Подробности биографии Полины не так интересовали Виталия, как ее возможное местонахождение. Но в 1967 году Полина скончалась. Фон Краузе в своём завещании тоже указал эту дату. Дочери Полины, Екатерине, к этому времени уже было 22 года, она закончила институт, вышла замуж и поменяла фамилию. На этом здесь, в Смоленске, биография Екатерины Заикиной почти заканчивалась. Отработав три года по распределению, она с мужем, по данным паспортного стола, выписывается с места жительства в связи с переездом в Москву. С этой информацией Виталий и отправился домой. Он отблагодарил Раису Филипповну вместе с ее мужем, тоже «архивной крысой», хорошим ужином в лучшем ресторане города. Женщина, которая никогда не мечтала побывать, как она сказала, в «таком» ресторане, категорически отказалась принять от него вознаграждение за архивные услуги. Но пообещала зайти к нему в гости, если ей придётся быть в столице. СЛОЖЕНИЕ АРХИВНОЙ МОЗАИКИ Сведения, полученные ими в архивах, друзья свели воедино за кружкой эля в пивном баре. Результатом стала несколько неожиданная версия. Итак, Норман с весны 1942 года находился в армии. А Полина была вывезена в Германию летом 1942 года и отдана в распоряжение семьи фон Краузе. Из письма матери от 44-го года следовало, что Норман был в отпуске в конце того же года перед отправкой на Восточный фронт. Значит, он мог общаться с Полиной в это время. Но не исключено, что контакты между ними случались и раньше. Ведь Норман служил во Франции, а там отпускной режим для солдат соблюдался. Трудно поверить, что фон Краузе, находясь в армии почти три года, хотя бы дважды не побывал дома. Встречи его с Полиной, несомненно, имели место. Но каков был характер их взаимоотношений? Друзья допускали, что фон Краузе считал дочь Полины своей дочерью. Единственное подтверждение этому он находил в примерной дате рождения Кати — осень 45-го года. Нельзя было не заметить очевидного девятимесячного разрыва между этой датой и встречей Нормана и Полины в конце 44-го. Георгий не согласился с осуждающим мнением Виталия, что Норман подверг Екатерину грубому насилию, а потом, на склоне лет, решил покаяться и прислал своей дочери письмо в синем конверте с извинениями. Георгий показал однокласснику выписки, которые он сделал из писем матери Нормана. Постскриптумы к ним давали основания для предположения об определённых отношениях между молодыми людьми. Особое внимание друзья уделили приписке о любви. Рассматривая ее, Виталий сразил Георгия предположением, что цифра «3», которую тот принял за часть несохранившейся даты, может быть совсем и не цифра, а русская буква «З» — начальная буква фамилии Заикина. То есть это вполне могла быть подпись того, кто сделал приписку о любви. — Ну, брат, — сказал на это Георгий, — не то учебное заведение ты окончил. Тебе бы к нам — в аналитики. Таким образом, делали вывод расследователи-любители, если объяснение в любви, написанное печатными немецкими буквами, принадлежало Полине, то между молодыми людьми имела место взаимная симпатия, если не настоящая любовь. Но было ли это возможно в годы той страшной войны? В "невозможные", — подумалось Виталию, — времена. Ведь Полина была всего лишь подневольной рабой в хозяйстве матери немецкого солдата? Когда и почему отношение к ней, судя по косвенным данным из писем матери Нормана, сменилось на лояльное или даже благожелательное, было совершенно не понятно. Не испытывай Норман определённых позитивных чувств к Полине, это вряд ли могло бы случиться. Но могла ли мать Нормана, по сути дела рабовладелица, допустить серьёзные отношения сыны с рабыней? Или мать относилась к числу тех редких немецких женщин, не поддавшихся нацистскому русофобскому расизму, кто обращался с подневольными по-человечески или даже видел в русских таких же, как и немцы, людей? Проанализировав и суммировав свои наблюдения и версии, молодые люди сошлись во мнении, что любовь дело не подсудное, может случиться с кем угодно и где угодно, при самых невероятных обстоятельствах и в самые невозможные времена. А немцы бывают разные. Неизвестно, насколько глубоко была свойственна человечность семье фон Краузе, но в данном случае отрицать ее следовало с осторожностью. Полине, по сравнению с тысячами и тысячами угнанных в Рейх русских женщин, повезло. И повезло, скорее всего, случайно. Что-то в этом мальчишке-солдате Нормане фон Краузе было заложено природой, а может быть, и семьёй, такое, что вал нацистской пропаганды прокатился через него, не поглотив его душу целиком. Глава 6. НЕВОЗМОЖНЫЕ ВРЕМЕНА ГЕРТРУДА фон КРАУЗЕ Эти два молодых русских мужчины, случайно прикоснувшиеся к ещё одной тайне прошлой войны, даже не догадывались, чем руководствовалась фрау Гертруда фон Краузе в своем отношении к русской пленнице. Гертруда ненавидела войну, но истово верила, что Германия вынуждена ее вести и не допускала мысли, что немцы могут ее проиграть вновь, как это случилось четверть века назад. Она уже успела потерять на той и этой войне двух старших сыновей. Теперь она больше всего боялась за Нормана, последнего и самого любимого сына. Дочь, которую она родила, будучи уже очень немолодой, прожила всего девять лет. Гертруда с тревогой ждала наступления призывного возраста Нормана. Он был очень симпатичным пареньком, но в детстве часто болел и мать в тайне надеялась, что военная медкомиссия его забракует. Поскольку старшие сыновья к началу войны уже жили отдельно своими семьями, на Нормана не распространялся закон об освобождении от призыва одного из сыновей в семье. Гертруда была практичной немкой и на случай, если сына все-таки призовут, стала думать, что ей следует предпринять. Она не исключала, что и он может не вернуться с фронта. И тогда она останется одна на белом свете. Чтобы не допустить своего одиночества в старости, нужно было что-нибудь придумать. Женить Нормана перед армией ей не удалось. Он категорически этого не хотел. Мать всячески поощряла интерес юноши к девушкам, рассчитывая, что, хотя бы одна из них «понесёт» от него вне брака. Но не случилось. Пришлось Гертруде думать над другим планом, который мог дать ей ребёнка от последнего сына. И она приступила к его осуществлению, как только Нормана все-таки призвали в 42-м. Женщина стала посещать концентрационные лагеря и распределительные пункты, где можно было взять подневольных работниц в своё хозяйство. Она целенаправленно искала белокурую, небольшого роста, красивую девушку, желательно с голубыми глазами. Такой когда-то была ее дочь, которую в 9 лет унёс скоротечный менингит. Норман просто обожал сестрёнку, и едва не тронулся умом после ее смерти. Он не выходил из депрессии почти год. Расчёт матери был таков. В армии солдату положены один-два отпуска в год. Увидев на побывке дома девушку, так похожую на его сестру, Норман увлечётся, сойдётся с ней, а уж она (мать) посодействует, чтобы та от него родила. Ребёнка у девушки заберёт, а ее вернёт в лагерь. Гертруде было все равно, какой национальности будет девушка. Не особенно ее беспокоил и вопрос, кто родится — мальчик или девочка. Ей просто нужен был ребёнок на случай, если война унесет и последнего сына. Гертруда нашла то, что искала. И ее не смутило то, что девушка оказалось русской. И у этой фрау в дальнейшем почти все получилось. Не могло не получиться. Норман был симпатичным, общительным пареньком и, несмотря на его небольшой рост, девчонки ещё в школе соперничали из-за него и порой даже жестоко. Норман впервые увидел Полину, когда приехал в свой первый армейский отпуск в начале 43-го года. Гертруда готовилась к его приезду. Полину перевела со скотного двора на работы по дому и на кухне, подкормила, приодела. Чтобы не отпугнуть русскую девушку немецкой военной формой, мать велела сыну носить дома только гражданскую одежду и ни словом не упоминать о войне. Полина Норману понравилась. Он сразу уловил в ней черты сходства со своей покойной сестренкой, на что и рассчитывала его мать. Первый раз он увидел ее на кухне, где она обслуживала торжественный ужин, который мать устроила в честь его приезда. И весь вечер он не сводил с нее глаз. За завтраком на следующий день он попытался заговорить с Полиной. Он умел завязывать знакомства с девушками, но здесь основным препятствием стало незнание Полиной немецкого языка. Весь ее языковой багаж состоял из немногих наиболее распространённых слов и выражений. Внимание, которое Норман стал оказывать Полине с первой встречи, сначала ее пугало. Девушка знала, что он солдат. А она на собственном опыте хорошо знала, что собой представляют немецкие солдаты. Знала это еще с тех пор, как они выгнали ее с подругами из общежития и погнали в окружении непрерывно лающих собак на станцию, где загнали в товарные вагоны для отправки в Германию. Помнила бесчеловечный лагерный режим. В хозяйстве Гертруды ежедневно сталкивалась с жестоким обращением надсмотрщиков с подневольными работниками. Все это не могло не поселить в ее душе непреходящий страх и ненависть ко всем немцам без исключения. Но Норман не был похож на тех немцев, с которыми ей пришлось сталкиваться раньше. Он был весел, улыбчив, добр, вёл себя деликатно, рук не распускал, никак не демонстрировал своего арийского превосходства. Временами обращался с ней снисходительно-ласково, как старший брат с младшей сестрой. Ему удалось произвести на неё впечатление. Полина так давно не испытывала доброго внимания к себе, что поддалась обаянию Нормана. По каким-то интонациям в голосе, по мимике и жестам, по его готовности помочь ей в выполнении тяжёлых в физическом отношении обязанностей по хозяйству, в дому и на кухне, она стала догадываться, что есть и другие немцы. Ее страх постепенно отступал, она понемногу раскрепощалась. Она уже не сутулилась, не прятала глаза при встрече с Норманом. Улыбка, прежде месяцами не посещавшая ее губы, вновь появилась на ее лице при их общении. Какое-то значение здесь имело и то, что Норман служил во Франции. Она знала об этом. То обстоятельство, что он никогда не был на Восточном фронте, не воевал с ее соотечественниками, приглушило неприязнь Полины к нему, как к представителю враждебного народа. Но несколько дней отпуска солдата быстро истекли и вновь наступили безрадостные недели и месяцы неволи. Гертруда вновь вернула Полину на тяжёлые работы. Однако теперь ее жизнь немного скрашивалось воспоминаниями о времени общения с Норманом, о его человечном отношении к ней. Гертруда внимательно наблюдала за развитием отношений сына с русской работницей. Она не посвящала сына в свои планы, не форсировала события, так как поняла, что они могут реализоваться сами собой. Да, и пока сын служил в уже побеждённой Франции, она не особенно беспокоилась за его жизнь. Шёл ещё только 43 год. Полине не знала, что происходит на фронтах на самом деле, и в оценках происходящего руководствовалась личными впечатлениями и своими прошлыми наблюдениями. Она помнила свою сожженную деревню, своими глазами видела поспешное отступление Красной Армии из Смоленска, и ей нетрудно было сейчас поверить в то, что немцы уже взяли Москву, Сталинград, Ленинград, как утверждали все в усадьбе Гертруды. Ей казалось, что все кончено и ее место здесь навсегда. Шло время и воспоминания Полины о Нормане стали тускнеть. Приезд его в конце 43-го на лечение после тяжелого ранения она восприняла почти равнодушно. Во время карательной операции против французских партизан Норман попал под плотный миномётный обстрел и выжил одним из немногих. После нескольких операций в госпитале его отправили домой для восстановления здоровья. Выздоровление шло медленно, затянулось почти на три месяца. Гертруда приставила Полину к постели больного в качестве сиделки и санитарки. Между тем в конце 43-го уже заговорили о неизбежном открытии Второго (Западного) фронта во Франции. Англия и США занимались подготовкой к высадке на побережье Нормандии. Гертруду это сильно обеспокоило. Смертельные риски для ее сына возрастали. Она попыталась комиссовать Нормана по ранению. Но одновременно продолжала реализовывать свой план, связанный с рождением Полиной ребёнка от Нормана. Если сына не удастся комиссовать, то к моменту отъезда на фронт его сближение с Полиной должно привести к ожидаемому ею результату — зачатию ребёнка. И она всячески старалась этому содействовать, даже выделила Полине комнату в своём доме. И питались они теперь втроём за одним столом. Постепенно поправляясь во многом стараниями Полины, Норман с увлечением занялся изучением русского языка, и, одновременно, обучением девушки немецкому. И она довольно скоро заговорила на нем и достаточно бегло. Параллельно он учил ее читать и писать. И первую фразу, которую он предложил ей скопировать печатными немецкими буквами, была: «их либе дих» — я тебя люблю. Сближение между ними действительно произошло, причём, оно стало следствием искренних чувств с обеих сторон. В эти месяцы каждодневного общения Полина почти забыла, что она подневольная рабыня. Она была почти счастлива. Поэтому отъезд Нормана в свою часть она искренне и горько переживала. Матери не удалось комиссовать Нормана по ранению. Первые сексуальные контакты влюблённых не дали результата. Понаблюдав несколько недель за Полиной на предмет беременности, разочарованная Гертруда вернула ее в общее помещение для работниц, и от работ по дому — снова к физическому труду на скотном дворе. В последний приезд Нормана в декабре 44-го года он и Полина стараниями Гертруды сразу стали жить вместе, конечно, в тайне от других работников и соседей. Для Полины эти несколько дней пролетели незаметно. В день перед отъездом Норман был молчаливым и грустным. Он ехал на русский фронт, но Полине об этом по каким-то причинам говорить не стал. Как только Гертруда заметила у Полины признаки беременности, а случилось это в феврале 45-го, она была просто счастлива. Ее план начал сбываться. Она освободила девушку от тяжёлых работ и вновь поселила ее в доме. Однако вскоре радость ее омрачилась печальным известием. Однажды Полина застала Гертруду плачущей в столовой. Никогда прежде никто не видел и слезинки на глазах этой суровой фрау. Даже тогда, когда она провожала последнего сына на Русский фронт. Сейчас на столе перед ней лежал серый листок. Полина испугалась, она сразу догадалась — что-то случилась с Норманом. Может быть, это похоронка. Слезы сами собой покатились из ее глаз. Стиснув кулаки у груди, она смотрела на старуху в ожидании этих страшных слов. Но Гертруда выпрямилась и отрицательно покачала головой: — Найн, — сказала она, — гот сай данк, вермисте. Полина поняла: слава Богу, Норман не погиб, пропал без вести. *** Между тем война уже шла на границах Германии. И скрыть это было невозможно. По дорогам потянулись длинные вереницы санитарных машин и просто грузовиков и конных телег с сотнями раненых и убитых. Для Гертруды все это оказалось большой неожиданностью. Русские оказались на территории ее страны намного раньше, чем можно было ожидать. Ее вера в непобедимость Германии пошатнулась. Но она продолжала надеяться, что Полина успеет родить до окончания войны. Она была вынуждена считаться с мыслью, что рано или поздно русские появятся и в ее дворе и не сомневалась, что Полина уйдёт с ними. И тогда ее надежда на ребёнка — радость ее старости — окончательно рухнет. А ребёнок был ей тем более нужен, что она все слабее верила, что Норман просто пропал без вести. Она уже не исключала его гибели, наблюдая эти бесконечные потоки машин с ранеными и убитыми. Она сомневалась, что он выживет, даже если просто оказался в плену. Все немцы свято верили своей пропаганде, что русский плен в Сибири равносилен смерти. Гертруда приказала приготовить ей машину и отправилась в ближайший от неё город в той стороне, откуда иногда стал доноситься тяжелый грохот, чтобы прояснить для себя обстановку. Но в тот день навстречу ей по шоссе двигалась такая лавина машин и людей, что после двух часов безуспешных попыток пробиться к городу она повернула назад. Заметив пожилого офицера с перевязанной головой и рукой на перевязи, сидящего вместе с солдатами на какой-то телеге, она предложила подвезти его. Тот с радостью согласился и Гертруда не упустила случае расспросить его о том, что происходит там, откуда он идёт. Из его рассказа она поняла, что не далёк тот час, когда русские танки могут оказаться и в ее селе. Первое, что она сделала, стремительно въехав на машине во двор своей усадьбы, приказала найти Полину. Не говоря ни слова, она схватила ее за руку и втащила в полуподвальное бетонное цокольное помещение дома, где когда-то была коптильня, а сейчас хранились продовольственные и иные запасы и всяческая рухлядь. Посреди подвала стоял большой деревянный стол, обитый железом, предназначенный для разделки мяса. Полина с удивлением и тревогой наблюдала, как Гертруда сбросила с лавки на пол соломенный тюфяк и ватный матрас, одеяло, подушку. Старуха приказала девушке сделать из них постель на столе. Потом велела ей принести два ведра воды, рядом с ними поставила таз. После этого она села, сложила руки под грудью и, опустив голову, долго молчала. Решение запереть Полину в подвале, чтобы не допустить ее встречи с русскими солдатами, пришло ей в голову ещё в машине, по ходу рассказа офицера о катастрофическом положении на фронте. Она так и поступила, действуя спонтанно. А сейчас задумалась: имеет ли это смысл? Если русские придут, как долго они будут здесь оставаться? Рожать Полина будет только осенью. Столько времени удерживать ее под замком невозможно. В усадьбе полно людей и своих, и чужих, утаить что-то от их глаз и ушей трудно. Тем более, что в большинстве своём эти глаза и уши к дружелюбию с ней не расположены. Наконец, решив, что ещё есть время, чтобы что-нибудь придумать, шлёпнув ладонями по коленям, она встала. — Пока будешь жить здесь, — сказала Гертруда, — еду тебе буду приносить. Выходить ты не сможешь. Буду тебя закрывать. Стульчак найдёшь вон там в углу. По ночам будешь выносить. Гертруда сначала выжидательно, а потом удивлённо посмотрела на Полину. Она думала, что та будет расспрашивать ее, почему и как долго ей придётся находиться взаперти. Но девушка молчала. Для неё уже не было секретом, что Гертруда ждёт от неё ребёнка не меньше, чем она сама. И догадывалась, почему Гертруда ее изолирует. ПОЛИНА Гертруда вышла, заскрежетал наружный засов двери подвала. В помещении было прохладно. Полина не стала раздеваться, забралась на свою постель на столе и закинула руки за голову. С тех пор, как она поняла, что беременна, что Норман может никогда не вернуться, что германская армия отступает перед советскими войсками, она находилась в состоянии тревоги, беспокойства, возбуждения. И сейчас путанные мысли вихрем носились в ее голове. Норман был ее первым мужчиной, отцом их будущего ребёнка. Но сейчас она не была рада этому ребёнку. Возможно, раньше, в те недели эйфории любви, которую она переживала, пока Норман находился дома на излечении после ранения, она бы восприняла свою беременность по-другому. Тогда ей казалось, что случилось чудо, что она выбирается из болота рабства и унижений, что у неё может сложиться семья. Она живёт с Норманом в одном доме, он с ней ласков и предупредителен, она ежедневно делит с ним постель, они вместе с его матерью питаются за одним столом. И когда на ее вопрос: «А если у меня будет ребёнок?», он, не задумываясь, весело ответил, что, если будет мальчик, они назовут его Эрих, а девочке имя пусть она придумает сама, у неё отпали почти все сомнения в благополучности своего будущего с Норманом. Тем более, что в исходе войны в пользу Германии никто вокруг неё в то время не сомневался. Но теперь все изменилось. Германия терпела поражения. Норман пропал и, может быть, уже мёртв. В последний свой приезд в конце 44-го он был уже немножко другим, не столь нежным. Ее стало раздражать, когда он, лаская ее, перебирая ее волосы, вспоминал свою любимую покойную сестру. Иногда даже называл Полину ее именем. Это вызывало у неё беспокойство, настораживало, подтачивало ее отношение к нему. Как долго он будет ласков с ней только потому, что она напоминает ему его обожаемую сестрёнку? Ведь кроме того разговора об имени возможного ребёнка, Норман больше ни разу даже не намекнул на возможность совместной семейной жизни в будущем. С некоторых пор ей стало представляться, что она была просто утехой Норману во время краткосрочных наездов солдата с фронта. Когда ее впервые посетила эта мысль, она весь день ходила как потерянная, то и дело украдкой вытирая слезы. Сначала это были слезы обиды, но день за днём они становились слезами недоверия к Норману, а потом и злости на него и на его мать. Что будет дальше, после войны, если у неё бесправный статус фактически вещи в этой семье? Своих она и ждала, и боялась их прихода. Как они себя поведут в отношении женщины, ждущей ребёнка от немецкого солдата — их смертельного врага? Она не знала зайдут ли советские солдаты в это немецкое село, останутся ли они в Германии, вообще? Она надеялась на это. Тогда можно было бы хоть на что-то надеяться в случае чего. А если победители получат с побеждённой страны то, что им нужно, и уйдут? Тогда управы на Гертруду ей не найти. Полине давно догадывалась, что Гертруда не против того, чтобы она родила. Но однажды она увидела, как Старуха извлекает из одного из своих сундуков детские вещи, оставшиеся от ее покойной дочери. И сердце у девушки дрогнуло от предчувствия беды. Она вдруг поняла, что та пойдёт на что угодно, чтобы оставить ребёнка себе. Но захочет ли оставить ее, Полину, в своём доме? И в каком качестве, если оставит?