– Прости, мужик, – пожал он плечами, – Стеценко не откажешь. Азат понял, что обещание полковника Стеценко «замолвить словечко каждому» не было пустыми словами. Офицер и впрямь перекрыл ему все пути к заработку. – С голоду сдохнешь, а работу тебе никто не даст, – вспомнились ему слова офицера. Жена, работавшая учительницей, приносила домой не только мизерную зарплату, но и кипы ученических тетрадок. Вооружившись красной авторучкой, она просиживала над школьными сочинениями до утра. Измученная, потерянная, совершенно не понимающая, как вести себя с современными детьми, наглыми и безнравственными, она всё чаще срывалась на мужа и сына. Её зарплата уходила на коммуналку, и денег в семье практически не оставалось. Проблемы накапливались, снежным комом катились по судьбам Хусаиновых. Потом Азат нашел работу, но это было позже, когда семейное древо уже разломилось. Жена пилила мужа за нехватку денег, сын пытался подзаработать, и однажды Азат едва успел выдернуть Рамиля из дурной компании. – С ними заработать можно, – визжал как резаный его непутёвый сынок. Но от врастания в подростковую банду он своего отпрыска уберёг. От Зоны – не смог. После очередной ссоры, с деньгами и уличными шайками никак не связанной, Ромка собрал вещи и исчез. Монгол стоял на крыльце дома, глядя, как туман захлёстывает околицу села, проникает меж реек забора, съедает весь забор, идёт дальше, дальше. Скоро рассвет, а значит, нужно поднимать группу и идти вглубь Зоны за сыном. Отряд спасения собрался сам собой. Четверо сталкеров: Спрут, Шприц, Медведь и Лич, не сговариваясь, решили помочь Хусаинову. Вчера вечером он видел их впервые, но был уверен, что ребята – соль земли и обязательно помогут. Кутаясь в прорезиненный плащ, из дома вышел Поляк. – Ты хоть поспал? – спросил он, переминаясь с ноги на ногу. – Успокоительного вчера вкатили. Поляк понимающе кивнул: – Это хорошо, а то с непривычки всякое могло быть. Хусаинов не стал рассказывать про своё армейское прошлое, где опыта набрался на десятерых. Он вообще не любил лишних бесед и задушевных исповедей. – Что твоему другу передать? Монгол с минуту помедлил, поднялся с крыльца, разминая затекшие ноги. Принялся суетливо шарить по карманам, что совершенно не вязалось с образом хладнокровного вояки. – Я тут написал… адрес… Пусть найдёт в Казани мою жену и скажет, что через несколько дней найду Рамиля и верну домой. О вчерашнем ничего не говори. Поляк принял от собеседника свёрнутый вчетверо тетрадный листок. Обнялись на прощанье. – Я в доме рюкзак оставил с кое-какими пожитками, – словно бы между прочим, сообщил Поляк, – лекарства, компас… Тебе нужнее. Монгол благодарно закивал: – Через несколько дней верну, когда обратно выберемся. Поляк лишь хмыкнул и направился по тропе навстречу туману. – В раю разочтёмся, – бросил он, не оборачиваясь, и ушел. Знал бы Монгол тогда, на сколько лет затянется его путь домой, каким долгим и трудным станет. Мёрзлые подземелья Немана, заливаемые дождями леса и болота – каждый уголок Зоны ждал его, и лишь сам Монгол противился неясному влечению. Боялся признать, что в Зоне вспомнил себя, прежнего. Тот, прежний Хусаинов откликался на позывной «Монгол», держал за руку умирающего товарища на взлётке в Моздоке, а после, одурев от боли потерь, вновь бросался в бой. Вчерашняя трагедия с другом сына была сродни порезу, из которого теперь сочилась кровь, капала в мутные воды безвременья, где лязгала челюстями хищная рыба под названием «Зона». Она почуяла кровь и схватила Монгола. Намертво. Спрут показался на крыльце дома через несколько минут после Поляка. Взглянул вслед проводнику, растворяющемуся в глухой белизне, спросил: – Уходит? – Как видишь… – Хусаинов вновь сел на скрипучие доски крыльца. – Мог бы и с нами рвануть. – У него своя дорога, – вступился Монгол. – Вернётся в Надеждинск, передаст информацию для моей родни в Казань. – Ясно… Нам-то пора уже собираться. Пойду ребят поднимать. Чем раньше выйдем, тем быстрее нагоним твоего сына. – Я только к торговцу заскочу, и можем выдвигаться. – Зачем к торговцу? – глаза Спрута округлились. – Эта мразь сказала, что Ромка к нему не заходил, но он ведь заходил. Торговец солгал. Может, что-то скрывает. – Послушай, – Спрут замялся, – торговец – он такой человек… Понимаешь, он очень влиятельный здесь. Некоторые сталкеры, живущие в лагере, – по сути, его охрана. Штифт, например. Если ты пойдешь против торговца Харитона, значит, и против них. – Что ж поделать… – Монгол пожал плечами. – А об оружии подумал? Начнёшь конфликтовать, и никто не продаст оружие, снарягу, еду. Поэтому стисни зубы и прими всё как есть. Таких, как Харитон, нельзя раздражать. – Думаешь? – Монгол решительно поднялся с крыльца и быстро зашагал по росной траве к бункеру. – Ой, бли-и-ин, – Спрут побежал следом. – Слушай, слушай… как там тебя… Монгол… Не делай этого. Стоит тебе повздорить с торговцем – и можно считать, что твой путь закончится здесь. Хусаинов не слушал. Он шел к бункеру, спокойный с виду, но внутренне кипящий от ярости. Дверь оказалась заперта, что представлялось странным. Вчера вечером, почти ночью, она была нараспашку… Постучался. Спрут уже нагонял. – Кто? – ахнуло за дверью, будто спросонья заворочался огромный зверь. – Хусаинов. Монгол. – Какой, нахрен, монгол? – застучало, зазвенело. Дверь начала приоткрываться. Монгол не дождался. Рванул её на себя, влетел в бункер. Человек, открывший тяжелую створку, оказался вовсе не торговцем. Это был тот самый сталкер Штифт. – Какого хрена тебе надо? – спросонья охранник Харитона ничего не понимал. – С торговцем поговорить. – Спит он, не до тебя… Монгол не стал слушать – отстранил Штифта, пошел дальше, вглубь бункера. – Э, мужик, – долетело сзади. Хусаинов обернулся. Штифт схватил его за плечо, потянул назад, пытаясь вытолкнуть за дверь. Не тут-то было. Молниеносным движением татарин сбросил руку сталкера со своего плеча и двумя короткими ударами под дых и по шее уложил того на бетон. Спрут взвыл: – Да что ты делаешь, олень! Ты же нам всем смертный приговор выпи… – Замолчи! – рявкнул Монгол так яростно, что Спрут отшатнулся, – слушай меня. Я сейчас иду к торговцу, а ты караулишь этого. Он очнётся не скоро, но мало ли… Заходи в бункер и запри за собой дверь. Выдернув из кобуры на ремне Штифта пистолет, Монгол двинулся по коридору, вниз по лестнице. Там была ещё одна дверь, уже не запертая, приоткрытая. Распахнул её, вошел в помещение, надвое разделенное решеткой. Тут вчера ждал его торговец, солгавший о встрече с Ромкой. Следующее помещение – направо. Хлипкая филёнка распахнулась, обнажая лоснящийся тишиной полумрак. – Эй! – крикнул Монгол. На звук кто-то заворочался в глубине комнаты, на свет выкатился заспанный, одетый в засаленный халат торговец. Чёрт возьми, он даже в Зоне носил халат и тапочки на толстых, поросших чёрным волосом ногах. – Ты кто такой? Где Штифт? Чё вообще происходит, – обрушился на Монгола шквал полусонных вопросов. – На какой сначала? – Чё? – На какой вопрос сначала отвечать? Харитон всё ещё ничего не соображал. – Ты кто? – тупо протянул он, растирая ладонями затёкшее лицо. – Монгол, – рука с пистолетом взметнулась, дуло прижалось ко лбу торговца, словно пистолет целовал холодными губами лоб потенциального покойника. Оружие было странным, это оказался вовсе не пороховой «Грач», а переделка под короткие иглы-инъекторы. Что там, в инъекторах – бог весть, но Харитон вряд ли спросонья понял, чем тычут ему в лобешник. – Слушай меня. Мой сын Рамиль Хусаинов со своими друзьями приходил сюда. С ними был мужик лет тридцати. Сильный, подкачанный, и несколько пацанов. Они приходили к тебе закупаться снарягой и оружием. Что ты им продал? Куда они могли пойти потом? Куда?! За спиной Монгола замаячил ошалевший от картины допроса Спрут. – Эй, Спрут! – взвизгнул завидевший сталкера Харитон, – вали его, Спрут! Сталкер не двинулся с места, будто врос в бетон. – Да я тебя! – переключился на Хусаинова торговец, – потом порву на… – Молчать, – зашипел Монгол и ещё плотнее прижал ко лбу Харитона пистолет. – Что они покупали? – Снарягу, – окончательно проснувшись, толстяк глупо хлопал поросячьими ресницами. – Какую? – Ну, что ты хочешь услышать? Что продал самое говённое по самой высокой цене? Да, я продал…