Я засмеялся. — Теперь я вижу. Ты — не Таис. Ты… — Я напрягся, пытаясь вспомнить. — Ты Алик, да? Или кто–то еще? Сколько вас там? Вы все на кого–то похожи, все украли чужие лица? — Кто такая Лидия? — настаивал голос. — Вы ведь и так это знаете. Должны знать. Лидия — оператор четвертого разряда, была приписана к кораблю «Ахилл». Так же, как и я. При нападении сепаратистов была… Я осекся. А где была Лида? Последние события на «Ахилле» — когда врубилась тревога и коридоры корабля залило красным светом — я помнил смутно. Я закрыл глаза. Я был в тоннеле, соединявшем отсеки, — лишь в паре метров от рубки. Я не понимал, как там оказался. Сигнализатор в ухе истерично вопил, я пытался выключить его, засунув в ушную раковину палец, но от этого буравящий черепную коробку визг становился только громче. Лидия. Ее не было со мной рядом. В коридоре вспыхивали аварийные люминофоры, на мгновение я поддался панике, слишком сильно оттолкнулся от стены и врезался в поручень плечом. Плечо болело. Перед глазами плыла красная муть. И тут я увидел ее. Время замедлило ход, аварийные люминофоры в стенах неторопливо разгорались, наливаясь судорожным слепящим светом, и так же плавно затухали, коридор на мгновения погружался в темноту, а Лидия падала сквозь эти всполохи света, расставив руки, неподвижно глядя перед собой остекленевшими глазами, подчиняясь неизвестно откуда взявшейся силе притяжения. Нет, все было не так. Не так. — Что произошло с Лидией? — прогремел голос под потолком. 55 На следующий день после разговора рядом со звездным кафе Лида не пришла в институт. Я послал ей множество сообщений, но она ответила только поздним вечером, и я даже решил, что у меня начались галлюцинации, когда получил извещение на суазор. Она заболела. Ну, конечно! Я готов был поверить чему угодно, но только не простуде, которая так удачно подыгрывала ей, избавляя от необходимости со мной говорить. Должно быть — писала Лида, — она недостаточно тепло оделась во время нашей последней прогулки. В сквере оказалось слишком ветрено. Надо было посидеть в кафе, как я и предлагал. А вообще у нее, скорее всего, ослаблен иммунитет. Я долго думал, как ответить, но потом просто пожелал ей скорейшего выздоровления, разделся и лег в постель, хотя и понимал, что не смогу заснуть. Я старался представить, как пойду служить на огромный корабль, который не сможет даже заходить в атмосферу планет, однако передо мной упорно вставал образ «Патрокла» на низкой орбите Венеры. Мысли о Лиде сменялись мыслями о войне; я видел космические корабли, которые горели, распадаясь на части, как древние деревянные фрегаты; потом я вспомнил крематорий, погребальный костер и незаметную табличку с именем матери на могильной плите. Было за полночь, когда суазор, брошенный на столе, возбужденно задрожал. Я нехотя поднялся с постели. «Не спишь?» — написала Лида. От удивления я чуть не выронил суазор. «Почти сплю, — ответил я. — А ты почему не спишь?» Ответ пришел через минуту — я уже успел вернуться в постель: «Не хочешь меня навестить?» На следующий же день, после учебы, я поехал к Лиде домой. Второй раз в жизни я купил цветы — семь алых роз — и коробку шоколадных конфет в вычурной красной коробке в форме сердечка. Я волновался больше, чем во время вступительных экзаменов. Я боялся, что нежные розы завянут, пока я буду добираться до ее дома, что растает в коробке шоколад, что я запутаюсь на тесных улицах в центре и мне не поможет даже суазор. Лида не сказала, кто еще будет, кроме нее, а я не решился спросить. Я представлял, как все ее семейство примется пристально оценивать меня, едва я переступлю порог. В маглеве я подумывал повернуть назад — написать Лиде, сослаться на какие–нибудь внезапные и неотложные дела. Я почти жалел, что она меня пригласила, но в то же время очень хотел увидеться с ней. Я сидел у дверей с цветами и коробкой конфет. Другие пассажиры поглядывали на меня с многозначительными улыбками, я стеснялся этого повышенного внимания, мне было стыдно держать в руках конфеты и букет. Я сидел, отвернувшись, и смотрел на проносящиеся в окне улицы. Когда поезд въехал в центральные районы, солнце скрылось за похожими на сталагмиты многоэтажками, а пустое безоблачное небо поблекло, отражая унылую серость однотипных городских домов. Что–то было не так. Люди на улицах, которых я едва успевал рассмотреть в окнах летящего над скоростными путями маглева, шли неровно и нервно, разбредаясь в разные стороны, как толпа безумцев. Какой–то человек выбежал из подъезда и замер, уставившись в сизое небо. Другие пассажиры взволнованно переговаривались. Кто–то закричал. Суазор ожил, доставляя опаздывающие из–за перегруженной сети сообщения — методично, как отсчитывая секунды, одно за другим. Повинуясь импульсу, я вышел на следующей же остановке. Люди на станции необычно яростно ломились в открывшиеся двери и едва не втолкали меня обратно; я старался защитить драгоценный букет, прикрывал его рукой, но рослый мужчина с бледным обескровленным лицом отпихнул меня локтем так сильно, что я едва не упал на платформу, а один из цветков сломался в стебле и обреченно склонил нераскрывшийся бутон. На станции я был один. Маглев тронулся, как только закрылись двери, и быстро полетел над путями — машинист словно пытался наверстать время, потраченное на остановку. Я и сам не понимал, зачем вышел. Я не знал точно, где нахожусь. Я сел на скамейку рядом с урной и выбросил сломанный цветок. В букете оставалось ровно шесть роз — алых, едва распустившихся. Я осторожно проверил цветы. Потом вытащил суазор и открыл первое же уведомление. Экран на секунду закрасился черным, и включился новостной канал. — …точных сведений, — зазвучал надрывный женский голос. — Правительство пока не сделало никаких официальных заявлений, однако к нам попала запись, снятая с одного из кораблей, участвовавших в операции. На экране появилась голубая аура планеты, похожей на Землю; изображение тряслось, высоко над орбитой что–то ярко вспыхивало, ослепляя сенсоры корабля, и автоматический фокус камеры постоянно сбивался, из–за чего экран периодически заливало бессвязное цветастое марево, пока электроника наводила утраченную резкость. Призрачный горизонт плавно поднимался вверх; можно было подумать, что корабль, с которого ведется съемка, падает на планету — прямо в центр чудовищной бури, растянувшейся на сотни миль. Еще через секунду экран зарябил, изображение порвалось и распалось на бессвязные квадраты, а когда картинка восстановилась, я понял, что растущий над поверхностью планеты газовый гриб — это вовсе не ураган. Земля? Я вскочил на ноги. Только сейчас я заметил, что на станцию поднялись люди. Немолодая женщина испуганно взглянула на меня и тут же отвернулась, притворяясь, будто рассматривает уходящие вдаль пути. Небо было невозмутимо серым, без облаков, и даже ветер, из–за которого простудилась Лида, затих, настороженно выжидая чего–то. Внизу послышался искаженный голос светофора, запрещающий переходить дорогу на красный свет, я вздрогнул, придя в себя после временного помутнения, и вновь развернул суазор. — …только догадки, — говорила ведущая. — Мы не можем подтвердить того, что Венера подверглась массированному ядерному удару, однако на основе имеющихся данных наши специалисты предполагают, что показанный в видеофрагменте взрыв мог быть следствием падения на поверхность планеты крупного линейного корабля… Суазор работал на полную громкость; люди, стоявшие на станции, пугливо косились в мою сторону. Пожилая женщина, прятавшая от меня глаза, прошептала что–то — мне послышалось «это неправда», — и поспешила к спуску на улицу, откуда доносился механический голос светофора. — …об операции не были извещены… — надрывалась ведущая. Я убавил звук. — Также, по непроверенным данным, — приглушенно шептал суазор, — всего в нескольких миллионах километров от Земли были отмечены серьезные гравитационные возмущения, которые могло вызвать большое скопление кораблей. Впрочем, мы пока не смогли подтвердить или опровергнуть эту информацию. Известно, однако, и то, что двенадцать минут назад были отменены все коммерческие рейсы и на планете установлен негласный карантин. — Это повтор, — сказал мужчина неподалеку. — Пока ничего нового. Но они точно не смогут добраться до Земли. Я кивнул, хотя и не понимал, о чем он говорит. — В настоящее время не известно, когда именно была санкционирована проведенная на Венере операция, — продолжала ведущая. — Все ее детали держались в строжайшем секрете, и произошедшее стало для нас… Светофор под эстакадой предлагал всем желающим перейти на другую сторону улицы. Лампа на флагштоке над станцией часто замигала — приближался поезд. — …трудно оценить, — доносилось из суазора, — последствия… будем держать вас… Я свернул суазор, взял со скамейки букет и коробку конфет. Заговоривший со мной мужчина пренебрежительно взглянул на меня и отвернулся. Мне вдруг показалось, что прошло несколько часов и Лида уже перестала ждать. Розы завяли. Солнечный день подходит к концу, и в городе скоро станет темно, как в космическом пространстве. По перрону заскользила быстрая угловатая тень — длинный состав подходил к станции. Суазор задрожал в кармане, но я прочитал сообщение лишь когда забрался в вагон. «Ты слышал?» — написала Лида. «Скоро приеду», — ответил я. «Самое страшное, — написала Лида, — что я ни секунды не сомневалась в том, что именно так все и будет. В такие минуты понимаешь, насколько остальные твои «важные» дела на самом деле неважны. Представь, если они все–таки смогут пробиться к Земле? Все вокруг перестанет существовать через считаные секунды». Все проблемы ничтожны. Смерть матери, отношения с Лидой. У меня затряслись руки. «Даже конец света не сможет…» — начал писать я, но остановился. Что не сможет? Я вспомнил свой сон — когда огромный, похожий на перевернутую пирамиду корабль заходил на орбиту Земли, выплывая из мертвого сумрака, материализуясь из оглушительной пустоты вместе с истошными сигнальными огнями и черными дырами в многотонной броне.