил, – сказал Амихай, когда мы вышли из отеля. – Ничего ты не испортил, – поспешил я возразить. – Ты говорил искренне, – успокоил его Офир. – Да, но зачем ему моя искренность? – Амихай нахмурил лоб. – С такими монологами ходят к психологу. – Кто знает? – пошутил я. – Может, он как раз психолог. – Нет, – мотнул головой Офир. – Для психолога он чересчур загорелый. Амихай промолчал. Даже не засмеялся. Он долго провожал взглядом стаю птиц, летевших на юг строем, похожим на вопросительный знак. – Вы замечательные друзья, – наконец сказал он. – Мне так перед вами стыдно. Вы столько сил отдали этой презентации. – Не мели ерунды, – отмахнулся я. – Мне все равно нечем заняться. – Мой наставник в Индии говорил, что благотворная энергия никогда не пропадет даром. – Офир положил руку на плечо Амихаю. – Как насчет прогуляться по набережной? – Отличная мысль, – откликнулся я. – Я никуда не спешу. – А я вечно всюду спешу, – с горечью сказал Амихай и посмотрел на часы, но все же согласился немного пройтись. Мы шагали, а в лицо нам бил ветер, надувавший паруса яхт, заставлявший трепетать вывешенные на пляже красные флаги, круживший над дорогой выброшенные рекламные листовки, гнавший к берегу пенные барашки, переворачивавший страницы книг, которые читали сидевшие на скамейке старушка и ее помощница филиппинка, забиравшийся в рукава парадных рубашек, которые мы надели на деловую встречу, проникавший в наши ноздри, рты и уши и заставлявший нас хранить молчание, потому что любой вопрос и любой ответ будет унесен ветром. Только когда мы добрались до башни Оперы, вой ветра немного стих и стало можно просто идти, а не бороться с его порывами. Тогда Амихай сказал: «А хорошо здесь, на набережной». Офир, который после возвращения из Индии не выносил, когда при нем хвалили Тель-Авив, заявил: «Жалко только, что шоссе слишком близко. Если бы не асфальт и не все эти магазины… Это напоминает мне карикатуру на сам город, плоский и голый. Он лишен глубины, он расчерчен на квадраты, в нем ни у кого нет личного пространства, поэтому связи между людьми тут слабы и длятся недолго. Возьмите хоть нас четверых. Сколько лет мы здесь живем! У нас была куча возможностей завести новых друзей, а мы по-прежнему цепляемся друг за друга»… – Может, посидим у фонтана? – предложил Амихай. Я мысленно призвал Офира заткнуться, потому что заметил, что у Амихая дрожит голос. У меня было четкое ощущение, что он на грани. Мы переходили через дорогу, когда Офир указал на вывеску нового магазинчика пекарни «Абулафия». – Смотрите, из-за интифады люди уже боятся ходить в пекарню в Яффу, и здесь открыли филиал, чтобы несчастным гражданам не пришлось глазеть в Яффе на арабов, потому что арабы – это не то, на что хочется глазеть, не так ли? Мы присели на край фонтана, но даже вид струящейся воды не утихомирил Офира. Он зажал двумя пальцами нос и прорычал: – Фу, какая вонь! Зачем они льют в воду столько хлорки? Потом он оглядел площадь позади нас: – Сплошные дома терпимости и игорные заведения. Прямо-таки Римская империя периода упадка. Потом его интерес привлек вход в торговый центр: – Что это за статуи людей с аккордеонами? И почему они висят на колоннах с опущенными головами? Что хотел сказать скульптор? Что, когда посетители увидят этот уродский торговый центр, им захочется покончить с собой? В Копенгагене такого не допустили бы. В Копенгагене пригласили бы лучших художников, а не бездарей, готовых работать за грош. – Вообще-то говоря, ты никогда не был в Копенгагене. – Я чувствовал, что должен срочно остановить Офира, потому что с каждым его словом лицо Амихая все больше мрачнело. Я понимал, что его широкая верблюжья спина вот-вот переломится – достаточно последней соломинки. – Ну и что? – не унимался Офир. – Я видел фотографии Копенгагена! Вот как надо проектировать большой город. Не то что здесь – налепили чего попало… – Пока, – внезапно сказал Амихай и, прежде чем мы поняли, что происходит, встал и зашагал к пляжу. Мы ринулись за ним и успели увидеть, как он скинул одежду и в одних трусах бросился в воды холодного неспокойного моря. – Ну, счастлив теперь? – заорал я на Офира. – Из-за твоих бредовых излияний Амихай полез в ледяную воду. – А что плохого в ледяной воде? – невозмутимо ответил он. – Ты знаешь, что в Копенгагене люди всю зиму купаются в ледяном море? И говорят, что это лучше всякой медитации! Я в отчаянии махнул рукой и отошел от него. Он высоко поднял руки, затем опустил их на бедра и начал меееедленно и плаааавно выполнять упражнения тай-чи. * * * Мой отец тоже любил зимой купаться в море. Этот бзик совершенно не вязался с его образом жизни трудоголика. Он заплывал на глубину, в спокойную воду, где нет волн, а я стоял на берегу и ждал, когда он выйдет. Мать отказывалась составлять нам компанию, потому что «only[26] мазохисты ходят на пляж в такую погоду», и удивлялась тому, что я таскаюсь с ним. «Зачем тебе идти с папой, Юваль? Ты ведь все равно не купаешься», – говорила она, убеждая меня остаться с ней дома и посмотреть по ближневосточному каналу документальный сериал о королевской семье. Она не понимала, что там, на пляже, я занят важным делом. Я притворялся, что развлекаюсь, – строил песочные замки, делал зарядку, – но в действительности я следил за отцом. Я ловил взглядом его голову, которая выныривала все дальше от берега, показывая, что отец не утонул. Иногда его голова надолго исчезала из поля зрения, и я, охваченный тревогой, стоял на берегу по щиколотку в холодном песке и мучительно соображал, не пора ли бежать в будку спасателей и звать на помощь. Я представлял себе, как тело отца вытаскивают на берег и все обвиняют меня в том, что я ничего не предпринял, потому что в глубине души я хотел, чтобы отец умер. В конце концов он выходил из воды, улыбался мокрой улыбкой, забирал у меня свои очки в толстой оправе и полотенце и говорил: «Плавать полезно для здоровья! Очень полезно! Жалко, что ты не любишь воду, son [27]». * * * Сейчас я следил за головой Амихая, которая то исчезала, то появлялась, то исчезала, то появлялась, пока вдруг не пропала из виду. – Слушай. – Я тронул Офира за плечо. – Я не вижу Амихая. – Не парься, чувак, – не прекращая своих упражнений, ответил Офир. – Амихай Танури сильнее всех волн, вместе взятых. «А ты тупей, чем все медузы, вместе взятые, – подумал я. – Именно ты говорил: „Если с Амихаем что-нибудь случится, мы в жизни себе этого не простим“. Что вдруг на тебя нашло?» Я разделся, готовый броситься в волны и спасти Амихая от гибели, но не успел: на пляже появился патрульный джип, и из него загремел властный голос: «Вниманию всех купающихся! Вниманию всех купающихся! Немедленно выйти из воды! Море загрязнено в результате аварии в канализационной системе. Всем выйти из воды! Море загрязнено в результате аварии в канализационной системе. Повторяю. Море загрязнено в результате аварии в канализационной системе. Всем купающимся немедленно выйти из воды». Через несколько секунд показался Амихай. Он неторопливым шагом направился к нам, но примерно в метре остановился и, копируя Офира, сложил вместе руки и загнусавил: «Видали джип? Слышали, что он сказал? А вот в Копенгагене такого не бывает!» Офир расхохотался над его мастерской пародией. Я впервые после его возвращения из Индии видел, как он смеется над собой, и подумал, что, если он способен над собой смеяться, значит, еще не все потеряно. * * * Амихай вытерся своей футболкой, оделся, и мы пошли с пляжа. На сей раз ветер дул нам в спину и гнал нас на север, словно мы были воздушными змеями (в детстве отец часто называл меня «воздушным змеем». Стоило мне погрузиться в свои мысли, как он дергал за невидимую ниточку и возвращал меня на землю неожиданным поручением: подкрутить ножку стола, которая и так не шаталась, вымыть чистую машину, разобрать и собрать исправные настенные часы). – И все-таки мы несмотря ни на что учредим эту ассоциацию, – заявил Амихай, когда мы дошли до автомобиля Офира. – Я все обдумал, пока плавал, и говорю вам: у нас все получится! Мы с Офиром молча переглянулись. Амихай поежился под внезапным порывом ветра и обхватил себя руками. – А даже если не получится, – быстро добавил я, – будем снова вместе смотреть футбол, а то в последнее время мы как-то забросили это дело. – В среду матч Лиги чемпионов, – напомнил Офир. – Кто играет? – В глазах Амихая загорелась искра интереса. – «Реал» против «Баварии», – ответил Офир. – Отборочный? – Шутишь? Четвертьфинал. * * * В среду позвонила Яара и сообщила, что есть новости. Последний миллионер – тот самый, загорелый, как и ожидалось, сказал «нет». Но нас внезапно решил поддержать мистер Голдман, с представителем которого мы провели свою первую встречу. – Да ну? И что же заставило его передумать? – Оказалось, на выходных ему стало плохо и он всю ночь провел в больнице. И это в некотором роде повлияло на его настроения. Но не спеши особенно радоваться. Он готов предоставить вам финансирование на год работы. Если он убедится, что вы люди серьезные, даст деньги еще на два года. Но он выдвигает два условия… Откровенно говоря, довольно неприятных.