— Впрочем, я и правда стараюсь об этом не думать, — примирительно сказала Лида. — Подумаешь, какие–то фотографии. — Но если они действительно убрали Венеру, — задумчиво произнес я, — то, что повесили взамен? — Фотографии черного беззвездного космоса, — усмехнулась Лида. — Пустоты? — Ага, это было бы уместно. Кубики льда вновь закружились в ее бокале. Мы замолчали. В кафе стало шумно — люди за столами разговаривали громче, позвякивали бокалы, скрипели стулья. Близилось начало сеанса. — Надо бы нам для разнообразия походить по каким–нибудь другим местам, — предложил я, — без космоса. А то они постоянно напоминают… о том, о чем ты предпочитаешь не думать. — Но я люблю звезды, — сказала Лида. — Я тоже, — сказал я. Лида подняла бокал. — А еще я всегда так пьянею от рома. Я улыбнулся. Мы смотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова. Ее надоедливая сумочка свешивалась со спинки кресла — оставленная, ненужная, — а рука с тонким серебристым колечком лежала на столе. Я вздохнул и, отодвинув в сторону стоящий на пути бокал — уже наполовину пустой, с тающими кубиками льда, — потянулся к ней. — А мы не опоздаем? — спросила Лида, убирая руку. Мы не опоздали. Большинство мест в огромном зале были заняты, и нам пришлось протискиваться между рядами, заставляя вставать устроившихся зрителей. Мы сели. Приглушили свет, и наши комфортные ложа — высокие, с вытянутыми подголовниками, как у кресел операторов нейроинтерфейса — плавно откинулись назад. Мы лежали рядом. Лида беспокойно теребила лямку сумочки и хмурилась, глядя в черный купол над нами — невероятный экран в сотни метров шириной. — Все в порядке? — прошептал я. Лида быстро взглянула на меня и отвернулась. — Я и не думала, что он такой большой, — сказала она. — Именно так, как я себе и представлял, — сказал я, хотя пустой погасший купол тоже вселял в меня необъяснимый страх. Послышался мелодичный голос ведущего — хорошо поставленный и ровный. Было трудно поверить, что это говорит живой человек. Нас приветствовали и просили подождать — через несколько секунд должен был начаться рассвет. — Рассвет? — удивилась Лида. Наконец зеленые таблички над дверями погасли, шепот в зале затих, перестали поскрипывать кресла. Мелодичный голос напевно произнес: — Проходят неуловимые мгновения, и на востоке, там, где еще совсем недавно сгущалась тьма… Голос потонул, поблек в свете. Экран залило неестественное белое сияние, похожее на вспышку при химической реакции взрывоопасных веществ, и прямо над головами, из пустоты, выплыло багровое, как сгусток плазмы, Солнце, повиснув в воздухе, точно шаровая молния размером с дом. Я невольно прикрыл глаза. Кошмарное Солнце всходило, взлетало к вершине купола, оставляя после себя тонкий, поблескивающий искорками шлейф — как хвост от горящей кометы. — Что за ерунда? — прошипела Лида. Полимерный купол неба медленно заливал оранжевый свет, сгущаясь у горизонта — там, где стены сходились с потолком. — В полдень… — прозвучал музыкальный голос. Солнце пролетело сквозь рдеющие потолочные своды, и закатные краски, игравшие на куполе, потускнели. Купол принял голубоватый оттенок, изображая оглушительно пустое дневное небо — без облаков, без Солнца, но странно светящееся изнутри. — Близится ве… — продолжал электронный ведущий. Небо тускнело — кто–то осторожно снижал яркость экрана, давая отдохнуть глазам. Но потом у подразумеваемого горизонта вспыхнуло багровое зарево, и голографическое Солнце — уже не такое яркое, выгоревшее за стремительный день — вновь возникло из пустоты у нас над головами. — Голографический проектор, конечно, впечатляет, — шепнула мне Лида, — но зачем все это нужно? — Детям, наверное, нравится, — предположил я. — Ага. Если человеку, всю жизнь просидевшему в подземелье, рассказать о смене суток, то он наверняка представил бы такую же ерунду. Между тем наступила ночь. Купол над нами погас, истлело призрачное Солнце, и заведенный голос завел скучноватую речь о звездах, забавно растягивая слова. — Это шоу длится уже сколько? Минут десять? — спросила Лида. — Нам пока что не показали ни одной звезды. — Интригуют, — сказал я. — Ага. Или проектор сломался. Темнота, которая поначалу, после ослепительного рассвета и заката, давала приятный отдых глазам, угнетала. Было похоже, что мы просто сидим в огромном зале, где выключили свет, и слушаем утомительную запись чьей–то пафосной речи, доносившейся с разных сторон из спрятанных в стену динамиков. Но потом появилась звезда. Вернее, это был Марс — каким его иногда видно по ночам с Земли. Маленькая искорка вспыхнула над нами, и под аккомпанемент мелодичного голоса поплыла, подобно светлячку, в густой темноте. — Одна, — прошептала, едва сдерживая смех, Лида. Заиграла музыка — впервые с начала представления. Правда, тихие струнные переливы, скорее, подошли бы фильму о несчастной любви, чем сумрачной бессветной ночи, которую старательно воссоздавал проектор. Появилась еще одна звезда — точнее, Венера (о чем не преминул сообщить незримый ведущий), — и две мерцающие песчинки завертелись над нами, как в водовороте, красиво взлетая ввысь. — Две, — шепнула Лида. Загорелись другие звезды — не такие яркие, тающие в искусственной ночи. Плавная электронная музыка зазвучала совсем жалобно и тоскливо, а причудливый танец тусклых искорок под черным куполом напоминал все, что угодно, но только не движение звезд, как пытался уверить нас ведущий. Лида перестала считать и со скучающим видом наблюдала за представлением. Музыка ускорилась, послышалось тревожное пение горна, и в тот же миг купол над нами расцвел мириадами звезд, закружившихся в обморочном вихре — так близко, что можно было достать их рукой. — Здесь и сейчас, — прозвучал голос ведущего, — мы способны достичь невозможного, отправившись со скоростью, превышающей скорость света, к далеким мирам. Я повернулся к Лиде. Она молчала и смотрела на звезды. Звезды отражались в ее глазах. Искусственное небо над нами заколыхалось, искристые песчинки застыли под куполом, а потом зазвучала бодрая музыка — торопливый ритм ударных напоминал биение сердца, — и бесчисленные созвездия понеслись нам навстречу, возникая из пустоты. — Вот такой вид представился бы космическому путешественнику, летящему на корабле со скоростью… Танец звезд ускорился, тусклые огоньки превратились в стремительные световые росчерки — как на снимках с большой выдержкой, демонстрирующих суточные обороты Земли. У меня даже закружилась голова. Но потом небо погасло, музыка сникла, сойдя на нет, и установилась тяжелая черная тишина — кто–то остановил вечное движение Вселенной, нажав кнопку на пульте. — Интересно, — прошептала Лида, — а звездные карты у них правильные? Мне кажется, здесь все еще хуже, чем в том забавном кафе. — Да, образовательный потенциал у этой программы, конечно, оставляет желать лучшего. Тем временем проектор изображал радиоактивный рассвет. Солнце плыло к вершине купола, оставляя после себя искрящийся след. — Запись пошла по кругу? — спросила Лида. — Похоже на то, — согласился я. Но Солнце, вместо того чтобы исчезнуть, пройдя сквозь своды, застыло под потолком, и ведущий торжественно произнес: — А теперь мы снова сделаем невозможное и перенесемся на сотни лет вперед, когда именно здесь, с этой самой точки, можно будет наблюдать полное солнечное затмение. Лида зевнула, прикрыв ладонью рот. Солнце под куполом вздрогнуло, и с одной стороны его стала затягивать ровная темнота — тень от блуждающей Луны. Ведущий что–то говорил, но я уже не слушал; Лида тоже с интересом смотрела в потолок. Тьма поглощала Солнце — вскоре оно превратилось в яркий горящий полумесяц, как народившаяся луна, а затем от него осталась лишь тонкая исчезающая полоска света. После этого тень полностью заслонила Солнце. Секунду или две — не дольше, чем длится взволнованный вздох — под куполом висела страшная черная Луна. Но потом искусственное небо над нами погасло, сгустилась темнота, даже зажглись редкие робкие звезды, и над черным диском Луны расцвела пылающая солнечная корона — яркий, красивый нимб, который переливался и дрожал, как последнее дыхание. — Полная фаза затмения, — рассказывал электронный ведущий, — длится лишь несколько минут. Мы просто помолчим это время, с восторгом любуясь воцарившейся среди дня ночью.