– А еще свой родной Ливан! Какой жестокий беспредел творился у вас 30 лет назад. Забыл, старик? – спросил Егор. – Тут ты прав, – согласился Вазген. Он отвернулся и вытер непрошеную слезу. Егор даже не знал, что можно сказать. То, что любая война – это зло, он знал не понаслышке. Егор видел разные страны, разные народы, знал разные причины, из-за чего ведутся войны. Но результат всегда один – люди теряют человеческий облик и превращаются в диких зверей, желающих только одного – крови. Они как будто стараются перещеголять друг друга в жестокости, подлости, зверствах. Война открывала в людях самые неожиданные, скотские черты характера. Хотя… Егор знал и другие примеры. – А чем это пахнет? Как будто… лавровые листочки в обеде? – вдруг спросила Беата. Егор удивленно посмотрел на девушку, но потом, принюхавшись, согласился. – А ведь действительно лаврушкой пахнет. Вазген довольно усмехнулся. – Тут неподалеку маленькая фабрика была, где варили знаменитое лавровое мыло. Не знаю, что с фабрикой сейчас стало, но аромат всегда в воздухе чувствуется. Это мыло очень ценится далеко за пределами Сирии. – Странно! Война идет. А запах остался, – задумалась Беата. – Последний аромат мирной жизни! – подвел итог разговора Вазген. Чем дальше они отъезжали от деревни, тем напряженнее становились все в автомобиле. Люди понимали, что скоро это временное затишье закончится. Командир всматривался в рельеф, простиравшийся впереди автомобиля, и сильно напрягался, когда они приближались к поворотам. – Ты тоже? – услышал он тихий голос Беаты. – Тоже?! Что? – не понял командир. – Убивал, планировал, посылал на смерть? – А ты разве сама этого не видела?! – усмехнулся Егор. Беата отрицательно закачала головой. – Нет, тут ты действовал… вынужденно, спасая людей! Я о другом. Ты тоже фанатик смерти? – Ха! Насмешила. Сразу слышен профессиональный сленг! Какой еще фанатик?! Книжек начиталась! Да расслабься уже, это только война! Дай Бог выберешься отсюда живой и невредимой и навсегда обо всем забудешь! Уж поверь мне! Разговор с Беатой на мгновение отвлек Егора, но этого хватило, чтобы упустить что-то важное. Машина свернула направо, и мирный разговор о войне был прерван сильным взрывом. Это боевики подорвали прямо перед машиной мощный фугас. Взрыв был такой силы, что пласты земли взметнулись вверх и потом огромной массой опустились, накрыв всех вокруг. Последнее, что увидел и запомнил Егор, – это перекошенное от страха и ужаса лицо Беаты. Сирия. База боевиков Он слышал голоса. Далеко, близко, еще ближе, потом снова далеко. Егор попытался сосредоточиться, но это плохо ему удавалось – боль в голове просто разрывала мозг. Он с трудом открыл глаза и понял, что лежит на полу в камере, а может, и в подвале. Недалеко от него на туркоманском наречии о чем-то разговаривали несколько боевиков. Егор понимал почти все. – Ба! Смотри! Наш гость очнулся! Пойду поближе, поздороваюсь! – хищно улыбаясь, один из них подошел и встал в полуметре от Егора. Высокий, плотного телосложения мужик лет тридцати больно схватил Егора за волосы и потянул наверх. – Джамал, уймись! Не трогай его! После твоего «здрасти» он уже ничего не скажет! Отойди от него, слышишь?! – строго приказал второй. – Аббас, иди, скажи, что наш гость очнулся, – велел он самому молодому боевику. Через минуту в помещение вошел аккуратненький белобрысый мужчина с европейским типом лица, очень напоминающий хорька. На нем были синие джинсы и голубой пуловер. Немного странный наряд для этих мест. Но больше всего рассеянное внимание Егора привлекли его руки – очень холеные ухоженные руки. На неприметном лице посетителя сияли очки в тонкой золотой оправе. Хорек, как сразу прозвал его Егор, вяло махнул боевикам. – Посадите его, – голос мужчины выражал усталость. Егора грубо схватили и почти бросили на стул. У него очень неприятно тянуло кожу на одной половине лица. Луч света из узкого просвета в зашторенном брезентом окне упал на часть его тела. Командир увидел раны на своих руках и ногах и понял, что ему уже вкололи какие-то препараты. Иначе боль была бы непереносимой. – Я рад, что вы так быстро пришли в себя. У меня есть ряд вопросов. В состоянии разговаривать? Вы серьезно ранены. Советую побыстрее закончить разговор. Тогда вас навестит врач. Перейдем к делу, – начал разговор Хорек по-английски. – Ах, да… Я ведь не ошибаюсь, и вы понимаете меня? Или вам хотелось бы услышать родной язык – русский? Видя, что у пленного никак не изменилось выражение лица, мужчина немного раздраженно снял очки, сдул с них несуществующую пылинку и еще более устало продолжил: – Чем раньше вы пойдете на контакт с нами, тем быстрее получите квалифицированную медицинскую помощь. А она вам крайне необходима, как, впрочем, и другие блага цивилизации, – брезгливо посмотрев на Егора, сморщил нос чистенький Хорек. На лице Егора не дрогнул ни один мускул. Он продолжал смотреть в одному ему видимую точку, никак не реагируя на слова европейца. – Ваше упрямство напрасно. Поймите, за вами никто сюда не придет. Мы уже постарались доставить сообщение вашим, из которого понятно, что вы предали своих товарищей и перешли на нашу сторону. Так что гипотетически, если вы все-таки когда-то покинете нас и вернетесь обратно, в чем я лично сомневаюсь, соответствующий прием вам будет обеспечен. Вновь не получив никакого ответа, Хорек, теряя выдержку, подошел поближе и противным голосом проскрипел: – Не стоит испытывать мое терпение. Я ведь могу обидеться и просто отдать вас этим головорезам, – кивнул он в сторону боевиков, – и тогда вы точно долго тут не протянете. Но я попытаюсь еще раз дать вам шанс выжить! Итак… Но Егор молчал. Он знал, квалифицированный допрос пережить сложно, важно постараться поскорее отключиться. И сейчас готовил себя к этой процедуре. Ему не надо много, достаточно, чтобы они начали его бить. Дальше сработает годами отработанный рефлекс. Главное, чтобы у этих уродов не было слишком хороших инструкторов. Такие умеют поддерживать жертву в сознании сутками, не дают ей возможности отключаться, даже если в ней почти не осталось сил и крови. Но, судя по Хорьку… Он не вызвал у Егора уважения. Видимо, Сирия пока не представляет ни для кого большого интереса, если сюда отправляют таких вот… Поняв, что надо изменить тактику ведения допроса, Хорек приказал перевести несговорчивого пленника в соседнее помещение. Егора приволокли в совсем темную камеру и швырнули на холодный земляной пол. В комнате стоял стойкий запах чего-то тошнотворного. Егор щекой почувствовал какую-то липкую жижу. Присмотревшись, он понял, что это кровь. Вспомнил этот запах – пыточная. Смесь крови, жареного мяса и человеческих испражнений. Раздался веселый смех, и в дверях показался улыбающийся во все тридцать два зуба Джамал. Он тащил за волосы связанного по рукам и ногам обнаженного мужчину, все тело которого было покрыто ранами и ушибами и представляло собой один большой синяк. Палач подцепил мужчину крюком за узел на запястьях. Пленник заорал от боли, повиснув на вывернутых руках. – Ну что, кажется, ты готов?! Эй, русский, смотри, что тебя ждет! – захохотал палач. После этого боевик начал методично избивать свою жертву – руками, кастетом, дубинкой… Когда это ему надоело, садист вырвал тому все ногти. Мужчина орал, вопил, рычал, стонал и в конце концов потерял сознание. Но мучения на этом не закончились. Его окатили холодной водой, привели в чувство и пытали еще на протяжении нескольких часов, пока несчастный, наверное, к счастью для себя, не испустил дух. Егор все это время сидел не шевелясь, крепко сжав зубы. У него даже не было возможности закрыть глаза и не видеть всего этого ужаса. Мерзкий садист закрепил ему веки пластырем. Он постарался полностью уйти в себя и отключить сознание, как этому учил его инструктор йоги. Перед немигающим взором командира проплывали любимые родители, друзья, Ленка. А потом появилось улыбающееся лицо Беаты. Он видел, как она сидела на качелях в красивом голубом платье и чьи-то мужские руки раскачивали их. Как ни странно, Егора не тронули. «Готовят к чему-то», – подумал командир. Ближе к вечеру что-то изменилось. Действие препарата, очевидно, прекратилось, и боль от ран стала непереносимой. Не в силах молча переносить страдания, Егор тихо постанывал, соразмерив свое дыхание с волнами боли. Инструктор говорил, это поможет справиться с болью на пятьдесят процентов. Он ошибался. Его отвели в другую, более светлую и чистую, если можно было так сказать, камеру. Чуть позже пришел молодой боевик, который более-менее привел Егора в порядок – причесал, протер мокрой тряпкой лицо, смыл большую часть крови и грязи, поменял майку. Потом он вколол ему какой-то препарат. Егор как в тумане увидел вошедших в комнату боевиков. Ему развязали руки. Поочередно и все вместе они сфотографировались с ним, панибратски обнимая Егора за плечи. После фотосессии командира снова кинули в темную камеру рядом с пыточной. Крики и стоны людей за стенкой не умолкали ни на секунду. Егору не давали спать, заставляли слушать и смотреть на пытки, обливали ледяной водой. Давали пищу с галлюциногенами, которые превращали все вокруг в сумасшедший кошмар, в фантастический ужас. Время от времени, в моменты прояснений, заходил Хорек и с улыбкой интересовался, готов ли он говорить. Но Егор упорно молчал. Где-то на второй день его снова начали бить. Но так, чтобы не отключался, перемежая получасовые избиения с уколами препаратов. В таком режиме допросы продолжались еще несколько дней. Удивительно, но ему не сломали конечности и не сильно изувечили лицо. Поняв, что от пленника ничего не добиться, Хорек приказал увезти его. На рассвете командира погрузили в военный пикап и в сопровождении нескольких боевиков перевезли на другую базу. Его спустили в подвал, посадили на стул перед натянутой на стене зеленой тканью и включили профессиональную камеру. Боевик с полностью закрытым куфией лицом встал позади Егора и четко произнес, потрясая автоматом: – Завтра, перед вечерней молитвой, в прямом эфире будет показана казнь русского офицера. Москва Воробьев завороженно смотрел на экран. Он не сразу даже узнал в изможденном пленнике, которого готовились казнить боевики, своего офицера. Вся правая половина лица Егора была изуродована ожогом. На левой стороне тоже были множественные порезы и ссадины. Но глаза… глаза были его, те самые, вне всяких сомнений. Пару дней назад они получили сообщение, что группа пропала. Следом пришла наводка от «друзей», что предателем, сдавшим товарищей, был Егор. Конечно, полковник ни на долю секунды не поверил в эту чушь. Но в том, что его человеку нужна была помощь, в этом он был уверен. Воробьев созвал срочное совещание. – Что, если организовать десант с нашей базы? – предложил капитан Серебряков. – Люди там есть, спецназ ВВС и батальон морской пехоты. – Сейчас это невозможно по ряду причин, прежде всего политических, – сразу отмел Воробьев самое разумное предложение. – Неужели у нас вообще никого там не осталось? – поинтересовался подполковник Трухин. – Мы потеряли в Сирии всю сеть. У самих асадовцев агентов почти не осталось, – отрезал полковник. – А войсковая операция силами сирийцев? – Какими силами?! Там неделю назад начальник Генштаба перешел на сторону повстанцев. В их армии сейчас полный развал. Они еще долго сидели и придумывали план спасения бойцов. Но после множества выдвинутых версий и предложений полковник так и не решил, на чем остановиться. Воробьев встал из-за стола и подошел к окну, посмотрел на кедровую аллею во дворе управления. Вдруг у него в голове мелькнула мысль. – Кедр! Конечно! – Что за кедр, товарищ полковник? – спросил Серебряков. – Я говорю, кедр – символ Ливана. – Воробьев резко обернулся к присутствующим и с воодушевлением заговорил: – Наши парни как-то слишком быстро и легко перебрались из Ливана в Сирию. Может, им кто-то там помог? Поднимите-ка мне досье на руководство ливанской разведки! Немедленно! Ливан. Бейрут Полковник Абу Харири едва вошел в кабинет, как раздался резкий звонок телефона. Офицер удивился, уставившись на один из нескольких телефонных аппаратов, выстроившихся на боковом столике. На этот номер ему звонили крайне редко и очень немногие. – Слушаю! – ответил он, поднимая трубку.