Аластер пожал плечами. – Да любой стране, в которой корова сдохнет от побочных эффектов. – На прошлой неделе я говорил с Т. Р., и он мне сказал: «Некоторые придут в ярость», – задумчиво проговорил Руфус. – Он имел в виду то же, что и ты. Страны, которые, как и Эшма, построят модель, посмотрят на результаты и за голову возьмутся. – Несколько лет назад ученые строили модели того, что произойдет, если выбрасывать в атмосферу различные аэрозоли – в основном именно серу – из разных частей света. Что произойдет, если стрелять серой из Европы? Из Северной Америки? Из Индии? Из Китая? И результаты оказались на удивление разными. Оказывается, очень важно, где это происходит. И на каждую часть света это влияет по-своему. Но если бы мне пришлось отвечать прямо здесь, прямо сейчас, не выходя из паба, основываясь только на том, что знаю на данный момент, – я бы сказал: в конечном счете все сведется к конфликту Китая и Индии. Последнее слово заглушил новый звуковой удар. Руфус заткнул пальцами уши, показывая, что ничего не слышит, и подождал, пока грохот уляжется. – Ты сказал, конфликт Китая и Индии? – В этих прогнозах очень часто случается, что выгода для одной из этих стран оборачивается невыгодой для другой. Муссоны и всякое такое. – Китай и Индия, значит. Но кто на чьей стороне? У кого из них корова сдохнет? – Спроси через неделю. Или, знаешь, даже не спрашивай – просто смотри новости. Руфус кивнул. Он не сказал вслух того, что сейчас думал: лучше смотреть новости, чем быть в новостях – и как бы дело ни кончилось тем, что они здесь, он сам и другие с ранчо «Летящая S», станут главной новостью года. Большой Лосось На обратном пути в автобусе к ближайшему добровольческому лагерю Пиппа нарезала видео у себя на ноутбуке, а за ужином, пока все ели чечевицу и картофельное карри, смонтировала и выложила в Интернет. Лагерь находился на берегу озера, в центре скопища каменных стен и хижин. Выцветшие дорожные знаки сообщали, что когда-то здесь находился хостел для особенно отважных искателей приключений. Наевшись до отвала и обработав боевые ранения, «братья» нашли здесь клочок земли, на который никто не претендовал, очистили его от камней и едва успели поставить палатки до наступления темноты. Наутро Лакс проснулся, разбуженный естественной потребностью и незнакомым ароматным запахом. Странно, очень странно – для него. После ковида Лакс практически утратил способность ощущать любые запахи, кроме дурных. Врач объяснил ему, что ковид повредил нервные клетки в ткани ноздрей – те, что выступают посредниками между самими обонятельными рецепторами и нервными путями, по которым информация о запахе поступает в мозг… или как-то в этом роде. После победы над инфекцией эти нервные клетки у всех больных пытаются восстановиться, но получается по-разному, в зависимости от того, насколько сильно они повреждены. К кому-то обоняние возвращается полностью, кто-то его теряет навсегда. А промежуточное состояние определяется важнейшей потребностью тела – потребностью выжить и сохранить способности, необходимые для выживания. Самое важное, что делает обоняние, чтобы сохранить нам жизнь, – предупреждает о том, что может нас убить: о дыме, утечке газа, об испорченной еде. Поэтому к некоторым пациентам дурные запахи возвращаются первыми. А поскольку связь с обонятельными рецепторами не восстановлена до конца, нос начинает нас обманывать: нюхаешь розу или дольку чеснока, а ощущаешь что-то опасное. Лакс так и застрял в этой фазе. Кое-какие запахи – по большей части запахи опасности – он распознавал правильно, а вот приятные ароматы его носу никак не давались. А сейчас он ощущал запах… пожалуй, чего-то и опасного, и приятного вместе. Это определенно был дым, но не дым от горящих дров или угля, обычный в этой части света. В нем чувствовались какие-то ароматные травы, чуть ли не благовония. Лакс проснулся не первым. Из палатки Пиппы, Беллы и Сью уже доносились веселые голоса и взрывы смеха, в которых звучало радостное изумление. Судя по треску огня, и костер горит в полную силу. Но откуда взялось столько дров? Лакс выбрался из спального мешка и поплелся к ярко пылающему костру, возле которого обнаружил офицера индийской армии. Сидя на низеньком складном табурете, офицер потягивал что-то горячее из термоса, просматривал что-то на планшете – и одновременно, словно многорукое индуистское божество, умудрялся курить трубку. Трубку! Такое Лакс видел только в старых черно-белых фильмах: впервые ему встретился живой человек с настоящей трубкой в зубах! Похоже, от нее-то и исходил чудный аромат. Офицер взглянул на Лакса поверх очков. По счастью, Лакс, готовый к тому, что придется вскакивать среди ночи, спал одетым и даже в кески на голове. – Майор Раджу, – представился посетитель по-английски, с безупречным выговором. – Я бы встал, но тяжело подниматься с этой штуки. Кажется, я имею честь беседовать с Большим Лососем? – А? – Ты можешь называть себя Лакс или Дип Сингх. Но в Интернете тебя отныне знают как Большого Лосося. Кто-то взял на себя смелость перевести ваше прозвище и превратить его в настоящий боевой клич. У всех крутых бойцов есть боевые прозвища. Тот, которому ты вчера задал трепку, – Громовый Шест. Не помню, как это будет на мандаринском. Но имя вряд ли настоящее. – Майор Раджу вытащил трубку изо рта и сделал ею выразительный жест, словно рисуя что-то на невидимой доске. – Вчера Громовый Шест рухнул со своего пьедестала в MRLB, и падение вышло… громовое. – MRLB? – Meta-Ranking Leader Board, интернет-рейтинг лучших бойцов. Те, кто зачислял Громового Шеста в свои игровые команды, теперь зубами скрежещут! – Майор Раджу сделал еще глоток из термоса и добавил: – Однако тебе, наверное, нужно облегчиться. Не буду задерживать. Сделав свои дела и вернувшись, Лакс обнаружил, что людей у костра прибавилось. Из женской палатки выбралась Пиппа. Поначалу, услышав голос майора Раджу, весело болтавшие девушки резко замолчали. Однако ко времени, когда Лакс вернулся, Пиппа устроилась на корточках, едва не уткнувшись лицом в острые коленки, пила чай и вела с майором профессиональный разговор, в котором Лакс мало что понимал. Ей-то, очевидно, не нужно было объяснять, что такое MRLB. Поначалу Лакс не мог понять, почему они так щедро жгут дрова, но теперь заметил, что майор приехал сюда на армейском грузовике. Выходит, топливо привез с собой. Водитель ждал возвращения майора в комфортной кабине с подогревом. Когда Лакс подошел ближе, Пиппа с улыбкой повернулась к нему: – Привет, Большой Лосось! – Да, мне уже рассказали. – Ты – номер первый в опросе «С кем вместе я хотел бы сражаться?» и на двадцать пятом месте в общем рейтинге. – В особенном восторге Лас-Вегас, – добавил майор. – А в Макао вас не оценили, но что с них взять? – М-м… потому что это Китай? – Ты ничего еще не подписывал? – поинтересовался майор. Видимо, у Лакса на лице отразилось такое недоумение, что Пиппа сочла нужным пояснить: – Он о контрактах с агентами или спонсорами. – Пока посрать ходил? Не-а. – Очень хорошо. И ничего не подписывай, – предупредил Раджу. – Классическая ошибка парня в твоем положении. – Сэр, а почему… зачем вы здесь? – спросил Лакс. – То, что ты со своей командой провернул вчера, вернуло Индии 5,7 гектара территории, отнятой Китаем. Крупнейший прорыв на этом фронте за последние три недели. В Вегасе на тебя делают крупные ставки – это показатель. Тем более заинтересована в тебе индийская армия – армия страны, которой я служу. – И когда вы говорите «заинтересована», это значит… – Он знает, что ты из Канады, – вставила Пиппа. – Едва ли тебя удивит, если я скажу, что добровольческие отряды по обе стороны Линии пользуются поддержкой соответствующих военных подразделений. Хотя, разумеется, на словах обе стороны это отрицают, – заговорил майор Раджу, бросив взгляд на внушительную поленницу поодаль от костра. – Свой кислородный концентратор, который ты вчера прославил на весь мир, Громовый Шест не привез на себе из Хэбэя; его доставили сюда, когда он, приехав, обнаружил, что здесь не может дышать. А любая команда с нашей стороны, способная показать такой результат, как у вас, даже без всякой поддержки… ну, она поддержку определенно заслужила. Так что я приехал задать вопрос: в чем ты нуждаешься, Большой Лосось? Помимо агента, менеджера и адвоката. – Мне нужны камнеметчики, которые будут мне подчиняться. – Принято. – И… не хочу называть это формой, но… – Нам нужно круто выглядеть, – подсказала Пиппа. – Мы друг друга поняли, – заключил майор Раджу. Гаага В характере Фредерики Матильды Луизы Саскии была любопытная черта: на новом месте она уже пару часов спустя начинала чувствовать себя как дома – настолько, что словно забывала о том, что прежде жила где-то еще. В Техасе, откликаясь на «Саскию», сплавляясь по Бразос или пробуя стейк в ресторане на мегазаправке у Т. Р. в пригороде Хьюстона, она как будто и не вспоминала, что она – отпрыск королевского рода и предки ее в течение многих поколений правили далекой заморской страной и жили во дворцах. Резала ли она сельдерей вместе с Мэри Боски, или занималась любовью с Руфусом на полу винтажного железнодорожного вагона, Саския полностью отдавалась моменту и не возражала бы, длись он вечно. По той же причине, прилетев домой, она вернулась к прежней жизни так легко и гладко, словно и не было никакой поездки в Техас. О том, что совсем недавно она покидала Хёйс-тен-Бос, напоминали только укусы насекомых, да и те скоро прошли. Порой Саския задумывалась, не социопатка ли она. Как будто у нее по-настоящему нет ни дома, ни семьи, ни привязанностей. У Саскии множество родных, и сегодня – в третий вторник сентября – она большую часть из них увидит. Однако в Техасе единственной нитью, связывающей ее с домом, оставалась переписка с Лоттой. Из этой странной способности где угодно чувствовать себя как дома было лишь одно исключение: Ноордейнде-Палас, официальный «рабочий дворец» нидерландской монархии. К этому месту Саския так и не смогла привыкнуть. Ноордейнде находился в Гааге, в нескольких минутах ходьбы от Хёйс-тен-Бос, однако окружали его улицы, а не деревья. Огромные залы с окнами и дверями исполинских размеров, соединенные огромными холлами и коридорами, с огромными старинными полотнами на стенах – все здесь казалось почти комически огромным, особенно в сравнении с обычной скромностью и компактностью, принятой в Нидерландах. Даже вестибюлей во дворце был не один и не два, а целых три, один за другим. Удачное решение для времен, когда посетителей во дворце принимали согласно сложному протоколу: им не приходилось мерзнуть на улице в ожидании своей очереди. Английская идиома «пятки отморозить»[72][«To cool one’s heels» – идиома, означающая «долго ждать».], возможно, ведет свое начало от какого-нибудь британского дипломата, которому пришлось терпеливо ждать аудиенции у короля в далеком прошлом, когда еще не изобрели центральное отопление. В обстановке дворца царила ослепительная белизна и ледяная суровость. Двое или трое предыдущих монархов пытались оживить свое рабочее место чем-нибудь посовременнее и поярче, но вышло не очень: цветастые детали лишь подчеркивали, как голо и мрачно все вокруг. Возможно, в былые времена, когда и мужчины, и женщины носили пышные разноцветные наряды, дворец смотрелся более по-человечески. Но в наши дни костюмы и галстуки посетителей лишь усиливали атмосферу холодного отчуждения. Сегодня – утром Третьего Вторника – во дворце было оживленно как никогда. Согласно протоколу члены королевской семьи выходили из определенной двери, под прицелом телекамер и (в основном) восторженных взглядов толпы, надежно оттесненной охранниками к массивной чугунной ограде, садились в старинные экипажи и ехали – меньше мили – до Бинненхофа, резиденции нидерландского правительства. Последней покидала дворец и прибывала в Бинненхоф королева; по прибытии в сказочной золотой карете ее почтительно провожали в большой зал, так называемый Ridderzaal – буквально «Рыцарский зал», и там она зачитывала речь, сочиненную для нее премьер-министром. Точнее, не им одним: участвовали в этом и члены Совета министров, и их помощники, а премьер сводил воедино все черновики. Семья Саскии в узком смысле была совсем невелика – она да Лотта; зато родни у нее было множество. Не так уж часто все эти дядюшки, тетушки, кузены и кузины собирались вместе, но когда собирались, им удавалось оживить даже Ноордейнде-Палас. Не всем предстояло отправиться в путешествие по улицам Гааги в Бинненхоф: в Риддерзале не хватило бы мест на всех, и, поскольку событие было серьезное, преимущество отдавалось политическим деятелям. Но все они собрались здесь. А немногие избранные, которым предстояло пройти по красной ковровой дорожке и занять свои места в экипажах, были одеты, причесаны, накрашены так ярко и празднично, как только позволяет этикет в наши дни. Суровый старый дворец гудел от смеха и оживленных голосов. Гости выплескивались даже в те вестибюли и салоны, которые очень давно не видывали гостей. Судя по смеху и счастливым восклицаниям, что рикошетом отражались от этих непреклонных стен, все здесь отлично проводили время. Однако героиней торжества оставалась королева Фредерика. И здесь как никогда была верна старая истина: на собственной свадьбе вволю не попляшешь. Ее задача на сегодняшнее утро состояла в том, чтобы вовремя спуститься по мраморной лестнице, одарить множество кузенов и кузин воздушными поцелуями, подняться в золотую карету (как-то умудрившись при этом не навернуться на каблуках), высадиться в Бинненхофе и зачитать чертову речь. В отличие от немалого числа родственников, разряженных, словно на вручение «Оскара», королева была одета очень скромно. Нет, наряжаться она любила. Но сегодня не тот случай: главная тема ее послания к парламенту – бюджет, так что модные наряды, шелк и кружева лучше отложить для какого-нибудь другого случая. На ней было длинное синее платье с проблесками оранжевого, мелькавшими в вытачках и сборках при движении. Модельер уверяла, что взяла за основу военную форму. Ничего военного Саския в этом платье не замечала – но, в конце концов, модельер здесь не она. К выходу она готовилась в одном из огромных пустынных залов на втором этаже. Фенна и модельер, ответственная за платье, распаковывали свои рабочие инструменты в одном конце зала, а в другом у Саскии шла незапланированная встреча в последнюю минуту с Рюдом. Рюд был премьер-министром страны. Формально говоря, ее премьер-министром. Он проскользнул сюда через заднюю дверь, с отпечатанным экземпляром речи в руках. – Мы не ожидали, – заговорил Рюд, – что эта штука так быстро заработает! О чем он говорил, уточнять не требовалось; оба понимали, что «эта штука» – не что иное, как Самый Крупный в Мире Шестиствольник. – Мы вообще многого не ожидали, – вздохнула Саския. Она имела в виду свиней, о которых в последнее время частенько приходилось вспоминать. Все, кто знал о крушении самолета, сейчас с тревогой ждали, когда «упадет второй ботинок». Но, похоже, в Техасе запросто можно разбить самолет, поохотиться на гигантских хищников прямо на взлетной полосе, поджечь обломки и скрыться – и никто тебе слова не скажет. Эта история просто канула в Лету. Ею никто не заинтересовался – не считая правительства Нидерландов, за восемь тысяч километров от места происшествия. Именно оно, не удовлетворившись неофициальными объяснениями королевы, начало негласное, но тщательное расследование. Саския их понимала и винить не могла. По закону монарх стоит выше любых личных обвинений, так что отвечает за него премьер-министр. Если она пойдет и убьет кого-нибудь, отдуваться придется премьеру. Нет, в тюрьму его не посадят, но ему придется подать в отставку, а вместе с ним падет и весь кабинет. Так что сама неприкосновенность королевы ставила ее с премьером в отношения взаимозависимости. Она может погубить правительство – но и правительство может в любой миг, когда пожелает, сократить бюджет на содержание королевской семьи и еще более урезать полномочия монарха, точнее, то, что от них осталось. По сути, Саския – и монархия в целом – перед волей правительства бесправна. Если она создаст для правительства серьезные неудобства – настолько серьезные, что премьеру придется сделать харакири, а всем министрам покинуть свои посты, – самые неприятные последствия не замедлят появиться и для нее. Они с Рюдом, так сказать, держат друг друга на мушке. Не потому, что любят такие развлечения – Рюд типичный евротехнократ, человек в высшей степени мирный, – а потому, что такая конструкция прописана в Грондвете. Рюд был несколькими годами ее старше, однако, не считая нескольких морщин на лице, словно застыл в возрастном диапазоне «не больше сорока». Возможно, он седел, но скрывал это самым простым способом – бреясь наголо. Очки без стекол были почти незаметны на лице, да, кажется, и не так уж ему нужны. Строгое воздержание («не больше кружки пива в день»), периоды лечебного голодания и активная езда на велосипеде помогали ему сохранить фигуру, на которой великолепно сидели строгие черные и темно-синие костюмы, пошитые на заказ. – Вы о самолете? – переспросил он. – Насколько я слышал, страховая компания… – Они согласились признать свиней обстоятельством непреодолимой силы и заплатить за самолет. А если не заплатят, ликвидирую часть своих акций «Шелл» и оплачу из своего кармана, чтобы наконец покончить с этой историей. Подавать в суд на аэродром Уэйко за недобросовестную установку забора они не станут. – Какого забора? – Того, под который подкопались свиньи, – вздохнула Саския. – Выбрались на взлетную полосу и устроили крушение самолета. По лицу Рюда было ясно, что он отвлекся от цели нынешнего визита, на несколько секунд завороженный красочной картиной битвы свиней с самолетом. Он бросил рассеянный взгляд в окно размером с волейбольное поле, за которым волновалось оранжевое море роялистов. Должно быть, в этот миг премьерское супер-эго взывало к нему издалека: «Рюд! Очнись! Забудь о свиньях, Рюд, вернись ко мне! Сегодня, между прочим, Бюджетный день!» И Рюд внял этому призыву. – Сейчас я говорю о… – Я знаю, о чем вы говорите. – Мы думали, что все предусмотрели. До сих пор это выглядело так: вы как частная персона принимаете приглашение отдохнуть в Техасе, посетить несколько приемов и ужинов, а также осмотреть эту диковинку, которую Т. Р. конструирует у себя на ферме. – Ранчо.