Виктор молчал, отвернувшись. — Ты что, сам к ней подкатывал? Я толкнул его в плечо. — Ой, да прекрати ты! Виктор раздраженно передернул плечами и заспешил вниз по аллее, словно опаздывал куда–то. Но я не отставал. — Слышал просто, — бросил Виктор через плечо. — Многие пытались ее пригласить. Она всем отказывает. Говорят, парень у нее есть, и она с ним давно, еще со школы. Не знаю, правда или нет. Я остановился. Окрепший ветер нес по дороге снежную пыль, но я не чувствовал холода. — Извини. — Да ладно, что там. Я тебя понимаю. Ты ведь на нее давно запал. Потом, может, и неправда это. Может, у вас… Мимо торопливо шли студенты, кутаясь в одежду и прикрывая лица. Ветер был таким ровным и сильным, что, казалось, его создают не перепады атмосферного давления и высот, а огромная, работающая на полную мощность турбина. Виктор стоял рядом со мной, дожидаясь, пока я приду в себя после его откровений. — Пойдем, — сказал он. — Скоро пара. Да и я тут окоченею. Я кивнул, но не сдвинулся с места. Вместо этого я развернул суазор и долго смотрел, как по его испорченному экрану плывут призрачные цветные кляксы. Я написал ответ: «Буду ждать». Лида пришла вовремя, хотя я был почему–то уверен, что она опоздает. В отличие от меня она была одета по–зимнему — теплые брюки, длинная куртка с рукавами и воротником из искусственного меха. Волосы она заплела — я второй раз в жизни видел ее с косой. Я ждал ее на улице. Она вышла через открывшиеся с плавным шипением двери и недовольно смерила меня взглядом. — Я имела в виду внутри. Чего ты сюда–то вышел? Не замерз еще? — Мне не холодно, — сказал я. — Зайдем внутрь, — сказала она. Мы встали неподалеку от входа, хотя могли бы пройти в буфет или в одну из пустых аудиторий. Но Лида постоянно посматривала на свои ювелирные часики, отодвигая упорно сползающий вниз меховой рукав — как будто ход времени мог ускориться из–за каких–нибудь неоткрытых законов физики, лишив ее оставшейся половины дня, — и я не решился ничего предложить. — И о чем ты хотел поговорить? — Я хотел бы извиниться, — начал я заранее отрепетированную речь. — Мне очень нравилось встречаться с тобой, и если я сделал что–то не так… — Ты здесь ни при чем, — перебила меня Лида. Она замолчала. Я смотрел ей в глаза. — Давай сходим вместе куда–нибудь, — предложил я. — Можно после зачетов, если у тебя нет времени. Помнишь то звездное кафе? Или… — Я не против, но… Ты понимаешь, все сложно. Я сама запуталась. Мне нужно время. — Я ждал больше месяца, — сказал я, удивляясь своей храбрости. — Сколько еще тебе нужно времени? — Я понимаю, прости. — Лида опустила голову. — Это сложно объяснить, но… — У тебя кто–то есть? Лида нахмурилась, и я сразу пожалел, что задал этот вопрос. — Здесь не место. Давай потом? Все непросто, и я… — Потом? Лида вздохнула и оглянулась. Можно было подумать — она боится, что кто–то подслушает наш разговор. — Мы могли бы, — неуверенно пробормотал я, — сходить куда–нибудь, поговорить. Если ты не хочешь здесь. — Сходим. Но потом. А сейчас… — Что сейчас? — Я не могу пока тебе все объяснить. — Лида качнула головой. — Ты неправильно поймешь. Да и мне самой надо разобраться. Я знаю, что все это звучит… Она не договорила, отвернулась и подошла к дверям, которые услужливо разъехались в стороны. Шипение сервоприводов напомнило чей–то уставший вздох. Лида словно собиралась уйти не попрощавшись. — Куда ты? Что я неправильно пойму? Из открытых дверей тянуло сырым осенним холодом. — Зря мы начали говорить об этом, — ответила Лида, не оборачиваясь. — Я думала, что смогу тебе все объяснить, но… Пока не могу. Так стало еще хуже. — Хуже? — пробормотал я. — Хуже, чем что? Чем это? — И нетерпеливо взмахнул рукой, лишившись дара речи от досады. — Извини, — сказала Лида и вышла в ветреный сквер. 72 После того как ушла Лида, мне захотелось поехать в город — на окраину, к звездному театру — и, несмотря на холод, бродить по улицам всю ночь напролет. Я уже сидел в электричке, когда получил сообщение от матери: «Только что прошла полное обследование. Есть о чем поговорить. Приезжай». Я навещал ее последний раз месяц назад, хотя она постоянно приглашала к себе. Мама всегда жаловалась на проблемы со здоровьем, поэтому я не придал особого значения ее сообщению, но все же ответил, что ненадолго заскочу и пересел на другую линию. Она ждала за столом, на котором стояла чашка с холодным чаем. Ни один из экранов не работал. В квартире висела тягостная тишина. Мама обняла меня, поцеловала в лоб и долго рассматривала, как после многолетней разлуки. Я уже ждал, что она сейчас вздохнет, печально улыбнется и скажет, как сильно я изменился. — Ты будто на другой планете! — пожаловалась мама. — Очень редко вижу тебя теперь. Загружают вас там сильно, да? — Есть малость. — Ты не перерабатывай. У тебя же все всегда получается, ты же такой талантливый. Посмотри, какой ты уставший, бледный. Со сном плохо? — Завтра сессия, мама. — Разговор, не успев начаться, уже порядком мне надоел. — Я ненадолго. Мне повторить надо. — На ночь зубрить — дело плохое. Только вымотаешься. В ночь перед экзаменом лучше отдохнуть как следует. Хочешь, оставайся? Мама взяла со стола чашку, выплеснула остывший чай в раковину и принялась старательно оттирать края под тонкой, похожей на застывшее стекло, струйкой воды. Я молчал. — А я так разволновалась, когда ты сказал, что приедешь… Даже приготовить ничего не успела. Хотя я ведь тут… Она оставила чашку в раковине и стала вытаскивать из холодильника какие–то пакеты. — Я тут купила… — Я правда ненадолго, — сказал я. — Мне надо еще повторить кое–какой материал. Вместе с другом. Там поменялись билеты. Мама покачала головой. — Ты хоть посиди со мной немного. Я чай заварю. Я сел за стол. Мне показалось, что в гостиной, которая раньше была пропитана тягучим ароматом наваристого домашнего супа, пахнет едким тошнотворным лекарством. Я посмотрел на маму. — Что с обследованием? Ты говорила, есть, о чем поговорить…