Девушка, стоявшая рядом с экскурсоводом, подняла руку, как на занятии, и что–то сказала. На меня нахлынуло необъяснимое волнение. В тесном накопителе стало душно. Я вздохнул и расстегнул воротник рубашки. Но все равно чего–то мучительно не хватало. Экскурсовод продолжал: — Нет, нет, Тенешкино построили почти шестьдесят лет назад. Это один из старых космодромов. Раньше через Тенешкино работали коммерческие компании, производились коммерческие рейсы. Но сейчас здесь обслуживаются только научно–исследовательские корабли — в основном ближнего диапазона. Вот, например, в окно вы можете увидеть… — Это космодром или музей? — спросил я у Виктора. — Говоришь, везде так? — А чего ты… — буркнул Виктор. — Кстати, ровно год назад, — говорил экскурсовод, — отсюда был произведен запуск «Пульсара?12», беспилотного корабля, спроектированного командой инженеров нашего института, на котором был установлен фотонный двигатель последнего поколения… — Точно музей, — хмыкнул я. — Кто–нибудь знает цель миссии «Пульсара»? — спросил экскурсовод. Ответила все та же девушка. — Да, — согласился экскурсовод. — Мы называем это исследованием ближнего рубежа. «Пульсар?12» передает на Землю собранную информацию по радиосети, и скорость передачи данных сейчас составляет… — И какой смысл в исследовании этого ближнего рубежа? — не выдержал Виктор. — Мусор от барж он, что ли, собирает? — А фотонный двигатель? — сказал я. — Это чья–то дипломная работа, не иначе. Виктор кивнул. — И зачем тогда рассказывать нам об этом с таким пафосом? — Ну, как же! — деланно возмутился я. — У института есть собственный беспилотник, который летит черт знает куда. Они, наверное, и послания для инопланетян туда записали. Виктор фыркнул, едва сдержав смешок. — Сегодня мы сможем посетить центр управления, — говорил экскурсовод, — а также выйти к взлетным шахтам после того, как закончится сервисное обслуживание и нам… Экскурсовод неопределенно махнул рукой в сторону окна. — Может, все–таки будет интересно, — с надеждой сказал Виктор. Я отвернулся. У ракеты, стоявшей в дальней шахте, суетились люди в блестящих комбинезонах. Рукав с лифтом отвели в сторону, но толстые шланги еще торчали из обгорелого корпуса. Солнце скрылось за облаками, и бетонное поле космодрома затянула пасмурная тень. Я подумал, что лучше бы навестил маму вместо этой тоскливой поездки, и полез за суазором, проверить сообщения, хотя и знал, что новых сообщений не приходило. Экскурсовод рассказывал историю Тенешкино, а девушка рядом с ним постоянно спрашивала его о чем–то или, напротив, пыталась сама отвечать на его вопросы. Я совершенно не видел ее лица. — Ты бы хоть навел справки об этом космодроме, прежде чем нас на экскурсию записывать, — сказал я Виктору. — Ой, да хватит уже ныть! Тебе ничем не угодишь! Смотрел я, не было почти ничего. — Конечно, не было. Писать–то нечего… — А ты хотел, чтобы тебя на «Патрокл» сразу пустили? И дали в кресле первого пилота посидеть? — А сам бы ты этого не хотел? Я не смотрел на Виктора, листая в суазоре переписку с матерью — все сообщения, сохранившиеся в истории, все ее надсадные жалобы и бестолковые расспросы. Вернувшись к последнему сообщению, я стал набирать ответ. — Интересно, а кто это? — спросил Виктор, показав кивком головы на девушку. Сердце сжалось у меня в груди. — Мне кажется… — пробормотал я. — Мне кажется, это… За окном что–то блеснуло, и через секунду послышался громовой раскат — как эхо от чудовищного взрыва. Невысокие строения космодрома захлестнула ударная волна, прилетевшая из–за туманного горизонта. Виктор, хамовато оттолкнув парочку сокурсников локтями, протиснулся к экскурсоводу, который болтал о чем–то с девушкой, активно жестикулируя длинной костлявой рукой. Начался ливень. Косые струи били в толстое оконное стекло, и силуэт обгорелой ракеты расплывался в потоках воды, таял, как огарок из воска. Я напечатал на экранной клавиатуре, повернувшись к окну: «О чем ты хочешь поговорить? Что произошло?» — Так! — раздался голос экскурсовода. — Мне сообщили, что центр управления открыт для посещений. Давайте, чтобы не создавать толкучки, будем проходить группами по пять человек. Выстройтесь в очередь. Послышались недовольные возгласы. — Итак, первая группа… Я искал в толпе Виктора, пока не заметил, что он уже выходит из накопителя вместе с девушкой и другими студентами. «Приезжай», — написала мне мама. Я встал в очередь — почти в самый ее конец, держа раскрытый суазор. За окном было темно, как ночью. — Это на полдня растянется, — пожаловался мой сосед, но я даже не сразу понял, о чем он говорит — о ливне или о посещении центра управления полетами. — Нелетная погода, — пошутил кто–то. «Хорошо, — напечатал я. — Приеду, как только смогу. Возможно, сегодня вечером. — И, подумав, добавил: — Постараюсь освободиться пораньше». Первая группа вернулась через четверть часа, однако Виктор не торопился ко мне подходить. Сначала он долго спорил с экскурсоводом, а потом остановился у окна и пытался рассмотреть что–то в дожде, прислонившись ладонями к стеклу. «Постарайся», — пришло сообщение от матери, и, хотя это было всего лишь слово, высветившееся на экране, я тут же услышал ее голос — недовольный, брюзгливый, словно я обязан лететь к ней через весь город по первому же звонку. «Если получится», — ответил я. Когда Виктор вернулся ко мне, из центра управления уже выходила вторая группа. — И как? — спросил я. — Что там? Виктор пожал плечами. — Увидишь. Хотя, честно, я и сам жалею, что сюда записался. К шахтам в такую погоду не пустят. Я вздохнул. — Интересно, в городе тоже идет дождь? — сказал я. — Думаю, это из города как раз принесло, — сказал Виктор. Я попал в центр управления только вместе с четвертой группой, где не знал никого, кроме одного невысокого коренастого парня, который примелькался мне на лекциях. — Итак, святая святых! — бодрым голосом начал экскурсовод, повторяя вступительную речь в четвертый раз. — Отсюда осуществляется контроль за взлетом, посадкой, а вся связь с кораблями идет через эти вот терминалы. — Но здесь никого нет! — Коренастый парень жадным взглядом осматривал пустые столы. — Да, — согласился экскурсовод, — космодром в сервисном режиме. Как раз в честь нашего приезда. Центр управления выглядел совсем не так, как в остросюжетных фильмах, — никаких экранов во всю стену, переливающихся голограмм и ярких полосок из светодиодов. Впрочем, я уже подготовился к разочарованиям. Это была скучная и серая комната, уступающая по размерам даже институтским аудиториям. В центре в четыре ряда стояли обычные офисные столы со старыми на вид терминалами; к полу и стенам были привинчены выкрашенные белой краской трубы, где, вероятно, проходила проводка; а роль огромного стереоскопического экрана, которые любили показывать в кино, выполняло широкое окно с армированным стеклом — такое же, как в накопителе. Все это и правда походило на пропыленный музей космонавтики. — А где информационный экран? — не выдержал я. — Куда выводится статус по полетам? Экскурсовод забавно поджал губы и показал рукой на окно. — Опускаются электронные шторы, — объяснил он, — и окно превращается в экран. — Какой–то маленький центр управления, — пожаловался кто–то, и экскурсовод насупился. — Отсюда, — с непонятной гордостью выдал он, — можно осуществлять одновременный контроль за четырьмя полетами! Есть также места для двух операторов, — экскурсовод подошел к высокому креслу, похожему на стоматологическое, и уперся рукой в подлокотник, — которые могут взять на себя полное управление кораблями и непосредственно из центра произвести взлет или посадку. — Нейроинтерфейс! — послышался шепот за спиной. Я прошелся между рядами офисных столов, игнорируя настойчивое «ничего не трогайте» экскурсовода. На тонких вогнутых мониторах были заметны пыль и отпечатки пальцев, огромные эргономичные клавиатуры из двух составных блоков, которые давно уже сняли с производства, потемнели от грязи, а надписи на большинстве кнопок стерлись. На столе виднелись следы от кружек с кофе, хотя все личные вещи были предусмотрительно убраны. Экскурсовод вновь рассказывал о «Пульсаре?12», и даже самые преданные его слушатели заскучали.