— Ага! — обрадовалась Лида. — Я тоже без инструкции не разобралась. Нужно повернуть верхнюю часть куба по часовой стрелке. Вот так! — Она взмахнула перед собой рукой — как волшебник, делающий забавные пассы, чтобы отвлечь внимание зрителей. — Все просто на самом деле. — Как кубик Рубика? — Почти. Я попробовал последовать ее немногословной инструкции, но у меня ничего не вышло — куб был монолитным и совершенно не хотел разламываться пополам, как логическая игрушка. — Да нет же! — сказала Лида. — Верхнюю часть! — А как тут понять, где верх, а где низ? Он же квадратный. Лида рассмеялась. — Дай сюда! Я вернул ей куб. Лида взяла его пальцами за основание и, подняв перед собой, аккуратно повернула две части куба в разные стороны. Раздался тонкий электрический щелчок, и верхняя грань куба засветилась. 82 Звезды. Передо мной простиралась бездонная ночь, открытый и бесконечный космос, где призраки давно погасших звезд, свет которых путешествовал через солнечные системы, складывались в удивительные созвездия вместе с мерцающими огнями спутников связи и выходящих на орбиту кораблей. Мы стояли у обрыва — черного и пологого. Стоило лишь посмотреть вниз, как начинала кружиться голова. Был второй час — глубокая и немая ночь, — и даже бледный свет звезд, пробивавшихся сквозь корону атмосферного газа, казался ярким. Я неплохо знал навигационные карты, хотя соответствующего предмета у нас еще не было, однако живое ночное небо мне доводилось видеть так редко, что, оказавшись вдали от города, я растерялся. — Смотри, а вон там, — неуверенно начал я, показывая пальцем на яркую искорку, — вроде как Венера. Лида задумалась. — Не уверена. Странное расположение для Венеры… — Лида пару секунд следила за мнимой звездой. — А она ведь движется! Так что это не Венера, это какой–то спутник. — Где же тогда Венера? — И правда, не видно. Нет сегодня Венеры. Сегодня только Земля. Лида улыбалась. После плоского городского неба, в котором отражался искусственный свет многоквартирных домов и круглосуточных иллюминаций, лишая его глубины и жизни, можно было подумать, что мы оказались на другой планете, пустой, холодной и безжизненной, точно самая глухая ночь, и в то же время красивой до дрожи — как бывает красивым то, чего еще не коснулась рука человека. Мы были одни. Лида на сей раз надела простенькую серую ветровку с высоким воротником, а вместо сумочки взяла маленький рюкзачок — как будто мы собрались в поход, на звездную ночевку. Даже волосы она заплела в длинную косу — впервые со дня нашего знакомства. — Красиво, — сказала Лида. — Но, честно…. Мне кажется, в институтском городке тоже должно быть все хорошо видно. — Мне говорили, здесь самое лучшее место. — Да ладно, я не против. Здесь довольно… — Лида склонила голову, — романтично. И тут же поежилась, потирая плечи: — Хотя меня немного пугает то, что здесь никого нет. К тому же ты оставил машину почти на дороге. — Ничего страшного. Она застрахована. — Ага, только как мы будем отсюда выбираться. — Ты хорошо подготовилась. — Я коснулся ее плеча. Лида была одета уже совсем по–осеннему, хотя осень и началась лишь час назад — под ветровкой у нее был вязаный свитер с толстым воротником, а привычной узорчатой юбке она предпочла теплые брюки. — А ты дрожишь, как осиновый лист, — сказала она. Мы стояли на утесе, над ночной рекой, в которой, вздрагивая в волнующейся воде, отражались растущий месяц и звезды — или планеты, или восходящие по орбите корабли, — похожие на тающие в глубине песчинки. Легкий ветерок приносил запах воды, играясь с выбившейся из косы челкой на лбу Лиды, и она постоянно приглаживала ее рукой. — Здесь красиво, — повторила Лида, — и… Она подняла с земли небольшой камешек — выточенную ветром гальку — и, размахнувшись, бросила его в воду. Легкий всплеск напоминал плач ночной реки. — Спорим, закину дальше? — завелся я. — А я и не пыталась далеко бросить. — Хотела, чтобы он подпрыгнул на воде? — Я не умею так, — насупилась Лида. — Я тоже, — признался я. Лида подняла еще один камешек. — Забавно. — Она крутила в руке гальку с мраморными прожилками, поблескивающими в сумраке, как фосфор; галька напоминала огромное яблочное семя. — Если знаешь вес камня, угол падения, то можешь предсказать все волны, все круги на воде, которые он вызовет, еще до того, как упадет. — Логично. — Все дело в том, что… — Лида бросила гальку в реку. — Иногда я думаю, мы и сами — лишь круги на воде. Она чуть заметно улыбнулась, неожиданно смутившись. — Люди не так уж и предсказуемы, — сказал я. — Я не об этом. — А о чем? — Неважно. — Лида качнула головой. — Ох, и завез ты меня! Здесь какой километр? — Километров семьдесят от институтского городка. Примерно. — Неплохо, — сказала Лида. — Это, конечно, интереснее, чем кафе, но… Вообще–то я намекала на планетарий. — И толкнула меня локтем. — А как же «Патрокл»? — картинно возмутился я. — Ах да! Та фотография. Я уж и забыла о ней. Порывистый ветер, перепутав в сумраке направления, подул откуда–то со стороны, из–за утеса, и Лида повернулась ко мне, зябко обхватив себя руками. — «Патрокл», значит? — спросила она. Ее глаза в темноте были черными. — Ну, — принялся оправдываться я, — мне показалось, это будет… — Символично, ага, — закончила за меня Лида и произнесла чуть тише: — Балбес. — Что? Почему? Лида не ответила. Я невольно прислушивался к глубоким вздохам волнующейся реки. Отблески звезд в воде вздрагивали, и волны, которые поднимал ветер, наводили на мысли о причудливых искажениях пространства — вроде тех, которые создают в фантастических фильмах двигатели космических кораблей. Лида вдруг начала обеспокоенно проверять карманы куртки. — Забыла суазор? — Да. Сколько там времени до выхода на орбиту? — Еще почти полчаса.