Судный огонь!.. И Лопарев будто въявь увидел перекладину с, пятью веревками на плац-кронверке Петропавловской крепости. Никто не остановил казни в то прозрачное, погожее утро! Ни небо, ни народ, ни царь!.. — Не убивайтесь так-то. Жить надо. Жить? В такой вот крепости или где-то в Нерчинском каторге, а потом на вечном поселении? Да что же это за жизнь?! Во имя чего такая жизнь?! Ефимия толковала свое: — Утре, когда старец заговорит с вами, прикиньтесь хворым да безголосым. Польза будет. Старец скажет мне, чтоб я лечила вас от хвори. Я одна лекарша на всю общину! И травы целебные знаю, и снадобья готовлю. Только бы не возвернулся скоро Мокей, муж мой постылый. Крепость моя горькая и тяжкая! Лопарев отошел к телеге и сел, беспомощно сгорбившись… Грозовая туча пологом нависла над Ишимом. Сверкали молнии, но дождя не было. Лопарев вспомнил стихи Кондратия Рылеева: И беспрерывно гром гремел, И ветры в дебрях бушевали… И вот в третий раз над лесом и темной степью пронесся нутряной вопль: — Ма-а-а-туш-ка-а-а!.. Спа-а-а-си-те-е-е!.. Спа-а-а-си-те-е-е!.. Тревожно заржали лошади и залаяли собаки. Ефимия отскочила к старой березе и там спряталась. Лопарев сжался, скрючился в три погибели. Зубы у пего мелко и противно постукивали. Из края в край плескалось: — Ма-а-атуш-ка-а-а!.. Ба-а-тюш-ка-а-а… Спа-а-а-си-те-е-е!.. Судная ночь! Лопарев зажал уши ладонями и уполз под телегу. Под утро он и без притворства захворал. XI … Неделю Акулина с шестипалым младенцем сидела в глубокой яме под строжайшей охраною старцев-пустынников, помощников Филарета. Раз в сутки в яму подавали кружку воды и ломтик черного хлеба. Старцы караулили: не явится ли в яму нечистый, чтоб повидать блудницу? Нечистый так и не явился. Должно, убоялся праведников-старцев, посвятивших всю свою долгую жизнь господу богу и ни разу не осквернивших себя близостью с женщинами. Акулина знала: ее ждет судное моленье… День и ночь молилась святым угодникам… Одному из старцев, Елисею, будто бы привиделось, как среди ночи к яме подполз дым. Откуда бы? Неведомо. Знать, дымом объявился нечистый дух да сиганул в яму к Акулине-блуднице. И она приняла его втайности, миловалась с ним, окаянная, а узрить тот грех нельзя было: нечистый напустил сон на старцев. Вся община потом ахнула: — Гореть, гореть блуднице! Ларивон, сын Филарета, и кузнец Микула вытащили Акулину из ямы. Ноги у нее до того отекли, что она не могла стоять. Младенец пищал возле ее груди. Ларивон подтолкнул Акулину: — Намиловалась с нечистым в яме-то! Ноги не держат, срамница! — Не было нечистого! Не было! И старцы караулили, — начала было Акулина, но Ларивон прицыкнул: — Молчай! Гореть тебе ноне, ведьма! И Акулина завопила… Ларивон зажал ей рот и при помощи Микулы поволок на судное место. Моленье продолжалось несколько часов. Мужчины стояла на коленях отдельно от женщин. Безбородые юнцы и отроки перепугались насмерть, неистово крестясь. Женщины, особенно старухи, одеты в старинные монашеские платья, какие носили до патриарха Никона, чинно молились, не оглядываясь друг на друга и по сторонам, чтоб нечистый молитву не попутал. Более шестисот человек старых и малых сомкнулись тесным кольцом вокруг березы. На самодельном алтаре горели восковые свечи, и старец Филарет читал Писание. Потом Филаретовы апостолы — пустынники затянули псалмы. Акулину с младенцем поставили на колени возле березы, и она так же, как и все, истово крестясь, молила бога о спасении своей грешной души, хотя и сама не ведала, когда и в чем согрешила. Закончив чтение псалмов, старец Филарет приступил к судному спросу: — Кайся, грешница! Перед миром древних христиан, какие за веру на смерть идут, на каторгу идут, в Сибирь идут, кайся, — как согрешила со нечистым? В какую ночь явился он к тебе в постель и тело взял твое, поганое, непотребное? Кайся! Акулина воздела руки к алтарю: — Не было того, отче! Христом-богом молюсь — не было! Помыслами чиста, как и душой своей. Михайла, скажи же! Скажи! — просила она мужа Михайлу Юскова, но» тот молчал, со страхом глядя на молодую жену: ведьма ведь! Тогда старец Филарет предупредил: — Не покаешься во грехе, не будет тебе спасения на том свете! Геенна огненная поглотит тя, яко тварь ползучую! — Не было нечистого, отче! Не было! — Нечистый дух у тебя на руках, блудница! О шести пальцах, и рога потом вырастут, и хвост! Община глухо проворчала: «Грех-то! Грех-то!» И одним духом: — На огонь блудницу со нечистым духом! — На огонь! — В геенну огненну! Старец Филарет поднял золотой осьмиконечный крест: — От нечистых помыслов твоих, блудница, на свет народился шестипалый нечистый! Вяжите блудницу! Аминь. И как ни вопила Акулина, Ларивон с кузнецом Микулой притянули ее веревками к березе. Шестипалый младенец исходил визгом на руках матери, да никто того визга не слушал: нечистый вопит. Пусть вопит! С Акулины сорвали платок и одежду. Теперь она предстала перед всеми голая — срамота-то какая! Длинную русую косу обкрутили вокруг березы. — Ма-а-а-туш-ка-а-а!.. Ба-тюш-ка-а! Ни матушка, ни батюшка не отозвались на вопль. Нет пощады тому, кто согрешил с нечистым и попрал праведную веру. — Ма-а-а-туш-ка-а-а-а!.. Старец затянул длинный псалом «очищения духа от нечистой силы», и все подхватили пение, часто повторяя: — Аллилуйя! Аллилуйя! После слов старца: «Да сгинет нечистая сила!» — Акулина завопила во весь голос, обезумев от страха. Многие попадали с колен — лишились сил.