— А что? — Да нет, ничего. Просто я никогда бы не подумал, что ты и она… — Да иди ты! — фыркнул Виктор. — Извини, — сказал я. — Ладно, проехали, — примирительно сказал Виктор. — А как… А как там у тебя… 48 Я проснулся, когда у кровати лежал новый пакет с суспензией. На сей раз пакет не порвался, и белесая масса не растеклась по полу. Есть мне не хотелось — да и этот безвкусный паек не в состоянии был возбуждать аппетит, — однако я встал с кровати, поднял с пола пакет и оторвал зубами край. Панорамная камера следила за мной. Я осторожно отпил из пакета. Суспензия была необычно густой, как пюре, с плотными маслянистыми комками, которые неприятно перекатывались на языке. Я с трудом заставил себя проглотить эту тошнотворную дрянь и вытер рукавом рот. — Вы что, — крикнул я в потолок, — хотите меня отравить?! Мне никто не ответил. — Таис! — закричал я. Я уселся прямо на пол — в углу комнаты, где, как мне казалось, стены светились не так ярко — и поставил перед собой недопитый пакет. — Таис, — повторил я, уставившись на паек, — ты там? В камере было тихо; я даже не слышал, как шипит воздуховод на стене. Я поднял с пола пакет, взболтнул содержимое и сделал еще один глоток. Теплый ком поднялся по горлу, я попытался унять тошноту, но через секунду меня рвало белесой жижей. Я прокашлялся, покосился на пакет, а потом швырнул его в другой конец комнаты. Суспензия расплескалась по полу, а пакет грузно ударился о стену, отскочив к унитазу. — Я больше не буду жрать это дерьмо! — заорал я, поднимаясь. — Я лучше сдохну! Вы слышите меня? Камера бесстрастно смотрела в стену над кроватью. — Таис! — крикнул я. — Или тебе все равно? Ты слышишь? Мне надоело! Таис! Под потолком что–то зазвенело — как неисправный громкоговоритель, разучившийся воспроизводить человеческую речь, — но мне так никто и не ответил. Ярко горел белый безжизненный свет. Стояла тишина. 47 К концу осени пугающее молчание в соцветии неожиданно завершилось, и в новостной ленте стали появляться десятки сообщений о войне. Поводом послужила гибель грузового судна, которое возвращалось на Землю с Меркурия и было, как утверждали официальные каналы, атаковано кораблем сепаратистов. Баржа успела послать в центр управления сигнал SOS, после чего связь оборвалась. Это был первый случай с начала конфликта, когда сепаратисты уничтожили гражданское судно, не имевшее никакого вооружения на борту. В соцветии, впрочем, писали не только о погибшей барже. Чья–то очевидная провокация — что сепаратисты якобы готовят вторжение на Землю, собирая флот ни где–нибудь, а с темной стороны Луны — была бездумно скопирована в ленты десятками студентов. Со смехотворной серьезностью рассказывали, как мятежники захватывают экипажи гражданских кораблей в плен и ставят над ними бесчеловечные эксперименты, пытаясь взломать нейроинтерфейс. Писали даже, что сепаратисты умудрились, вопреки заверениям военных, заполучить крейсер с нашими опознавательными кодами, несущий полсотни ядерных боеголовок, и Земле теперь не избежать праведного возмездия. Это было похоже на истерию. Казалось, большинство подобных новостей выдумывались на ходу, экспромтом, и публиковались в соцветии исключительно с целью поразить читателей. Комментарии к записям состояли из бесконечных «о, ужас!», «как же нам быть?» и «я всегда знал (или знала), что это случится». К делу подключилась цензура. Руководство института всегда небрежно относилось к публикациям студентов в соцветии, однако из–за непрекращающегося потока чудовищных фальсификаций решило в корне изменить свою недальновидную политику. Появились модераторы, сотни сообщений безвозвратно удалялись из лент, а пользователи блокировались. Открыв как–то суазор, я обнаружил в соцветии пустую новостную ленту — страшные истории о мятежниках были ревностно вычищены, а писать о чем–то другом все разом разучились. Дня два или три я наблюдал странную отталкивающую картину — испуганное молчание всех друзей из сети. Потом появилась робкая заметка: «Первый пассажирский рейс за долгое время», — и на удивление удачный снимок взлетающего из пусковой шахты корабля, похожего на огромную межконтинентальную ракету с длинным хвостом из черного тяжелого дыма. «Первый твой пост за несколько месяцев, — прокомментировал я. — Я уж начал думать, тебе доступ закрыли». Лида ответила только на следующий день: «Доступ еще открыт», — написала она. Мы встретились в субботу. Лида сама предложила поехать за город на машине, и я снова потратил все свободные деньги, арендовав на день роскошный представительский лимузин, хотя на сей раз были варианты попроще и подешевле. Я заехал за Лидой утром, ни разу не заблудившись. Лида спустилась через пару минут после того, как я ей позвонил, улыбнулась и подставила для поцелуя щеку. Она нарядилась по–зимнему — в теплый свитер и длинное темное пальто. Волосы ее скрывала вязаная шапочка, натянутая до самых бровей. Я едва узнал Лиду в этой одежде. Я попытался обнять ее, она на секунду прижалась ко мне, но тут же отстранилась и посмотрела на автомобиль. — Красивый. Ты ведь брал такой же в тот раз? — Да, — сказал я. Мы выехали на эстакаду. Навигатор вежливо подсказывал дорогу, подсвечивая на лобовом стекле повороты. Лида стянула шапочку и принялась расчесывать волосы, откинув назад голову. — Холодно сегодня, — пожаловалась она. — Я даже пожалела, что мы решили поехать. Я тут простыла недавно. — Простыла? — Да. — Лида виновато поджала губы. — Но все уже прошло. Почти. — Гулять на ветру, наверное, все равно не стоит. Но мы ведь в машине, можно не выходить. — Тогда это будет совсем не интересно, — улыбнулась Лида. Через полчаса мы подъехали к границе города и встали в пробку. Навигатор вывел на лобовое стекло карту дорог, где ближайшие развилки были подкрашены красным. — Средняя скорость движения — два километра в час, — прозвучал приятный синтетический голос. — Все хотят уехать из Москвы сегодня, — сказала Лида. — Да, — сказал я. Я нервничал, как на первом свидании. Руки на руле вспотели, и я незаметно вытер их о брюки. Кто–то раздраженно засигналил сзади, и я проехал вперед, пропуская выворачивающую со двора машину. — Как в институте? — спросил я. — Да никак. Все как обычно. Учеба. Много заниматься приходится — перевели хоть и без потери курса, но программы–то разные. Надо наверстывать. Вот взяла факультативы. — А как твоя специализация называется? Нейродинамика? — Да, нейродинамика и нейробиология. Интересно на самом деле. Ничуть не хуже, чем… Позади нас вновь начали сигналить. Машины в ряду сдвинулись, и передо мной образовалось пустое пространство; я слегка коснулся педали газа, чтобы проехать вперед, но тут же резко сработало автоматическое торможение — массивный универсал вылетел с дороги–дублера и влез передо мной, едва не зацепив длинный капот моего автомобиля. — Осторожнее, — сказала Лида. — Смотри на дорогу. — Давно не водил. — А у тебя как дела? — То же самое, — ответил я, сжимая руль. — Учеба, предметы. Последнее время все прямо как с ума сошли с этой историей о барже. Столько всего в сеть посыпалось. Но ты же видела, наверное. — Да, они хорошенько все подчистили. И это на технологическом, который всегда славился своей… — Лида вздохнула. — Впрочем, их можно понять. У нас то же самое было. Так во всех соцветиях, наверное.