Кто-то из домочадцев уже вернулся в хижину среди осин. Дверь была распахнута; на веранде, в тени листвы, стояла небольшая прялка, а рядом с ней — стул с полной корзиной коричневых и серых пушистых клубков. Брианна предположила, что это чесаная мытая шерсть. Прядильщица, по-видимому, ушла в дом: оттуда доносились женские голоса, поющие что-то на гэльском. Пение через каждые пару тактов прерывалось взрывами хохота, после чего один чистый голос пел мелодию заново, а следом вступал второй, спотыкаясь на незнакомых словах. Затем вновь слышался смех. Джейми улыбнулся. — Дженни учит малышку Рэйчел Gàidhlig, — пояснил он, хотя все и так догадались. — Йен, давай положим это здесь. — Он кивнул в затененный участок под поваленным деревом. — Женщины будут в ярости, если мы притащим в дом мух. В доме услышали их голоса: пение прекратилось, и из открытой двери выглянула голова. — Йен! — Высокая и очень красивая темноволосая девушка выскочила на крыльцо и, сбежав по ступенькам, бросилась обнимать Йена. — Твои родственники вернулись! Ты уже знаешь? — Знаю. — Он поцеловал ее в губы и добавил, оборачиваясь: — Познакомься с моей кузиной Брианной, mo ghràidh[20]. И с дядюшкой Джейми заодно. Бри невольно заулыбалась при виде неподдельной любви молодых Мюрреев; на отцовском лице сияла такая же улыбка. Которая стала еще шире, стоило ему заметить на пороге дома хрупкую женщину с голеньким младенцем на руках, чуть прикрытым легкой пеленкой. — Кто… — начала было женщина, но тут увидела Брианну и застыла с открытым ртом. — Пресвятая Дева, защити нас, — пробормотала она наконец и улыбнулась. Ее синие, чуть раскосые, как у Джейми, глаза светились теплом. — Великаны пожаловали! Говорят, твой муж, девочка, еще выше тебя? И детишки небось растут как на дрожжах? — Не то слово, — засмеялась Бри, наклоняясь, чтобы обнять миниатюрную тетушку. — Как же я рада тебя видеть! От Дженни пахло козами, шерстью, кашей и поджаренными хлебцами. Ее волосы и одежда источали слабый, давно забытый аромат. Брианна узнала запах мыла, которое Дженни делала в Лаллиброхе — из меда, лаванды и какой-то шотландской травы, не имеющей английского названия. К горлу подступил комок: запах мыла вызвал воспоминания о первом визите в отцовское родовое гнездо. И следом в памяти возник отчетливый образ другого — ее собственного — Лаллиброха. Сморгнув слезы, она выпрямилась с дрожащей улыбкой на губах, но вдруг изменилась в лице. — Ох, тетушка! Дядя Йен… Мне так жаль. Сердце болезненно екнуло. При жизни Йена Мюррея-старшего они встречались лишь раз — когда Бри появилась на свет, он давно уже умер, — однако чувство утраты казалось неожиданно острым, будто это случилось совсем недавно. Опустив глаза, Дженни погладила внука по спинке. Головку малыша покрывал темно-русый пушок, словно у птенца цесарки. — Мой Йен всегда со мной… — вздохнула она. — Я каждый день вижу его черты в этом маленьком личике. Дженни поудобнее перехватила ребенка, и тот уставился на Брианну большими круглыми глазенками — такого же теплого светло-карего оттенка, как у Йена и его отца. Успокоенная словами тетушки, Брианна протянула палец очаровательному малышу. — А ты, должно быть, Огги? Рэйчел и Дженни засмеялись: одна весело, другая — с некоторой досадой. — Никак не подберем ему нормальное имя, — пояснила Рэйчел, ласково погладив сына по плечику. Услышав родной голос, Огги свесился с бабушкиной руки и медленно потянулся к матери, словно ленивец к сладкому фрукту. Рэйчел забрала ребенка, мягко коснувшись его пухлой щечки. Он снова медленно повернул голову и принялся мусолить беззубым ротиком мамину руку. — Йен говорит, что дети могавков сами выбирают имена, когда становятся постарше. А до той поры используют младенческие прозвища. Густые черные брови Дженни поползли вверх. — Хочешь сказать, мой внук останется Огги до… какого именно возраста? — Нет-нет, — с улыбкой успокоила ее Рэйчел. — Я обязательно придумаю что-нибудь получше. Свекровь недовольно нахмурилась и перевела взгляд на Брианну. — Хорошо, что у тебя не было таких сложностей с именами детей, a nighean. Брат писал, что их зовут Джеремайа и Аманда, так? Брианна смущенно кашлянула, избегая смотреть Рэйчел в глаза. — Джеремайа Александр Йен Фрэзер Маккензи. И Аманда Клэр Хоуп Маккензи. Тетушка одобрительно кивнула, довольная качеством — а может, количеством — имен. — Дженни! — На пороге появился отец — потный, лохматый, в заляпанной кровью рубахе. — Йен не может найти пиво. — Мы все выпили! — крикнула тетушка, даже не повернув головы. — Эх… — Отец вновь скрылся в доме в поисках спиртного, оставив на веранде кровавые следы. — Что с ним стряслось? — спросила Дженни, переведя строгий взгляд с пятен крови на племянницу. Та лишь пожала плечами. — Медведь. — О боже… — Пару минут тетушка переваривала услышанное, а затем покачала головой. — В таком случае придется-таки угостить его пивом. Дженни ушла в дом за мужчинами, и Брианна с Рэйчел остались вдвоем. — Ни разу не встречала квакеров, — прервала Бри неловкую паузу. — Или «квакер» не совсем подходящее слово? Извини, если я… — Мы говорим «друг», — улыбнулась Рэйчел. — Хотя и на «квакеров» не обижаемся. Думаю, ты все же встречала кого-то из наших. Если Друг не использует в разговоре «простую речь», догадаться порой невозможно. В основном мы ничем не отличаемся от обычных людей. По крайней мере, внешне. — В основном? — Я, конечно, не вижу себя со спины, однако Йен наверняка сказал бы, если бы заметил там что-нибудь необычное. Например, полосатую шкуру или хвост. Брианна рассмеялась, чувствуя легкое головокружение от голода, облегчения и вновь обретенной радости оказаться в кругу семьи — которая к тому же изрядно увеличилась. — Я так рада с тобой познакомиться, — призналась она новой родственнице. — Мне всегда было интересно, какую девушку выберет Йен в жены. Ой, извини! Что-то я не то ляпнула. — Все в порядке, — заверила Рэйчел. — Я и сама представить не могла, что выйду замуж за кого-то вроде Йена. Но так уж получилось. И теперь мы каждое утро просыпаемся в одной кровати. Пути Господни неисповедимы… Проходи в дом! — добавила она, поудобнее перехватив Огги. — Я знаю, где хранится вино. 5 Размышления о подъязычной кости — Все начинается medias res[21] и заканчивается там же. Если повезет. — Роджер сглотнул, и я почувствовала под пальцами движение кадыка. Кожа его шеи была гладкой и прохладной, лишь щетина под нижней челюстью немного колола мне ладонь. — Слова доктора Макьюэна? — с любопытством спросила я. — Интересно, что он имел в виду? Роджер сидел с закрытыми глазами — пациенты, как правило, закрывают глаза во время осмотра, словно хотят сохранить частичку личного пространства. Однако, услышав вопрос, внимательно посмотрел на меня; лучи утреннего солнца отражались в его темно-зеленой радужке. — Я спросил. Вот что он ответил: «На самом деле ничто на свете не имеет ни начала, ни конца. Люди думают, что жизнь начинается с рождения, но это не так — ведь ребенок шевелится еще в материнской утробе. А порой дети рождаются преждевременно или угасают до срока. Хотя навсегда остаются для нас живыми». Теперь и я прикрыла глаза — не потому, что испытывала неловкость от пытливого взгляда Роджера. Просто хотела сосредоточиться на вибрации голосовых связок. Мои ладони продолжали ощупывать его горло, спустившись чуть ниже. — В общем-то, он прав, — сказала я, мысленно представляя внутреннее строение гортани. — Дети появляются на свет уже «в рабочем состоянии», если можно так выразиться. Все процессы в организме — кроме дыхания — начинают функционировать задолго до рождения. Тем не менее фраза доктора звучит довольно загадочно. — Согласен. — Роджер снова сглотнул. — Я пытался расспрашивать, но не добился ничего более вразумительного. Вы ведь тоже не смогли бы внятно объяснить, как именно лечите пациентов? Я улыбнулась, по-прежнему не открывая глаз. — Было бы интересно попробовать. Для начала нужно кое-что уточнить: это не я их лечу. Они выздоравливают сами. Я лишь… немного помогаю. Из его горла вырвался странный хрип, отдаленно напоминающий смех, и в гортани образовалось что-то вроде раздвоенной шишки. Мне показалось, что я нащупала в хряще небольшую впадинку — там, где впивалась веревка. Я потрогала собственное горло для сравнения. — Забавно… Гектор Макьюэн тоже так говорил. Только он и правда исцелял людей. Я сам был тому свидетелем! Опустив обе руки, я открыла глаза. Роджер вкратце поведал о своих взаимоотношениях с Уильямом Баккли — начиная с роли, которую тот сыграл в его повешении после битвы при Аламансе, до внезапного появления давнего предка в Инвернессе в 1980 году. Уильям присоединился к поискам Джема, когда мальчика похитил бывший коллега Брианны, Роб Кэмерон. — Тогда он и стал мне… больше, чем другом, — добавил Роджер и смущенно потупился. — Бак отправился со мной. Сына мы там, естественно, не нашли, зато встретили другого Джеремайю. Моего родного отца. Голос зятя дрогнул. Я сочувственно потянулась к его плечу, однако он лишь отмахнулся, вновь пытаясь откашляться. — Все в порядке. Расскажу об этом как-нибудь потом. — Сглотнув, он выпрямился и посмотрел мне в глаза. — Но когда Бак — так мы его звали — прошел сквозь камни, с нами обоими что-то произошло. Вы вроде бы говорили, каждый последующий переход дается тяжелее? — Мне и после первого было не по себе. — Я внутренне содрогнулась при воспоминании о жуткой гудящей пустоте, где существует лишь слабый проблеск сознания между вдохом и выдохом. — Хотя ты прав, ощущения с каждым разом все более неприятные. Что же с вами случилось? — Со мной — почти ничего. Ненадолго потерял сознание, очнулся от недостатка кислорода. Хватаю воздух ртом — весь в поту, голова кругом. Еле встал на ноги — меня потом еще долго качало. А вот Бак…