Карвер вышел в коридор и направился к двери, из-за которой доносилась музыка. Она и без того громко звучала на кухне, а через распахнутую дверь с оглушающим грохотом вырвалась в коридор. Карвер исчез в комнате. Я вновь повернулся к девушке. Она не сводила с меня глаз. Лучезарная улыбка постепенно превращалась в вымученную. – Все хорошо, – шепнул я. Рядом с диваном стояла настольная лампа. В ее свете я увидел больше, чем хотелось. Тело девушки с левой стороны приобрело бледно-голубой оттенок. На ступнях влажно поблескивали кровь и осколки, впившиеся в кожу. Я пошел на звуки музыки. К двери, за которой исчез Карвер. Окликнул его, но он не ответил. Музыка звучала еще громче, агрессивнее. В нос ударил запах рвоты. Комната была безумным средоточием боли и блестящих от пота обнаженных рук и ног. Пять девушек и три парня. Подростки. Кто-то лежал ничком в луже блевотины, чье-то посиневшее лицо исказила гримаса боли. Кто-то словно бы уснул. Все они вкололи себе «восьмерку». Карвер стоял посреди комнаты, спиной ко мне, низко опустив голову. Потом он расправил плечи и двинулся вперед. Прошел мимо девушки, которая билась в судорогах на полу, уставился на стереосистему. Поискал кнопку и выключил. Музыка смолкла. Теперь были слышны лишь глухие стоны. Я не знал, что делать. Карвер достал из кармана мобильник и принялся набирать номер. – Кому звонишь? Он не ответил. – Положи трубку. – Я шагнул к нему. Он схватил меня за воротник и, чуть оттолкнув, ждал, когда ему ответят. – В полицию звоню, – сказал он. – В «скорую» и в полицию. 20 Карвер нажал «отбой» на телефоне и вышел из комнаты. Обколотые подростки хрипели и стонали. Некоторые свернулись калачиком. Какой-то парень лежал на спине, подтянув колени к груди, как Изабель. Вскоре все приняли такую позу. Лица стали синеть. Одну из девушек рвало кровью. Я повернул ее на бок, чтобы она не захлебнулась, и ушел на кухню. Медленно закрыл дверь. Тянул и тянул ее на себя, пока не услышал щелчок. Все это время я почти не дышал. Прислонился к стене, медленно вобрал воздух в легкие. Потом подошел к окну, попытался рассмотреть двор, но увидел только собственное отражение. Наверное, девушка на кухне смотрелась в оконное стекло, проверяя, не синеет ли у нее лицо, как у других. Сейчас она корчилась на диване. А потом я увидел огни. Желтые лучи фар и синие вспышки мигалок слились воедино, осветили комнату. Захлопали дверцы машин. Тишину нарушили громкие голоса и топот тяжелых ботинок. Легче воздуха, я просквозил через черный ход в непроглядную темноту сада. Сначала шел с оглядкой, потом наобум, не разбирая дороги, по кустам, по лужайкам и прудикам. Перелез через забор, пересек последний газон, оказался на параллельной улице. Сначала брел, спотыкаясь, потом ускорил шаг и побежал. III Ближе[16] 1 Свет дня ужасал. Он озарял безумцев и доходяг, которые хохотали, рыдали и ссали где попало, выпущенные на прогулку из местных психушек. Как яркие лампы в пабе перед закрытием, он превращал красавиц в дурнушек и выставлял мужчин в самом неприглядном виде. Делал всех одинаково безобразными. Утро понедельника; почти неделя после случая на Сикамор-уэй. Неделя с тех пор, как я завязал со спидами. В барах поговаривали, что вышибал Франшизы разогнали. На такси Карвера напали. Собранные за товар деньги отняли. Все это обсуждали шепотом, но ни об арестах, ни об избиениях речи не было. Я думал о Кэтрин. Я ехал по городу. В серый городской пейзаж вторглись раздражающе яркие тона. По улицам ходили полицейские патрули, почти на каждом углу отсвечивали желтые сигнальные жилеты. Усиленное присутствие полиции объясняли необходимостью задерживать и обыскивать подозрительных лиц, а также охранять спокойствие граждан и скармливать публике официальную версию событий. Чисто косметическая мера. Как бантик на питбуле. На встречу с Паррсом я надел костюм, который еще недавно вроде был впору. Костюм висел на мне, будто снятый с чужого плеча. Я быстрым шагом прошел мимо полицейских у входа и прибыл в управление на несколько минут раньше назначенного. Там оказалось на удивление тихо. Гудели кондиционеры. После смерти Изабель Росситер здесь стены дрожали от суматохи. А сейчас, в понедельник утром, управление будто вымерло. Ради успокоения общественности все силы бросили на патрулирование улиц. Я предъявил дежурному удостоверение и расписался в журнале. Подпись вышла автоматически, но почерк выглядел чужим. Я растерянно уставился на страницу. Дежурный вежливо кашлянул. Я взял временный пропуск и пошел дальше, мысленно проговаривая предстоящую беседу с Паррсом. Поднялся на лифте на четвертый этаж, отчаянно надеясь не встретить никого из знакомых. Внезапно зазвонил мой мобильник. – Уэйтс, – сказали в трубке. – Есть разговор. – Я иду к Паррсу… – Знаю, – сказали на том конце. – Выгляни на лестницу. Я промолчал. – Благодарить потом будешь. Я нажал «отбой», сделал несколько шагов и в нерешительности остановился. Посмотрел на часы. Повернулся и подошел к двери пожарного выхода. Вдоль стен снизу доверху тянулись трубы отопления. Из-за этого на лестничной клетке было душно и жарко. Освещение работало частично: никто не торопился менять ряды перегоревших лампочек. Кто-то спускался с пятого этажа. Был виден только силуэт. – Эйдан. – Детектив Керник остановился в трех ступеньках от меня. – Привет, красавчик. Он вышел из тени. В угольных волосах сквозила седина. Прежде я ее не замечал. Он будто постарел лет на пять. – Рад, что вовремя тебя перехватил, – сказал Керник. – Оно и видно. – Ну-ну, мистер Проницательность. Идешь на доклад к Паррсу? Вам многое нужно обсудить… – А потому, если ты не против… – Разумеется. – Он отступил в тень и снова превратился в силуэт. – У тебя есть одно замечательное качество, Уэйтс. Ты всегда спешишь вляпаться в дерьмо. – И во что я сейчас вляпываюсь? Он подался вперед, в полосу света, и зыркнул на меня. – Не любят тебя здесь, Уэйтс. Ой не любят. – Так во что я вляпываюсь? Он спустился на две ступеньки и прошипел мне в ухо: – Им все известно. Я отступил на шаг. Теперь Керник стоял на свету. – Про наркотики, – пояснил он. – Про пьянство. Про секс. Кем ты себя возомнил? Я попытался обойти его, но он упер мне руку в грудь: – Погоди-ка, малец. Рубашка промокла под влажной от пота ладонью. Мы оба стояли на свету, и Керник смотрел мне прямо в глаза: – Ты ее трахал? – Кого? – сказал я, невольно выдав свои чувства. На лице Керника мелькнула улыбка. – Изабель. – Нет.