— Я пока не знаю. Не знаю, хочу ли. Но мне самой становится страшно. Я раньше так мечтала об этом. Другие планеты, космические корабли. Но сейчас… — Слушай, — начал я, — эта война… Она не может так просто заставить нас отказаться… — Может. И заставит. Ты и сам об этом прекрасно знаешь. Радио можно выключить, но это ничего не изменит. Я не знал, что сказать. Солнце ненадолго скрылось за высокими соснами на обочине дороги, а потом засветило вновь, и ветровое стекло на мгновение стало темным. — Когда? — спросил я. — Со следующего курса? — Не знаю. Пока не знаю. Еще ничего не решено. — Но… — мне было тяжело дышать, — ты действительно сама этого хочешь? Я понимаю тебя, мне тоже страшно. Да и мне мама предлагала перевестись. Но родители не могут… они не имеют права решать за нас. Здесь все зависит только от тебя. Лида молчала. Я проехал нужный поворот, но не стал разворачиваться. Машина летела по пустой автостраде, радио не работало, заряда батарей хватило бы еще на сотни километров. Я подумал, что хотел бы просто уехать вместе с Лидой подальше от города, от института, от своей пустующей квартиры и звездного театра — и никогда, никогда не возвращаться назад. — Но мы ведь будем встречаться? — спросил я. Лида посмотрела на меня и улыбнулась. — Почему так происходит? — спросил я. — Как? — не поняла Лида. — Что–то постоянно разводит нас. Стоит мне лишь немного приблизиться, и ты отдаляешься от меня, будто бы нам… И тут же все стало ясным и ярким — как солнечный свет, который не могли остановить жидкие кристаллы на стеклах. — Я переведусь с тобой, — сказал я. Лида замерла в кресле — можно было подумать, что ее испугали мои слова. — Я переведусь с тобой! — с жаром повторил я. — Куда бы ты ни пошла. Есть вещи… — я опять задыхался от волнения, — …есть вещи, которые куда важнее, чем все эти глупые мечты. К тому же ты была права, когда говорила… Мир изменился. Звезды стали другими. Помнишь, раньше мы ездили за город вечером, чтобы посмотреть на небо? А сейчас мы поехали утром, чтобы успеть вернуться затемно, потому что всякий раз, когда я смотрю на небо, я вижу… — Смерть, — сказала Лида. Я проехал еще сотню километров, пока наконец не встал на обочине рядом с заросшей тиной заводью, через которую был перекинут хлипкий деревянный мост. Мы вышли из машины. — Тут довольно мило, — сказала Лида. — Да, — согласился я. — А как далеко мы от Москвы? — Километров двести где–то. Если сейчас поедем обратно, то успеем вернуться еще до обеда. — Но я пока не хочу уезжать. — Я тоже, — сказал я и обнял Лиду за плечи. Пахло сыростью и болотом. Деревянные доски под нами скрипели и прогибались. — Ты серьезно? Лида перегнулась через хлипкие перила; она улыбалась, глядя, как покачиваются на ветру кувшинки. — По поводу перевода? Да, серьезно. Я не хочу оставаться в технологическом без тебя. — Мы ведь все равно будем встречаться. Даже если я переведусь. — Я не хочу просто встречаться. Я хочу видеть тебя каждый день. Я хочу быть с тобой. Лида повернулась ко мне. — Спасибо, — сказала она. И заплакала. — Я никогда себе не прощу, — голос у Лиды дрожал, — никогда не прощу, если из–за меня ты откажешься от мечты. — А я никогда себе не прощу, если потеряю тебя из–за этой дурацкой работы. Я знаю, чего я хочу. Мы не вернулись в город к обеду. Когда мы ехали обратно, уже смеркалось и на небе, в сгущающейся темноте, загорались первые звезды. — Как красиво! — прошептала Лида, откинувшись на сидении. На следующий же день я сообщил о своем решении Виктору. Тот долго сверлил меня взглядом, не говоря ни слова, а потом покрутил пальцем у виска. — Ты серьезно? — хмыкнул он. — И все из–за этой… Вот уж не ожидал от тебя. Мне захотелось его ударить. — Это так глупо! — завелся Виктор. — Переводиться сейчас? Ты хоть понимаешь, что не сможешь вернуться обратно? Ради чего все это было? Все, через что мы прошли? Я молчал. — Ты хоть представляешь, сколько еще будет таких, как она? Я с трудом сдержал себя, отвернулся и зашагал прочь по коридору. Виктор что–то прокричал мне вслед. У лифтов он нагнал меня и грубо дернул за плечо. Он часто дышал, как после изнурительной пробежки, а щеки у него раскраснелись от волнения. Он прижал к груди ладонь, пытаясь восстановить дыхание, глухо кашлянул и сказал… 51 — Лида… — Я просила не называть меня так. Я усмехнулся. — Для вас — это что, превращается в игру? Таис поморщилась. — Это не игра, — сказал я. Таис не торопилась. Она стояла, неуверенно держа шприц двумя пальцами за рукоятку — точно медсестра, которая забыла, как правильно делать инъекцию, — и смотрела на меня. Я сидел на кровати. Меня опять переодели, пока я спал или был без сознания, — свежий костюм из неприятной синтетической ткани прилипал к телу, как вторая кожа, и вызывал сильный зуд, словно его пропитали каким–то едким раствором. Я резко дернул правый рукав новой куртки, и ломкая ткань затрещала у шва. — Время от времени мы делаем вам томограмму, — объяснила Таис. — К сожалению, по правилам безопасности это всегда происходит под наркозом. — Понятно, — сказал я. — И что показала томограмма? — Ничего, — ответила Таис. — Отлично! То есть вы делаете томограммы, они ничего не показывают, а потом вы наряжаете меня в новый костюм. Наверное, я должен вас за это поблагодарить. Таис промолчала и открыла медицинский чемодан. Глазок камеры качнулся из стороны в сторону, пристально наблюдая за ней. — Таис! — позвал я. — Честно говоря, я был бы не против увидеть хоть что–нибудь, кроме этих стен. Хотя бы процедурную, где вы делаете томограмму. — Я поговорю об этом. — С кем?