– Ты прав. Наверное, лучше скитаться по культурной глуши в обществе дебильных сверстников. Я чокнулся с ней. – Ну да, торговать наркотой интереснее. – А знаешь, ты ничего. Обычно мне советуют вернуться домой. – Кто советует? – Зейн, Кэт, Зажим. Да все. – А где твой дом, Иззи? – Не важно… – Как ты вообще тут оказалась? Она посмотрела на меня. – Ты сюда не вписываешься, – продолжал я. – Почему? – Сразу видно, что ты из богатой семьи. – Да пошел ты, – сказала она. – Сразу видно, что ты из бедной. – Поэтому я здесь. Она помолчала, дымя сигаретой. – Дома подруги-анорексички. Парни, которые мечтают коснуться моей руки и посвящают мне дурацкие поэмы… – Изабель легко рифмуется. – Ага, – согласилась она. – Они повзрослеют. Изменятся. – А что, с возрастом люди меняются? Я не ответил. Она стряхнула пепел на стол, опалив мне руку, и продолжила: – Вот вы с Зейном поговорили. И что, он злоупотребил твоим доверием? – Нет, до этого не дошло. – Чего он хотел? – Совета. – Какого? – Он решил перекрасить дом. Спрашивал, подойдет ли светло-зеленый к его томным глазам. – Ты только что говорил про доверие… – Да, давай о чем-нибудь другом поболтаем. – Нет уж, – сказала она. – Выкладывай, чьим доверием он злоупотребляет. Я молча глядел на нее, пока она не прочла ответ в моих глазах. – Да пошел ты, – с нажимом повторила она и затушила сигарету о стол; на окурке остались следы оранжевой помады. – Я сама решаю, как мне поступать. – Она затянула шарф потуже, и я тут же вспомнил о шраме на шее. Отвернувшись, я окинул взглядом зал. Бармен уставился на меня. Суд его оправдал. Улики пропали. Он дал Изабель вино с наркотиком. Сегодня ему придется иметь дело со мной. Я помахал ему. Изабель взяла стакан Кэтрин, глотнула водки и, не моргая, смотрела на меня, пока не выпила около трети. – Хватит. – Я потянулся через стол за бокалом. В шумном баре, среди тысячи посетителей, мы вдвоем сидели в оглушительном молчании. – Надо же, – вздохнула Изабель. – Мы прямо как настоящая парочка. Занавес. Грустный конец веселого представления. Вспыхнули лампы, озарив лица посетителей безжалостным светом. Парни и девушки, такие бодрые и энергичные в сумрачной прохладе, теперь выглядели уныло и жалко. Смолкла музыка, подпиравшая своды, и оживление рассеялось. Бар словно бы опустел. Бармен бродил между столами, собирал грязную посуду и постепенно приближался к нам, не сводя с меня запавших глаз на помертвелом, напряженном лице. – Закрываемся. – Он с грохотом опустил на наш столик пластмассовую корзину с недопитыми бокалами. Изабель разглядывала себя в зеркальце. У нее шла кровь носом. – Подожди меня, – велел бармен. Она покраснела, посмотрела на него и едва заметно кивнула. – Лучше я ее домой провожу, – сказал я. – С чего бы это? – Никогда не знаешь, на кого наткнешься. – Он к тебе пристает? – спросил бармен. Изабель посмотрела на меня долгим усталым взглядом. По глазам было заметно, что она приходит в себя, но ее поведение оставалось неестественным. Она боялась бармена. – Да, – тихо сказала она. – Пристает. Бармен вытер нос, набычился. Потом с ухмылкой приподнял корзину за край и одним движением опрокинул. Меня осыпало битым стеклом, окатило потоками недопитого пива и прочих помоев. Откуда-то хлынула кровь. Мерзкое жидкое месиво потекло по ногам. Изабель съежилась на стуле. Вокруг заахали. Все разговоры разом смолкли. Какие-то парни загоготали. Посетители, уныло бредущие к выходу, оборачивались на нас. – Извиняюсь, – все с той же ухмылкой заявил бармен. Он достал носовой платок из кармана рубашки, наклонился, якобы промокнуть мне лицо, и с силой двинул плечом мне в грудь. Бейджик с именем больно вдавился в ключицу. Я собрался с силами и встал, опрокинув стул. Стеклянная крошка покалывала кожу щек. – Нил! – Барменша подошла сзади, примирительно коснулась руки Смитсона. Я качнулся вперед, но он меня оттолкнул. Зеваки у выхода с интересом наблюдали за нашими разборками. Некоторые смеялись и подбадривали нас. Под любопытными взглядами я чувствовал себя ужасно. Как последний забулдыга. – Прости, – сказал я Изабель и, споткнувшись о стул, побрел в туалет. – Подожди на улице, – бросил ей бармен. Весь окровавленный, в мокрых штанах, я ввалился в туалет. От меня разило спиртным. Два каких-то типа обменялись понимающими взглядами и поспешно вышли. Я думал об Изабель, вспоминал ее жалобный голос, улыбку Смитсона у здания суда. В зеркале мелькнуло мое отражение – красная рожа, дрожащее тело… Я прошел в ту кабинку, с посещения которой начался мой вечер, встал на унитаз, сорвал плафон с потолка. На пол посыпались куски штукатурки и свертки с наркотой. Я надрывал пластиковые пакеты, высыпал содержимое в унитаз и спускал воду до тех пор, пока на поверхности не осталось лишь несколько таблеток. Я нажал на смыв еще разок и вышел из кабинки. Дверь туалета распахнулась. Я медленно повернулся, точно зная, кто вошел. Свет ламп колыхался призрачным шлейфом. Бармен решительно прошагал мимо кабинок и впечатал меня в стену. Ключицу прошила боль. Бармен охватил ладонью мой подбородок так, что пальцы впились в горло. – Она моя, – прошипел он, глядя мне в глаза. В глазах помутилось. Он стоял совсем близко. Его дыхание пахло водкой. Он отвесил мне пощечину, потом еще одну и снова занес руку. Я кивнул. Он отпустил меня. Потом полюбовался на себя в зеркало, картинно замахнулся. Я невольно поморщился. Он захохотал и, довольный своим отражением, зловеще прошествовал к выходу. Мол, если вдруг что, то может и убить. Как только он взялся за дверную ручку, я сказал: – Глен. Он резко обернулся, услышав свое настоящее имя. – Что за фигня? Дверь захлопнулась.