Уважаемый генерал Фрэзер! Надеюсь, Вы и миссис Фрэзер пребываете в добром здравии. Я теперь капитан стрелковой роты под началом генерала Уэйна, с которым вы знакомы. Он просил передать Вам привет, что я и делаю. Генерал слышал, что Вы вернулись к себе в Северную Каролину. Надеюсь, это правда и мое письмо дойдет по адресу. На случай, если Вы его не получите, я буду краток — а позже напишу подробнее, как только появятся новости. Прежде всего хотел сообщить о перестрелке с британцами на прошлой неделе. Это случилось неподалеку от британского форта Стоуни-Пойнт на берегу Гудзона. На сам форт мы не нападали, зато мигом вынудили их обратиться в бегство и укрыться за его стенами! Также, к нашему величайшему сожалению, враги захватили в плен доктора Хантера и держат его в тюрьме форта. Насколько я знаю, он не пострадал — да и вряд ли британцы повесят доктора-квакера, который никогда против них не сражался. Скорее всего, с ним будут обращаться вполне сносно. Я слышал, доктор Хантер — ваш добрый друг, и подумал, вы с миссис Фрэзер захотите узнать, что с ним произошло. Каждый вечер я молюсь за вас обоих, а теперь буду молиться и за доктора и его супругу. Ваш покорнейший слуга (и адъютант), Джуда Мордекай Биксби, капитан Континентальной армии. Джейми забрал у меня письмо и, хмурясь, перечел его. Мы сидели рядом на поваленном дереве за моим садом; придвинувшись ближе, я заглянула мужу через плечо. На слове «плен» внутри у меня все сжалось, а когда дочитала до слова «повесят», к горлу подступил ком. — Стоуни-Пойнт, — повторила я, пытаясь сохранять спокойствие. — Знаешь, где это? Джейми покачал головой, не сводя глаз с листа бумаги. — Скорее всего, где-то в штате Нью-Йорк. — Он передал мне письмо. — «Его супругу»… Думаешь, Дотти знает, где Денни? Или она вместе с ним? — В тюрьме? — недоверчиво спросила я. Прошел почти год с тех пор, как мы виделись с Дензилом и Дотти. Увидев слова «доктор Хантер», я невольно потрогала маленький шрам на боку. После сражения при Монмуте Денни вынул из моей печени пулю от мушкета. Ранка давно затянулась, однако я до сих пор чувствовала резкую боль при поворотах или наклонах и порой просыпалась среди ночи, дрожа всем телом и не понимая, что происходит. Шрамы от ран остаются не только снаружи, но и внутри — наш разум тоже травмируется. — Возможно. — Джейми уже не хмурился, хотя все еще казался встревоженным. — По крайней мере, в городе. Там у Дотти хотя бы есть шанс помочь мужу, — пояснил он, заметив мое недоумение. — Еда, лекарства, одеяла. И потом, он ведь смог передать весточку! — Муж помахал письмом. Тут мне пришло в голову, что Дотти действительно может быть в тюрьме — но не в качестве заключенной. Жены — а порой и дети — пленников нередко жили с ними вместе и имели право покидать тюрьму в дневное время, чтобы раздобыть еды. Они попрошайничали или даже находили работу. Питание в тюрьмах было ужасным; иногда заключенных и вовсе не кормили. Тогда им оставалось полагаться лишь на помощь семьи и друзей либо на милосердие местных жителей, если случалось угодить в плен вдали от дома. Хотя вряд ли жен пускали в военную тюрьму. — У тебя в кабинете есть бумага? — спросила я, соскакивая с бревна. — Есть. Зачем она тебе? — Он сложил письмо и удивленно приподнял бровь. — Напишу Джону Грею, — уверенно сказала я, словно это было самым простым и очевидным решением. Это и впрямь казалось очевидным. Во всяком случае, мне. — Даже не думай! — охладил он мой пыл, сверкнув глазами. Я выпрямилась и, скрестив руки на груди, пристально посмотрела на мужа. — Ты уверен, что хотел сказать именно это? — вежливо поинтересовалась я. Одно из преимуществ долгого брака — умение понимать, к чему могут привести некоторые разговоры, и вовремя сворачивать с опасной тропы по молчаливому согласию обеих сторон. Джейми поджал губы и задумчиво уставился на меня. Затем с тяжелым вздохом кивнул. — Доротея напишет своему отцу, если еще этого не сделала, — рассудил он и поднялся, спрятав письмо Джуды в спорран. — Его светлость сделает все возможное. — Мы не знаем, может ли Дотти написать отцу. Что, если она не с Дензилом? Или вовсе не знает о пленении мужа? К тому же мы понятия не имеем, где находится сам Хэл… то есть герцог, — прибавила я. И дернул же меня черт назвать Хэла по имени! — Но все же его и Джона не так сложно найти. Для британской армии это точно не секрет. — Пока мое письмо дойдет до Саванны или Нью-Йорка, Дензила уже, скорее всего, освободят или выпустят на поруки. А может, перевезут в другое место. — Или казнят, — мрачно продолжила я. — Ради бога, Джейми! Тебе ли не знать, что творится в британских тюрьмах! Он уже хотел уходить, но, услышав мои слова, резко вскинул голову: — Да. Знаю как никто другой. Это действительно было так. Именно в тюрьме они с Джоном и познакомились. — К тому же, — прибавила я, возвращаясь на более твердую почву, — писать буду я. Все-таки Дензил скорее мой друг, чем твой. Тебе не обязательно вмешиваться. Шея его побагровела, что не предвещало ничего хорошего. — Я и не собирался «вмешиваться». — Он брезгливо поморщился на последнем слове. — И не хочу, чтобы ты «вмешивалась» куда бы то ни было, если это касается Джона Грея. Никогда! — с нажимом добавил он и решительно подхватил лопату, которой копал новый колодец для сада. Судя по всему, больше всего на свете ему сейчас хотелось обрушить ее на голову Джона Грея — ну или на мою, за неимением другого объекта. — Я тоже не планирую ни во что вмешиваться, — возразила я с ледяным спокойствием. — Поздновато спохватилась, тебе не кажется? — съязвил Джейми. Кровь бросилась мне в лицо. — Какого черта! Ты ведь знаешь, что произошло. И как. Знаешь, что я… — Прекрасно знаю. Он уложил тебя в кровать, раздвинул тебе ноги и оттрахал. Стоит мне услышать его имя, думаю о том, что между вами было. Неужели ты думаешь, я смогу это забыть? — Он произнес неприличное ругательство на гэльском — что-то насчет яичек Джона, — воткнул лопату в землю, а затем снова вынул. Я медленно дышала через нос, плотно сжав губы. — Мне казалось, мы перевернули эту страницу, — произнесла я после долгой паузы. Выходит, все это время я себя обманывала. Какая наивность! Неожиданно в памяти всплыли слова, которые Джейми — едва вернувшийся с того света, пропахший капустой, — сказал мне в саду Бертрамов (одежда моя была заляпана грязью, а сердце пело от радости): Саксоночка, я полюбил тебя с первого мгновения. И буду любить всегда. Можешь хоть со всей британской армией переспать, не важно… Хотя нет, — поправился он. — Еще как важно, но я все равно не перестану тебя любить. Немного успокоившись, я тут же вспомнила продолжение: — Только, конечно, мне бы это не понравилось. И я наверняка закатил бы потом скандал. Джейми подошел почти вплотную и посмотрел на меня с высоты своего роста; его голубые глаза потемнели от гнева. — Я ведь говорил, что страшно ревнив? — Да, но… — И что проклинаю каждый час, который ты провела в постели другого мужчины? Мне стоило немалых усилий сдержать готовые сорваться с языка слова. — Говорил, — процедила я. Джейми сверлил меня взглядом. — Я не шутил тогда, — сказал он наконец. — Сейчас тоже не шучу. Делай что хочешь — видит Бог, ты всегда поступала по-своему, — только не притворяйся, будто не знаешь, как я к этому отношусь! Джейми повернулся и зашагал прочь, взвалив на плечо лопату, словно ружье. Я так сильно сжала кулаки, что ногти впились в ладони. Мне хотелось швырнуть в него камень, но он уже был далеко и двигался слишком быстро. — А как же Уильям? — крикнула я вдогонку. — Если он «связан» с Джоном — то и ты тоже, тупоголовый шотландец! Джейми на миг застыл, а затем крикнул, так и не обернувшись: — К черту Уильяма! * * * Я перебирала в уме синонимы словосочетания «тупоголовый шотландец», как вдруг услышала робкое покашливание и обернулась. Позади стояла Фанни. Ее фартук топорщился от грязных корнеплодов репы, а нежное личико выражало тревогу. Девочка хмуро смотрела вслед удаляющейся фигуре Джейми, которая едва виднелась за деревьями у ручья. — Миссис Фрэзер, Уильям что-то натворил? — спросила она, глядя на меня из-под чепца. Я улыбнулась, несмотря на клокотавшую в душе ярость. Фанни уже давно говорила бегло и правильно — если не торопилась и не была чем-либо расстроена. Хотя у нее не всегда получалось произнести имя Уильяма без запинки. — Уильям ничего не натворил, — успокоила я. — Насколько мне известно. Мы не видели его с… эээ… — Я осеклась на полуслове, но было слишком поздно. — С похорон Джейн, — тихо сказала девочка, опустив глаза на фиолетово-белые корнеплоды. — Я подумала, может, мистер Фрэзер получил от него письмо. Или кто-нибудь написал ему об Уильяме. — Нахмурившись, Фанни кивнула в сторону рощицы. — Он злится. — Он шотландец, — вздохнула я. — Поэтому такой упрямый. А также безрассудный, несносный, дерзкий, своенравный, тупоголовый — могу привести еще парочку нелестных эпитетов. Но не волнуйся: Уильям тут ни при чем. Давай-ка переложим репу вон в то корыто и зальем водой, чтобы вершки не завяли. Хочу приготовить из нее на ужин рагу, а на гарнир потушу ботву со свиным жиром. Ни один шотландец не станет есть зелень без жира. Фанни понимающе кивнула и медленно отпустила концы фартука: спелые корнеплоды с грохотом высыпались в корыто, помахивая темно-зелеными помпонами ботвы.