С неба снова льет дождь. На руке, от влаги, останавливаются часы. В каком-то безумном забытьи стучу по циферблату. Мне подарил их папа, они больше не работают. Сажусь на лавку, ощущая холодную ткань прилипших к ногам джинсов. Напротив притормаживает машина, молодой мужчина в яркой красной кепке выскакивает наружу, останавливая меня и пытаясь подвести к своему автомобилю. — Я от Озерского! — кричит он сквозь шум усиливающегося дождя. Услышав фамилию предателя, кривлюсь, как от кислого. Дергаюсь, мотаю головой. Я ни за что не сяду в машину, посланную этой сволочью. Мужчина подходит ближе, стараясь ухватить меня за локоть. Наверное, он хочет помочь. Но мне так плохо. — Босс попросил меня помочь тебе добраться домой, Константин переживает, что какой-то чувак по имени Марс, может сделать с тобой что-то плохое! Ты ведь Марина, верно? Не хочу. Не могу. Не буду. Больше никогда и ничего меня не будет связывать с этим человеком, я лучше промокну еще больше, пусть меня прибьет Марс, пускай я заболею двусторонней пневмонией, но я не выполню приказ этой скотины. Не дослушав, я вскакиваю и толкаю ни в чем неповинного мужика двумя руками в грудь. Посланный Озерским мужчина в шоке отшатывается, смотрит на меня, как на ненормальную. Мне стыдно, что я не могу справиться с эмоциями, но Его фамилия сейчас действует на меня, как красная тряпка. «Спаситель» проявляет крайне живое участие в моей дальнейшей судьбе, кажется, она волнует его больше, чем меня саму. Дождь лупит по лицу. Я словно сплю с открытыми глазами. Моя душа застывает, покрываясь коркой льда. — Костя на конференции, — снова пытается затащить в машину, — он не смог подъехать! Я искал тебя возле универа, но немного опоздал, твои пары уже закончились. Толкаю молодого мужчину снова, рычу, будто тигрица. — Ненавижу! Конечно же не его, а Озерского, но мужчина хмурится, ничего не понимает, а у меня нет сил объяснять. Верно решил, что я сумасшедшая. — Ай ну нахер вас, сами разбирайтесь, — поднимает он ворот куртки, и махнув на меня рукой, бежит в машину, укрываясь от дождя. Будто в каком-то ступоре бреду куда-то вперед, не замечая, как по лужам несутся машины, обливая меня с ног до головы. К лицу липнут волосы, а в ботинках хлюпает вода. Но мне все равно. Я иду вдоль дороги, чтобы успокоиться, чтобы прошел первый шок. Я приду в себя, я справлюсь, мое бедное сердце угомониться. Оно расслабится и уснет навсегда, и больше не одна тварь, не сможет привязать меня к себе. Только не в этой жизни! Дойду до дома и начну жить заново, вырвав эту страницу из своей биографии. Мой первый мужчина меня предал, и я проклинаю его за это. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Глава 37 Марина — Доченька, что с тобой? — припадает к стенке мама, хватаясь за сердце. Я возвращаюсь домой. И равнодушно глянув на родительницу, захожу в квартиру. По дороге сюда меня немного отпускает, вместо ненависти приходит тупая, беспросветная тоска. Хочется выть на серое в клочках облаков небо и лежать в кровати, сутками напролет. Хлюпая полными воды ботинками по коридору, прохожу мимо зеркала и вздрагиваю, увидев в нем свое отражение. Я похожа на человека, который в одежде зашел в душ. — Попала под дождь, — скидываю ботинки, стараясь говорить как можно обычнее. После меня на полу остаются мокрые следы. Мне очень холодно, так холодно, что я не могу разговаривать. Ближе к дому поднялся ветер, и мне стало казаться, будто на мне и вовсе нет одежды. Надо высушить волосы и переодеться. Но я не хочу с этим ничего делать. Холодно, так холодно. Какая разница, что происходит с моим телом, если так пусто внутри него? Смотрю на мать в сером халате, на ее бледную кожу, спутанные волосы и красные глаза, и выдавливаю из себя кривоватую улыбку. Так хочется с кем-то поделиться своим несчастьем. Близких друзей у меня нет. Братанам-заучкам про секс не расскажешь. Они и слова-то такого не знают. А подруги? Ну есть у меня одна официантка из кафе, но она начнет осуждать, выговаривать, призывая к совести. Я сейчас этого не переживу. А мне бы просто уткнуться в плечо родному человеку и разреветься, как пятилетний ребенок, потерявший любимую игрушку. Раскрыться, ощутить сочувствие и поддержку, понять, что я в этом мире не одна. Не могу даже поплакать. Мама смотрит на меня своими большими глазами, подходит ближе, пытается стянуть мокрую одежду. Нет, я не имею права делать маме еще больнее. Она расстроится, узнав, что ее дочка оказалась настолько глупой, что отдалась бабнику. В надежде получить взаимность. Подарила свою невинность мужчине без отношений. Да ладно, с кем не бывает? Девственность — это ведь не какое-то там сокровище. С этим рождаются, а не заслуживают долгим трудом и упорством. Просто хотелось чего-то особенного. Как я могла так сплоховать? Прикусываю губу, внутри ноет, но я сдерживаю слезы. Мамины поблекшие глаза не блестели уже очень давно. А я добью ее своим идиотским поступком окончательно. «Ведь я единственная, кто не приносит ей боли и неприятностей». А еще мне, почему-то, не хочется, чтобы она думала об Озерском плохо. Он ей нравится. Вот я глупая. Во мне все еще живет надежда. Она полудохлая, умирающая, дряхлая, как старуха с клюкой. Да и потом, вот у моего сводного брата трагедия, а у меня так, недоразумение по дурости. Разве я не знала, что Костя легкомысленный и мечтает заполучить место редактора «Земли»? Разве не видела, на что он способен ради того, чтобы затащить девушку в постель?! Видела и знала, но захотела с ним, вот и получила. Сама виновата. А еще меня ужасно разозлила эта его забота. Переживал, что меня обидит Марс? Какая прелесть. Он звонил мне, я не ответила, даже попыталась занести его в черный список, но окаменевшие от холода пальцы не слушались. Видимо решил, что наши отношения — это наши отношения, а его карьерный рост — это совсем другое. Нет. Не могу об этом думать. Пусть решает что угодно — это его проблемы. Я знаю одно, что он предал меня, когда послал фотографии. Голова раскалывается. — Маринка, снимай скорее мокрые вещи. Ты двойку что ли получила? На тебе лица нет. Я получила двойку от жизни. Ради матери стягиваю мокрые шмотки. Напяливаю спортивный костюм. — Погоди, доченька, тебе надо душ горячий принять, чтобы согреться, а я сейчас сделаю чаю. В дверь звонят. Я вздрагиваю. За секунду в голове проносится миллион мыслей. Я успеваю пережить целый ряд эмоций: страх, ненависть, испуг, трепет, радость, печаль. Мама возвращается из коридора: — Соседский мальчишка сказал, что тебя во дворе ждет какой-то парень. Не хочет подниматься, просит, чтобы ты спустилась. Костя не может войти ко мне домой? Стыдно? Не хочет видеть мою мать? Зачем он вообще приперся? Распереживался, что я не подхожу к телефону? Не хочу его видеть, но боюсь, что он поднимется наверх и придется ругаться при маме. Засовываю ноги в мокрые ботинки, забываю куртку и иду так. Пошлю его и вернусь. — Доча, ну куда ты опять? Ты же вся мокрая, заболеешь, — кричит мама, выбегая на площадку в тапках. Я спускаюсь по ступеням вниз, волнуюсь, но решаю, что так даже лучше. В подъезде светло, на междуэтажных площадках стоят детские коляски. Пролетаю один пролет, потом второй, третий. Вот позади оказываются почтовые ящики, я жму кнопку, чтобы открыть дверь, делаю шаг на крыльцо, поворачиваюсь… Резкая, тупая боль в носу, заставляет согнуться пополам и закрыть лицо руками. Из глаз сыплются искры и потоком льются слезы. Яркий свет, а потом темно. Боль разрастается, мне нечем дышать, лицо отекает, руки мокнут. Я кричу, потому что приоткрыв один глаз, я вижу, что мои пальцы алые от крови. Жмурюсь от ужаса, и больше ничего не вижу. — Я получил «хорошо»! Ко мне кто-то наклоняется, прямо в ухо рявкает мужской голос: — В следующий раз должно быть «отлично»! — он уходит. Узнаю этот голос. Махеев! Мажор. Ударил. Меня. В лицо. И оно надувается, как воздушный шарик. В шоке запрокидываю голову и на автомате, в поисках укрытия, разворачиваюсь, дергаю ручку двери, кидаясь обратно в подъезд. Поднимаюсь наверх. Собственные стоны оглушают меня. Как же больно-то, господи! Но сквозь открытые окна подъезда, я слышу шум мотора, свист и улюлюканье. Этот идиот приволок друзей. Выродки сбиваются в стаи. Машины удаляются. С трудом поднявшись на свой этаж, сползаю по стене. Все еще держу лицо руками. Мне бы расплакаться, но я смеюсь, впадая в самую настоящую истерику. — Марина?! — приглушенно, в шоке, всхлипывает мать. Дальше она что-то кричит, но я почему-то слышу только обрывки. Уши заложило, подъезд начинает медленно плыть вокруг меня. А еще очень хочется выпустить наружу все, что я сегодня съела на завтрак. Тошнит. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Марина!? — на бетонный пол возле меня падает сумка и ключи, кажется, это вернулся с работы отец. — Мать, быстро… Что именно быстро, я не слышу, провал, будто в вакууме. Суета вокруг меня нарастает, на лице появляется что-то холодное. Не понимаю сколько проходит времени. Отец пытается поднять меня на руки. Но все это неуверенно, кажется, меня ведет в одну сторону, потом в другую, еще секунда и мы завалимся вместе. — Марина?! — еще шаги. — Кто это сделал!? — Я не знаю, — рыдает мать, — соседский мальчишка позвал ее на улицу. Опять провал, половину не слышу. На этот раз шаги быстрые и тяжелые. Меня грубо перекладывают из рук в руки. Он забирает меня у отца. — Ненавижу, — выдавливаю в знакомую мужскую грудь. — Ты не брала телефон! — орет Озерский. — Ты должен сдохнуть! — еле шевеля языком, отвечаю я. — Это Марс?! Скажи мне это Марс? — Сникерс, — смеюсь, поскуливая от боли. — Надо в полицию, — визжит мать. — Нужно быстрее в трампункт! — тяжело дышит Озерский. Что он здесь делает? Ему пора утешать Людочку. Пусть проваливает на все четыре стороны, а лучше катится на другую планету. Как он здесь оказался? — Не-ет, — слышу голос отца. — Я всю молодость играл в хоккей, — закашлявшись. На улице дышать становится легче, хотя из носа по-прежнему хлещет. Но здесь до меня доходит гораздо больше кислорода, а еще я понимаю куда больше слов. — Нужно в приемное отделение больницы «скорой помощи». Лучше — туда, где есть лор, — кашель, — отделение. Важно скорее, впервые же часы, потому что чем раньше была сделана операция. — Какая операция? — мотаю я головой. — Не двигайся! — рявкает Костя и затаскивает меня на заднее сидение машины. Я полулежа, он давит на мое лицо ледяным пакетом, пытаюсь спихнуть, но он слишком сильный. Как же тошнит. Бью его локтями, я не хочу, чтобы меня держал именно он, толкаюсь, выкручиваясь.