– Главного извращенца тебе подавай, значит. Ладно уж, сейчас приведу. Он в последнее время такой серьезный. Даже не знаю, займется ли тобой. – Тип в парике встал, подмигнул мне и вышел из комнаты, на ходу приласкав пианиста. Парочка на кровати следила за мной остановившимися взглядами. Мы все ждали в тишине. Странный тип вернулся без парика, в бесформенном сером свитере поверх корсета и почти без макияжа. Лицо его было гладким и округлым, как коленка. Он босиком прошлепал к дивану, сел и недовольно хмыкнул. – Дик, – обратился он к юнцу за инструментом, потом к парню на кровати: – Дом. Свалите-ка ненадолго. Те вяло послушались. Парень потянул за собой девчонку, но та была в отключке. Он пожал плечами и, оставив ее лежать среди подушек, проследовал за приятелем в соседнюю комнату. – Не торопись, – сказал я. – Уж извини, что не разбежался тебя встречать, но ты еще ни разу не приносил хороших новостей. – Была бы моя воля, я бы вообще сюда не заглядывал. – Забавно, что мы так часто видимся. – Мне нужна кое-какая информация. – Что на этот раз? – Наркотики. – Фу, как ску-учно, – протянул Клоп, вставая с дивана. – Сиди. На днях у Зейна Карвера умыкнули брикет «восьмерки». Мне надо знать, где он. Клоп заинтригованно подался вперед: – А почему полиция ко мне не нагрянула? Я не ответил. – А, так это правда? Ты перешел на темную сторону. На этот раз окончательно. – Ты слышал что-нибудь? – Слышал, что ты улики крадешь. Что лопаешь спиды на завтрак, обед и ужин. Да ты с улицы гремел таблетками, как упаковка «тик-така». Я ничего не ответил. – Еще слышал, что Изабель Росситер вкололи грязную «восьмерку», – с улыбкой заявил он. – Ты в этом, случайно, не замешан? – Нет. – Жаль, – сказал он больше самому себе. – Мне мысль нравится… Я ждал. – Скучный ты стал. А помнишь, когда мы с тобой познакомились… Клоп вырос в «Оуксе», как и я. В то время это был подросток с ранимой душой, на десять лет старше меня и недавно осознавший себя геем. Он давал мне книги и альбомы, ничего не прося взамен. Я думал, он пытается убедить меня, что за пределами детского дома есть жизнь и надежда. Теперь я понимаю, что он пытался убедить в этом самого себя. Клоп улыбнулся: – Бывало, скажу какую-нибудь гадость, а ты пошутишь в ответ. Остроумно и жестко. А теперь ты так не делаешь. Шутки закончились? – Он отпил вина. – Ты – сплошное разочарование. – Если я тебя разочаровываю, значит все делаю правильно. Клоп швырнул бокал через плечо, рассмеялся и захлопал в ладоши. – Вот, теперь хоть сам на себя похож. Как ты ко мне, так и я к тебе. Знаю я одного парнишку, – сказал он, благодушно глядя на меня. – Ему восемнадцать, честное слово, начальник. Ну так вот, пацану несказанно повезло сегодня утром. Сначала побывал у твоего покорного слуги, а потом в Бернсайде ему предложили брикет «восьмерки». Вот он его и прикупил за полцены. – Как зовут? – Мм, Живчик или Бегунок, как-то так, сам знаешь, какие сейчас прозвища. Но из очень хорошей семьи. Живет на Сикамор-уэй. – В Уэст-Дидсбери? Клоп кивнул. – Мамочка с папочкой свалили куда-то на выходные, так что у Длинноногого Дядюшки сегодня выездное мероприятие. Он имел в виду себя. – Номер дома? Клоп ничего не сказал. Я подошел к следующей вазе. – Тридцать один. – Никуда сегодня не ходи. Я делаю тебе одолжение. – Нет уж, не хочу быть твоим должником. Я кивнул на спящую девушку: – Вызови ей такси, и будем квиты. 19 Мы приехали на место во втором часу ночи. Вдоль улицы Сикамор-уэй росли вековые деревья. Когда-то парочки из нашей школы вырезали на огромных стволах сердечки со своими инициалами. Сам я об этом только слышал. Ноябрь уже оборвал листву с деревьев, и в мрачном предзимье нагие кроны казались громадными костлявыми ладонями, простертыми к небу. Широкая прямая улица наглядно свидетельствовала об успехе и благосостоянии. По обе стороны дороги стояли отреставрированные викторианские особняки. Когда я сообщил Карверу, куда мы направляемся, он с минуту сидел за рулем и смотрел в окно. Понимал, что это означает конец всему. Одно дело, если грязная «восьмерка» всплывет где-нибудь в Бернсайде, и совсем другое – среди элитной зелени Сикамор-уэй. Карвер свернул на обочину у роскошного особняка и объявил: – Тридцать один. Номера на воротах было не видно, но мы считали дома с начала улицы. К нужному дому вела длинная подъездная дорожка. Сам дом скрывался за деревьями, с дороги виднелась только крыша. – Да, – подтвердил я. – Может, тебе лучше тут подождать? Карвер покосился на меня. Мы вышли из машины и направились к дому. В начале подъездной дорожки высились массивные автоматические ворота, черные с позолотой. Распахнутые створки – то ли сломался механизм, то ли их забыли запереть – несколько портили общий вид, нарушая идеальную симметрию. Мы подошли к дому. Вдоль лужайки стояли машины, совершенно не соответствующие особняку. Скорее всего, эти малолитражки принадлежали подросткам, которые недавно сели за руль. Изнутри доносился монотонный, ритмичный грохот стереосистемы. Карвер кивнул в сторону дома. У освещенного окна кухни стояла молоденькая девушка. Мы подошли ближе, и ее рот растянулся в идеальной белозубой улыбке. Мы с Карвером замерли, не сразу сообразив, что она нас не видит. Она улыбалась собственному отражению в стекле. Белоснежная облегающая футболка оттеняла загорелую кожу. Блондинка в интерьере роскошного особняка лучилась здоровьем и благополучием. Карвер прошел по дорожке к двери. Монотонные басы зазвучали громче. Тяжеловесно и мрачно. Дверь вела в просторную прихожую, где на столике громоздились завалы рекламных буклетов и счетов, а вешалка скрывалась под грудой потертых джинсовых курток. Вслед за Карвером я повернул направо, к кухне, где мы видели девушку. Карвер остановился. Загородил своим телом дверной проем. Поверх плеча Карвера я посмотрел в кухню. Музыка загрохотала. Девушка стояла в луже крови. Улыбалась своему отражению, совершенно не замечая нас. Похоже, она несла куда-то поднос с бокалами, уронила его и теперь ходила по осколкам, не чувствуя боли. Кровь хлестала из израненных ступней, заливала белые плитки пола. Девушка повернулась к нам – под босыми ногами хрустнуло стекло – и снова просияла белоснежной улыбкой. Рука со следом инъекции безжизненно обвисла, набухшие синие вены напоминали переплетение дорог на карте. Я протиснулся на кухню мимо Карвера, прошел по стеклу и взял девушку за плечи. Она посмотрела мне в глаза и слегка кивнула, все так же лучезарно улыбаясь. Я поднял ее на руки и отнес на диван в дальнем конце кухни.