– Неважно. Потом возвращаетесь, и мы с вами, разумеется консультируясь с Советом министров, обсуждаем и решаем, какую позицию нам занять. – Месяц назад это казалось вполне разумным планом, – согласилась Саския. – Но откуда мы могли знать, – воскликнул Рюд, хлопнув ладонью по отпечатанной речи, – что он сразу ее и запустит? Что эта штука начнет работать круглые сутки! И в самом деле менять климат на планете! – Мы об этом знать не могли. – А теперь поползли слухи. Начались утечки. Люди складывают два и два. – То, что я там была? – Именно. Пока это не страшно, но нам необходимо взять инициативу на себя и сделать заявление. У Рюда была привычка – как Саския сейчас поняла, действующая ей на нервы – перемежать речь туманными английскими словечками и целыми выражениями вроде «складывать два и два» или «взять инициативу на себя». С другой стороны, подумалось ей, лучше уж говорить это по-английски, чем переводить на голландский и загромождать родной язык полубессмысленной галиматьей. – Рюд, вы хотите, чтобы я сделала такое заявление сейчас? Через полчаса?! Рюд покачал головой. – Не конкретно о Техасе. Сами понимаете, тогда все только об этом и будут говорить еще месяц. Но, чтобы избежать недопонимания, если вся эта история выплывет, мы можем ее обезвредить, сделав политическое заявление о геоинженерии. – Он взмахнул листками с речью. – Такое заявление я вставил в черновик. Просто решил сообщить вам, чтобы вы не удивлялись. – Он остановился и пожал плечами. – Не знаю, репетируете ли свою речь… может быть, что-то заучиваете наизусть… – Нет. Но ценю вашу предусмотрительность. Спасибо, что предупредили, чтобы я «берегла голову». Последние слова она тоже произнесла по-английски – и вспомнила при этом, как грузовичок Руфуса мчится по лесному бездорожью, Руфус кричит: «Головы берегите!» – и зазевавшемуся Аластеру едва не сносит голову с плеч ветка. При этом воспоминании она с трудом подавила улыбку. Рюд это заметил и явно не понял, чему она улыбается. На лице его отразилась легкая тень беспокойства. – Самое меньшее, что я мог сделать, – сказал он. – Вас это устраивает? На формальном уровне – уровне Грондвета – вопрос был чисто риторический. Неважно, устраивает ее или нет: она обязана зачитать эту чертову речь. Но на другом уровне… это имело значение. – Кажется, – заговорила Саския, – это первый случай, когда правительство сделает прямое и четкое заявление, осуждающее геоинженерию? – Насколько мне известно, да. – Нет ли тут непоследовательности? Для такой страны, как наша, значительная часть которой находится ниже уровня моря и выживает лишь с помощью… да, именно с помощью геоинженерии. Лицо Рюда выразило легкую досаду, он взглянул на часы, словно говоря: «Нет времени объяснять вам азы». Снаружи громко загудела толпа. Первый экипаж, не такой роскошный, как у королевы, но все же богато инкрустированный сусальным золотом, въехал в ворота дворца, чтобы забрать первых членов королевского семейства. По булыжной мостовой громко клацали подковы и гремели железные ободья. Почти описав круг – эти старинные кареты страшно неуклюже разворачиваются, – экипаж подъехал к крыльцу. Где-то рядом военный оркестр заиграл патриотический марш. – Я догадываюсь, – продолжала Саския. – Вы хотите сказать, что поддержка геоинженерии с нашей стороны была бы, возможно, более последовательна, но невыгодна для вас и вашей партии. Выражение досады исчезло с его лица. Он моргнул и инстинктивно покосился на окно, за которым разворачивалась сцена из наполеоновских времен. Впрочем, были в ней и проблески современности: гренадеры в алых мундирах и высоких медвежьих шапках брали на караул не мушкеты, а натовские М-16. Рюд был лидером умеренно правой партии, которая, как правило, получала на выборах большинство голосов и в коалиции с кем-либо формировала правительство. Заключать коалицию требуется всегда – не одного рода, так другого: на выборах в Нидерландах не случается сокрушительных побед, позволяющих победителям занимать все правительственные посты. Так и партия Рюда вступала в союз то с более левыми, то с более правыми. В последние годы Рюду удавалось получать почти все нужные голоса от партии более консервативной, чем его собственная. Радикальной ее не назовешь, однако к теме глобального потепления многие ее члены относились очень критически. В следующем году очередные выборы, и эксперты предсказывают успех умеренно левой партии. Если она вступит в коалицию с крайне левыми партиями, сосредоточенными на конкретных темах, то, чего доброго, сможет отобрать правительственные посты у партии Рюда. Так что Рюд внимательно следил за левым флангом. И сейчас хотел бросить кость «зеленым» – открыто осудить геоинженерию, – чтобы подорвать единство оппозиции на выборах в следующем году. Быть может, он ночь напролет обновлял многочисленные открытые окна в браузере, следя за тем, как политические противники «складывают два и два» – догадываются, что визит Саскии в Техас как-то связан с сенсацией из Пина2бо. Согласно букве Грондвета, это означает, что за любой провал отвечать придется ему. И, вставив в речь королевы необходимую оговорку, он убьет сразу двух зайцев: не только Саскию, но и себя оградит от возможных последствий в случае, если техасская затея Т. Р. обернется бедой. Саския взяла у Рюда экземпляр речи. Пока он любовался на причудливый карнавал за окном, перелистала текст, нашла раздел о klimaatnood — «чрезвычайной климатической ситуации». За последние несколько лет эта тема уверенно вошла в ее ежегодную речь и занимала в ней все более существенное место. Пока стук копыт и скрип колес под окнами возвещали об отъезде первой кареты, Саския, беззвучно шевеля губами, читала этот раздел. Боковым зрением видела, как подкрадывается к ней Фенна – на цыпочках, комически размахивая руками, словно в винтажном мультике «Уорнер Бразерс»: так она делала всегда, когда понимала, что отрывает Саскию от более важных дел. За ней по пятам, словно велосипедист в фарватере автомобиля, следовала модельерша. Через несколько секунд обе наложат умелые руки на ее одежду и прическу. – Понимаю, что вы написали это десять минут назад… – начала Саския. – На самом деле больше часа назад. Сейчас ужасные пробки. – Но если понимать буквально, выходит, что мы должны отключить насосы. Срыть плотины. Снести Масланткеринг[73][Штормовой барьер в дельте Рейна, выполненный в виде ворот, закрывающихся в случае шторма. Подробнее о нем будет рассказано далее.]. Вот прямой смысл того, что здесь написано. Разумеется, очевидно, что вы не это имели в виду. Но вы сейчас даете правому крылу возможность над собой посмеяться. «Смотрите, он несет напыщенную чушь, которую сам не принимает всерьез!» Так что… может быть, здесь что-то исправить? И она подчеркнула фразу в тексте свеженаманикюренным ногтем, от которого еще пахло органическим растворителем. Рюд взял у нее речь, прочитал фразу, повернув к свету, и кивнул. Между ними, словно баскетболист, огибающий защитника на пути к корзине, проскользнула Фенна с пуховкой наперевес. Приближалась Золотая карета. Саския услышала тихий металлический щелчок – это Рюд достал из нагрудного кармана ручку. Она ее не видела, но не сомневалась в минималистическом индустриальном дизайне и в том, что ручка изготовлена из каких-нибудь редких металлов. – Добавлю пару слов, – сказал он, – просто чтобы сами-знаете-кто не вцепился нам в глотки. – Он имел в виду Мартина ван Дэйка, харизматичного лидера крайне правой партии, который непременно заметит то же, что заметила и Саския. И не преминет устроить из этого шоу: мол, королева Нидерландов выступает против наших мельниц и плотин! – Увидимся на месте, ваше величество. Виллем решил пройтись пешком. Так было проще всего, к тому же ему хотелось размять ноги. От его кабинета в Ноордейнде-Палас до Бинненхофа не больше километра, и городские власти уже расчистили путь, оттеснив толпу зевак на тротуары и отгородив барьерами. Самые восторженные монархисты дежурили здесь с ночи, чтобы занять лучшие места. За свои старания они теперь получили награду: стояли в первых рядах, прижатые животами к ограждению, демонстрируя всем свои оранжевые наряды и аксессуары. Многие принесли с собой плакаты и теперь закрепили их на барьерах. Плакаты, нарисованные от руки и безобидные по смыслу, не воспрещались. Конечно, не все готовы были ночевать на улицах Гааги лишь ради того, чтобы увидеть, как из окна Золотой кареты машет рукой королева. Для тех, кто пришел позже, на приличном расстоянии от ограждений установили переносные трибуны: эти зрители могли наблюдать за процессией сидя и с относительным комфортом, однако издали. Вдоль всего маршрута выстроились полицейские в темной форме со светоотражающими полосами на груди. Они стояли ближе всех к ограждениям, спиной к процессии и лицом к толпе. Их усиливал внутренний слой военной охраны – в современной форме, спиной к толпе, лицом к проезжающей мимо королеве. Процессия, двигающаяся сквозь толпу зрителей, напоминала сборище исторических реконструкторов. Многие военные, сопровождающие экипажи, а также офицеры и высокопоставленные гражданские чиновники, идущие рядом или едущие верхом, разоделись как их предки два века назад, во времена учреждения современной нидерландской монархии. Куда ни глянь – бриджи до колен, белые чулки, золотое шитье и треуголки. Многие другие, идущие в процессии – а двигалась она со скоростью неторопливого пешехода, – были одеты вполне по-современному, но очень торжественно и строго. Это касалось и Виллема, выбравшего для торжества свой самый черный костюм. С королевой Фредерикой он сегодня не общался – и не должен был. В такой день он мог понадобиться только в случае аврала. Хотя от него не укрылось, как в последнюю минуту во дворец вбежал Рюд и вдвоем с королевой что-то исправлял в речи. Бывает и такое, пусть и не слишком часто. Именно так работает конституционная монархия. Он понимал, что у Рюда на уме – то же беспокоило и самого Виллема, – и решение, предложенное Рюдом, ему понравилось. В сущности, понравилось настолько, что, как ни парадоксально, тревога от этого не улеглась, а стала сильнее. Они нашли решение для всей этой проблемы с Т. Р., Пина2бо и прочим. И нужно-то всего-ничего: чтобы королева зачитала по бумажке несколько слов! Правда, кто хочет ее критиковать, и после этого будет критиковать за то, что вообще поехала в Техас. Но она сможет дистанцироваться – и вместе с собой дистанцировать правительство – от затеи Т. Р., сказав, что ездила туда просто с целью самой разобраться в происходящем: и теперь, ознакомившись с фактами, полностью поддерживает позицию правительства. На том дело и кончится. Все это произойдет меньше чем через полчаса. Но теперь, когда решение проблемы было на расстоянии вытянутой руки, Виллему казалось, что прошло уже полгода. Ну почему эти кареты еле тащатся? Странно сказать, но он скучал по временам ковида, когда от антикварных экипажей на лошадиной тяге отказались в пользу серых «ауди». Виллем сдерживал нетерпение и старался насладиться прогулкой. День был приятный, хоть и жарковатый – но, слава богу, не как в Техасе! Толпа, собравшаяся за ограждением, поголовно обожала королеву: лозунги и патриотическое пение нестройным хором были как бальзам на душу Виллема, измученную ночными встречами с троллями, сумасшедшими и сетями злобных ботов в Интернете. Во время бедствия в Шевенингене по всем медиа разошлось и стало вирусным фото, на котором королева протирает дезинфектантом складной столик. Оно сделалось своего рода иконой – быть может, потому, что отлично укладывалось в стереотипный образ голландской женушки, драящей стены, ступени, тротуары, все и вся, что не успело убежать от ее гигиенического рвения. В то же время этот образ был современным и по-новому актуализировался в контексте внезапной и потрясшей страну трагедии. Фредерика Луиза Матильда Саския явилась своим подданным в образе Саскии, женщины из народа. Так что люди увеличивали и распечатывали эту фотографию, ламинировали, наклеивали на баннеры, делали из нее плакаты – и теперь казалось, что сама Саския, украшенная оранжевыми гирляндами и картонными коронами, стоит среди этой возбужденной и радостной толпы. Разумеется, было бы странно, даже как-то неправильно, если бы королеву обожали сто процентов собравшихся; так что здесь и там среди фанатского творчества – особенно на трибунах, в задних рядах – можно было заметить протестные плакаты. Одни из них относились к тем или иным действиям правительства Рюда. Другие осуждали монархию как таковую. Были и просто непонятные. Все нормально. Все как должно быть. Тем не менее Виллем вглядывался в плакаты и не забывал незаметно их фотографировать. По большей части они отражали позиции разных меньшинств или групп влияния, уже ему знакомых. Но Виллем не хотел пропустить, если появится что-то новое. Когда процессия дошла до последнего поворота на Бинненхоф, Виллем заметил группу протестующих – по крайней мере, так ему показалось, – которые, встав в нескольких метрах от верхнего ряда трибуны, развернули плакат, склеенный из нескольких листов формата А3, с простой надписью: «ZGL». Больше ничего. И рядом грубое, мультяшное изображение какого-то животного – примитивная геральдика. О ZGL Виллем никогда не слышал, хотя что-то в этой аббревиатуре показалось ему смутно знакомым. Буква Z заставила обеспокоиться: под ней могут подразумеваться «сионисты»[74][В европейских языках слово «сионист» пишется как «zionist».], а радикалы, помешанные на борьбе с сионизмом, в его внутреннем рейтинге опасных психов, за которыми нужен глаз да глаз, находились на верхней строчке. Он сфотографировал плакат. Впереди показался Бинненхоф. Толпа осталась позади, а процессия перешла по мосту через канал и начала протискиваться в узкие старинные ворота. За воротами она распалась на отдельные потоки. Здесь гостей встречала музыка – точнее, военный оркестр. Кульминацией мероприятия должен был стать вход королевы Фредерики в Риддерзал, и важно было, чтобы она вошла последней. Виллем показал удостоверение и прошел в зал через боковую дверь. Пока за дверями играл оркестр и шла предварительная церемония, он нашел свое место. Большую часть церемонии он пропустил. Под шум и обрывки музыки за окном председатель парламента открыл заседание, ударив по столу молотком, и произнес короткую вступительную речь, в которой представил различных членов кабинета, а также представителей Арубы, Кюрасао и Сен-Мартена – остатков Голландской империи, до сих пор признающих Фредерику главой своих государств. Через несколько минут после того, как Виллем вошел в зал, распахнулись двери и объявили о прибытии королевы. Все поднялись с мест. Протрубили фанфары – и в зал вошла королева, сопровождаемая спикером палаты. Она прошла по проходу, кивая разным видным лицам, которых узнавала по дороге. Поднялась на возвышение и воссела на трон – аутентичный трон королей Нидерландов, огромный и неуклюжий, с тяжелым балдахином, изукрашенный готической резьбой. Все сели, зал затих – и королева начала зачитывать свою речь: слово за словом, строка за строкой. Речь началась с предложения почтить минутой молчания память погибших в недавнем бедствии в Шевенингене: всего восемьдесят девять жертв. Традиционно в начале речи королева подводит итог важнейшим событиям прошлого года, особенно тем, что могут сказаться на бюджете. Этот раз не стал исключением. А упомянуть о трагедии в Шевенингене и затем надолго отвлечься от угрозы глобального потепления было бы странно, так что эта тема прозвучала в речи первой. Как прекрасно знали все в этом зале, за прошедший год в политических танцах вокруг глобального потепления не появилось никаких новых па. Все партии правящей коалиции – и большинство из тех, что составляли Генеральные штаты, – соглашались, что климат меняется, уровень моря растет и человечеству надо что-то с этим делать. Чем ближе к правому краю находилась партия, тем более склонна она была настаивать, что опасность преувеличена, и сопротивляться любым мерам, предлагаемым правительством и связанным с сокращением выхлопов, улавливанием углерода и тому подобным. Это была заведомо проигранная битва – и проигранная уже давно; но она обеспечивала крайне правых политической валютой, которую они тратили на другие цели. Резкие обличения в адрес правительства, душащего свободный рынок, ничего не давали в смысле прямого политического влияния, но обеспечивали правым голоса консервативных граждан и деньги консервативных доноров, которые можно было использовать в других областях – например, добиваясь ограничения миграции или организуя райскую жизнь двум дюжинам еще сохранившихся в стране фермеров. Все крупные партии, как состоящие, так и не состоящие в коалиции, соглашались, что глобальное потепление в результате действий человека вполне реально и последствия его, особенно для Нидерландов, невозможно переоценить. Расходились только в том, насколько решительны должны быть ответные меры. Но геоинженерия как таковая, по всеобщему молчаливому согласию, была настолько за пределами всех разумных опций, что в Бинненхофе даже не упоминалась. Крайне правые, согласно собственному учению, не принимали глобальное потепление всерьез, так что с их точки зрения такие меры были попросту не нужны. Все другие партии дружно предавали геоинженерию анафеме. Вот почему само слово никогда еще не звучало в монаршей речи в Третий Вторник. Но сегодня, читая текст, сочиненный в ночи премьером Рюдом, королева Фредерика его произнесла. В заключение абзаца о глобальном потеплении она сказала так: – Некоторые утверждают, что попытки изменить наш образ жизни и снизить выброс в атмосферу парниковых газов запоздалы и недостаточны, что вместо них мы должны обратиться к различным геоинженерным схемам как к временному решению – как в старой легенде о мальчике, который затыкал дыру в плотине пальцем, пока не подоспела помощь. Мы отвергаем этот соблазнительный, но близорукий и опасный подход. Новые геоинженерные схемы для нас неприемлемы. Слово «новые» Рюд вставил в последний момент, во время разговора с королевой; оно было написано на полях чернилами. Вписав свою поправку, Рюд ее сфотографировал и отослал к себе в офис, чтобы в официальный текст речи внесли соответствующие изменения перед публикацией в Интернете. Королева прочла все верно. Но здесь произошла заминка – полсекунды или секунда, пока она искала глазами поправку на полях. – Многие, знакомые с историей нашей страны, скажут, что своего рода геоинженерией мы занимаемся уже много столетий, что без нее Нидерланды, по крайней мере в нынешнем своем виде, не существовали бы вовсе и что остановка этих усилий приведет к затоплению нашей страны. Поэтому мы исключаем из этого заявления уже существующие меры. Защита нашей береговой линии и находящихся за ней территорий остается нашим главным приоритетом. И дальше – к куда более обычным для речи в Бюджетный день рассуждениям о том, сколько денег придется потратить на защиту береговой линии в этом году. Затем об образовании, пенсиях, общественном транспорте и тому подобных привычных материях. Закончила королева, как обычно, расплывчатым, внеконфессиональным призывом на страну Божьего благословения. Слушатели в Риддерзале поднялись с мест и прокричали: «Lang leve de Koningin!»[75][«Да здравствует королева!» (голл.)] и троекратное «Ура!», после чего вся процессия двинулась в обратную сторону. Обычно Виллем днем не пил, но, вернувшись в свой кабинет в Ноордейнде-Палас, налил себе скотча и сел, положив ноги на стол. На экране прикрученного к стене «бабушкиного» плоского телевизора он запустил ленту видеоновостей, на стеклах очков просматривал соцсети, на планшете – снимки, которые сделал в ходе процессии. В телевизоре не происходило ничего такого, что вызвало бы желание включить звук. Во дворе Бинненхофа расставили свою аппаратуру корреспонденты трех нидерландских телеканалов в ожидании членов парламента или каких-либо иных ньюсмейкеров, у которых стоит взять интервью на фоне здания. Переключая каналы, можно было увидеть разные говорящие головы; но все они стояли так тесно, что в интервью одного на заднем плане приглушенно раздавались голоса других. Виллем отыскал канал стримера, поставившего камеру так, что видны были все три интервьюируемых одновременно: один поближе, двое подальше. Что они говорят – он догадывался и так. К тому же Реми сейчас сидел дома, смотрел телевизор и время от времени делился насмешливыми комментариями: если на каком-то из каналов начнется что-то интересное – Реми сообщит. Тем временем, листая галерею, он снова наткнулся на плакат с надписью «ZGL» и решил выяснить, что это означает. При быстром поиске выявилось несколько возможных кандидатов. Некоторые, как он и предчувствовал, были связаны с сионизмом. По счастью, след оказался ложным. Z здесь означало «Zeelandsсhe» – «зеландский». Зеландия – провинция Нидерландов на крайнем юго-западе страны вдоль берега Северного моря, между Рейном на севере и бельгийской границей на юге. Плоская и малонаселенная низменность – низменность даже по нидерландским стандартам, – она состоит в основном из вытянутых, словно пальцы, островов, указывающих прочь от земли. Большая часть суши здесь отвоевана у моря. Зеландия сильно пострадала во время наводнения 1953 года – именно там отец Виллема чуть не утонул у себя на чердаке, – и теперь от подобных бедствий ее защищает, хотя бы теоретически, длинная дамба, соединившая концы «пальцев» между собой. На картах она выглядит как паутинка, в действительности это массивное сооружение из песка и камней, прочно отгораживающее Зеландию от океана. Буквы G и L, как выяснилось, означали «Geotechnisch Liga» – то есть «Геотехническая (синоним геоинженерии?) лига». По-голландски звучит довольно странно. «Лига» – слово, пришедшее из испанского, употребляется оно обычно в футбольном контексте. Несмотря на странное название, ZGL, похоже, была вполне реальной организацией. И существовала уже не первый день. Об ее основателе имелась короткая, но вполне достоверная на вид статья в Википедии: родился в 1937 году, основал организацию в 1953-м, после наводнения, с целью укрепления береговых защитных сооружений и помощи жертвам будущих стихийных бедствий. Сам он уже скончался, но организация продолжала действовать. Хартия ZGL была составлена в таких выражениях, что поддерживала не только строительство плотин, но и любые другие «геотехнические» меры, способные защитить Зеландию от угроз со стороны Северного моря. В текущей ситуации это означало, что они поддерживают геоинженерию и – судя по постам и апдейтам за прошлую неделю – к проекту Т. Р. в Пина2бо относятся вполне положительно. > А вот и наш сукин сын! Очередное сообщение от Реми. Виллем поднял глаза к видеостриму и обнаружил, что напротив одного из телекорреспондентов занял позицию Мартин ван Дэйк. Он защелкал пультом, переключая каналы, пока не нашел нужный. Более-менее реальным весом в Нидерландах обладали две партии, которые можно было по заслугам назвать крайне правыми – если судить как по их открытой неприязни к мигрантам, так и по другим позициям, выходящим далеко за пределы нынешнего политического окна Овертона. Одну из них, более старую, возглавлял престарелый политик, за много лет заработавший в парламенте репутацию enfant terrible. Второй была партия Мартина – относительно молодого, куда более гибкого и хитроумного. Излагал он фактически те же идеи, но в куда более презентабельной обертке, и считался человеком, которого стоит опасаться. Первое, что заметил в нем Виллем, – значок с аббревиатурой ZGL на лацкане. Кроме надписи, на значке был герб Зеландии: лев, выходящий из морских волн. Эта неожиданная деталь поначалу отвлекла Виллема от слов Мартина. Как правило, об этом беспокоиться не стоило: говорил он вещи весьма предсказуемые. Те, кто его любил, – любили за остроумие и стильность. А Виллема от этой стильности и остроумия тошнило. Так что он снова погрузился в чтение о ZGL. На веб-сайте организации нашлись симпатичные черно-белые фото 1950-х годов: вот члены организации ремонтируют плотину, вот основатель выступает в парламентском комитете… >!!! – пришло от Реми, и Виллем снова обратил внимание на Мартина и сделал погромче звук. – Да, – говорил Мартин явно шокированной тележурналистке, – наша позиция в этом вопросе действительно изменилась. Прямо сейчас мы переписываем партийную платформу. – Он помолчал, глубоко вздохнул, и лицо его омрачилось на глазах. – В Шевенингене я потерял друга, – сообщил он. – На похоронах его мать подошла ко мне и со слезами умоляла пересмотреть позицию нашей партии в вопросе о klimaatnood. «Чрезвычайная климатическая ситуация». Никогда до сего дня Мартин ван Дэйк не употреблял это словосочетание всерьез – только критически или с издевкой. – Недавние исследования неопровержимо доказали, что глобальное потепление, вызванное воздействием человека, реально и представляет для нашей страны величайшую угрозу со времен Гитлера. Виллем расхохотался и стукнул ладонью по столу. Вот дает! Услышать такое от крайне правого – все равно как если «зеленый» начнет восхвалять убийства бельков![76][Бельковый промысел – охота на новорожденных детенышей тюленя, обладающих пушистым белоснежным мехом. В последние десятилетия подвергается жесткой критике со стороны природоохранных организаций.]