Однако, спустя какое-то время, о том, кто ее ударил, Марина сообщает своему отцу. Они с матерью заходят в палату, меня она видеть не желает. Ее отец первым выходит в коридор и рычит разъярённым псом, о том, что ее дорогую девочку ударил Махеев. У меня от злости в икрах начинаются судороги. — Это те, что приезжали во двор? — шипит Маринин папа, поравнявшись со мной. Я держу руки на поясе, чтобы снова не впечатать в стену кулаком. Киваю. И, будто очнувшись, соображаю лучше, хотя сознание всё ещё затуманено, а мысли путаются. — Я за ружьем, — срывается с места отец Марины. — У меня ружья нет, но в машине должна быть монтировка, — поддерживаю его инициативу. — Отлично! — соглашается отец Марины, и вместе мы направляемся к выходу. Мы уже тычем в кнопку лифта, дышим как два быка перед корридой, когда к нам присоединяется ее мать. — Прекратите оба! Мозги включите и головой подумайте. Хотите уголовку получить за нападение? За телесные повреждения? — верещит ее мать. — А ты, старый дурак? Они же тебя до инфаркта доведут, — поворачивается она к мужу, потом ко мне. — Он должен ответить по закону. Мы секунду топчемся на месте, лифт открылся и хлопает дверями, потому что я держу его ногой. Не знаем, как поступить, смотрим друг на друга, а потом отец Марины плюет на пол и матерится громко так, со смаком, отбрасывая идею физической мести. — Если вы любите ее, — смотрит то на меня, то на мужа, — успокойтесь оба. Эти слова действуют на меня гипнотически. Мы с отцом Марины любим Марину? Ну да, он ведь ее отец. А я? Сердце замирает в какой-то дебильной, необъяснимой тоске. Понятия не имел, что оно у меня есть в принципе. Глупый орган, качающий кровь внутри, впадает в безмерное уныние. Я ни разу ничего не испытывал к женщине и мной невольно овладевает страх перед неизвестностью. Ого, не знал, что могу чего-то так сильно бояться. Подобное откровение мне дается нелегко. Но если включить логику то, как еще назвать то, что я сейчас испытываю? Я только что собирался проломить ее одногруппнику монтировкой череп. Час назад вместе с ее родителями с врачами ругался, требуя объяснений. Поперся через лужу пока ее нес, где воды было по щиколотку. И только сейчас заметил, что ноги полностью мокрые. Испугался за нее так сильно, что до сих пор трясет. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Глава 42 Костя Со столькими телками имел дело, стольких перепробовал… И как же ловко у меня все получалось, хоть курсы по пикапу открывай или вместе с мамашей блог веди. Делись, мать твою, нажитым опытом. Только сейчас весь этот гребаный профессионализм можно в попу засунуть, и пусть торчит себе букетиком из пятой точки. Я всю жизнь фиксировался на сексе, а с Мариной, я будто прозрел и увидел, как много всего может быть в отношениях с женщиной, помимо секса. Одуреть можно, сколько всего разного, тьма ощущений. Страшно потерять это, не распробовав. Родители ее уехали, сказали, завтра вернутся, а я в коридоре стою и будто ступор напал. Знаю что говорить, как крутиться с женщиной. Но не могу себя заставить включить пресловутого пикапера. Хочу быть для нее настоящим, чтобы она смотрела именно на меня, как прежде. Марина — единственная из всех девушек, которую я уважаю. И она не желает меня больше видеть. Как идиот, топчусь в больничном коридоре, не решаясь войти. Мужик, блин — сильный пол. Взглянул бы я прежний на себя сегодняшнего, проклял бы. Хожу, как обсос, смотреть стыдно. Но каждый Бэкхам должен просрать свой пенальти, настало и мое время. Вот это я и сделал, «пролюбил» свою любовь из-за дурацких фотографий. Рука зависает над ручкой входной двери в палату. В комнате кроме Марины еще одна женщина, остальные три койки свободны. Моя официанточка лежит на боку, отвернувшись к стенке, укрытая синим клетчатым шерстяным одеялом. Внутри щемит от этой картины. У нее сотрясение, поэтому оставили в больнице. Решили понаблюдать. Я привык, что Марина ставит меня на место, провоцирует, каждой фразой разбирает по косточкам, чтобы посмотреть, как я устроен изнутри, а вот такой беззащитной, раненой и несчастной, видеть ее невыносимо. — Здравствуйте, — прочищаю горло и, не торопясь, иду по палате, аккуратно ступая ботинками по рыжему казенному линолеуму. Женщина, сидящая на соседней с Мариной койке, слепит белым пластырем на носу. Под ее глазами алеют два огромных фингала. Выглядит жутковато. Ухмыльнувшись, она кивает. И, приветствуя меня, достает пилочку, приступая к полировке ногтей. — Уходи! — не поворачиваясь ко мне, бурчит Марина из-под одеяла. Узнала мой голос. Неприятно, что прогоняет. Скучаю по ней, даже сейчас вижу ее и уже скучаю. Потому что опасаюсь, что не хрена у нас с ней больше не будет. Мне как будто руку отрубили. Я молча присаживаюсь на кровать. Матрас пружинит подо мной. Я кладу ладонь на торчащую из-под одеяла девичью ступню в белом носке. Марина дёргается, поджимая ноги. — Знаешь ведь, что я не уйду. — Ничего я про тебя не знаю и знать не хочу, — огрызается Марина. Паршиво. Если бы можно было, как раньше — беззаботная жизнь из койки в койку. Только вот как раньше, уже не получится. И нажать на кнопку, чтобы разлюбить ее — тоже. Язык не поворачивается начать перед ней оправдываться. Просто глажу ее ногу. Орать, как нашкодивший мальчишка, что эти фотографии отправил Потапенко не я, а Алекс? Не по-мужски это: тупо и по-детски. План захвата богачки был моим, и фотографии тоже сделал я. Все равно виноват. Не последний кусок доедал, чтобы в контору «Земли» любой ценой пробиваться. Захотелось красивой жизни? Получи и распишись. Должен был удалить их и не допустить ситуации, при которой Алекс додумался сделать это за меня. Марина ко мне не поворачивается. Отсюда мне видны бинты и пластырь, и синяк на пол ее лица. Она будто чувствует, натягивая одеяло выше. Внутренности пробирает холодом от несправедливости. Врач сказал, что все прошло успешно, и после заживления следа от травмы почти не останется. Но я боюсь другого. Что, пережив весь этот кошмар, Марина никогда не подпустит меня к себе так близко, как было до этого. — Ты мне очень дорога, Марин. Я с тобой изменился. — Люди не меняются. — Лупите своих баб, а потом прощения просите, — ржёт пациентка с соседней койки, встревая в нашу с Мариной беседу. Ее резкий голос заставляет поежится, будто только что я увидел нечто ужасно отвратительное. Смотрю на даму бальзаковского возраста и думаю о своем. Доказывать что-то кому-то я не намерен. Я Марину только ласкал, ударил ее недоразвитый дебил из универа. И все равно противно, что моя девочка оказалась в такой ситуации, когда про нас могут такое подумать. Я найду способ отомстить. Делами докажу свои чувства, а не словами. Слова больше Марине не нужны. Главное, чтобы все получилось. Встаю и ещё раз сжимаю ее ногу, прощаясь. — Я вернусь, Марин. Понадобится время, прежде, чем ты начнешь мне снова доверять. — Ты хоть знаешь, как ты мне больно сделал? — снова бурчит, не высовывая даже носа из-под одеяла. — Мне тоже больно, Марин! — Замолчи! Молодая моя, горячая девочка, импульсивная и резкая, считает, что я ее предал. В какой-то степени так оно и есть. Раздумывал, решался, с другом все это обсуждал, вместо того, чтобы сразу же выкинуть на хрен в урну план с Потапенко. — Молчать, а потом жалеть об этом всю жизнь? — говорю ей, не могу просто так уйти. — Меня чужой мужик приезжал успокаивать. Ты хоть понимаешь, как это мерзко? — приглушённо шепчет она из-под одеяла. — Просто поверь мне, Марин. — Да он играет тобой, — кричит с соседней кровати телка с заклеенным носом. — Я таких «красавчиков» за версту чую. На него же один раз глянешь и сразу все понятно. У него, таких как ты, Маринка, миллион! — НЕПРАВДА! — громко протестую. Лучше бы молчал. Но подобных отношений, как с Мариной, у меня действительно никогда не было. Не раскрывался я не перед кем так сильно. — Убирайся, — начинает она плакать, а мне бы ее обнять, прижать к себе, чтобы дышать не могла, и вся моим запахом пропиталась, но я понимаю, что это не поможет. — Верить клева, Марин, — говорю ей на прощанье. — Верь в нас, Марин, оно ведь того стоило. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Глава 43 Костя Мы с Алексом подъезжаем к ночному клубу «Элит». Я сижу за рулем. Алекс на пассажирском сидении. — Жопу свою подымай и двигай к центральному входу, — выхожу из автомобиля, обращаюсь к приятелю и громко хлопаю дверцей. Алекс ворчит, покидая мою машину. — Вторую неделю уже за ним по клубам таскаемся. А толку нет. Ты знаешь сколько сюда билеты стоят? Да нас сюда и не пустят. Это закрытый клуб. — Прояви смекалку, ты же у нас парень смекалистый. Алекс смотрит на меня искоса, но послушно идет. — Он втюрился в телку, а страдаю я. Разворачиваюсь, дергаю его за рукав, а потом хватаю за грудки. — Ещё раз назовешь Марину «тёлкой» и начищу тебе физиономию. Алекс понимает руки, демонстрируя покорность. — Извините, Константин, уважаемый наш редактор, он воспылал чувствами к девушке, а страдаю я. — Ты страдаешь, потому что слишком ушлый. Намекаю я на отправленные им фотографии. — Почему я должен всеми правдами и неправдами пробираться в клубы, тереться с этими малолетками, а он просто входит через задний ход и наблюдает? — Потому что ты на наркомана и идиота больше похож, чем я, давай, дуй. Качаю головой, провожая взглядом его яркую куртку и малиновую кепку. Он кривится.