– Андрей, кого вчера хоронили? – понизив голос, спросила Лиза. – Встретимся, я тебе все расскажу. По телефону нельзя государственные секреты выбалтывать. Товарищ майор, последнюю фразу записать успели? – Какой майор? – не поняла Лиза. – Не могу объяснить почему, но у нас считается, что телефонные переговоры сотрудников милиции прослушивает некий майор КГБ. Чушь, конечно. На всех ментов никаких майоров не хватит, но кто его знает! – Ты это серьезно говоришь? Андрей, мы сейчас с тобой разговариваем, а кто-то сидит и нас подслушивает? – Конечно, слушает. Ему за это зарплату платят. – Ужас какой! Я с тобой откровенничаю, а посторонний человек… – Да наплюй ты на майора! Ты что думаешь, он придет к тебе мораль читать? Если придет, я ему в зубы дам. Это шутка, товарищ майор! Шутка. – Андрей, я уже ничего не понимаю, когда ты серьезно говоришь, а когда – нет. – В субботу, Лиза, в субботу! Я приду к тебе измученный и усталый, упаду к твоим ногам и прошепчу: «Лиза, вдохни в меня жизненные силы!» И ты улыбнешься мне, и солнце засияет, и птички запоют. Но до субботы, Лиза, пусть каждый день дождь идет, не так обидно будет. – Какой дождь, мне по участку всю неделю ходить. – Пускай дождь идет только над моей головой, а над твоей просто будет пасмурно. Целую тебя, – чмокнул я трубку. – Прямо в ухо! – возмутилась Елизавета. – Мог бы предупредить. Все, пока, до субботы. Я положил телефон, довольно улыбаясь, посмотрел в окно. – Ровно полчаса, – сказал Айдар. – Рекорд нашего кабинета. Это ты с лечащим врачом своей дочери столько разговаривал? – Будь моя воля, я бы сейчас забросил все служебные дела и помчался к ней. Сегодня Лиза работает с обеда, так что парочку часов я мог бы… мог бы… мог бы я. М-да, вот так работа пожирает личное счастье. – Съезди к ней, если так хочешь. Малышев будет искать, я скажу, что ты выехал на срочную встречу с агентом. Я потянулся на стуле и поморщился от боли. – Что с тобой? – удивился Айдар. – Спина болит? – Простыл где-то или радикулит начинается. Вот тут покалывает, – показал я на поясницу. На самом деле жгло у меня гораздо выше, в районе лопаток. Это Альбина вчера специально расцарапала мне всю спину сверху донизу. «Я хочу, чтобы ты запомнил меня такой», – заявила она. В качестве ответной мести я попытался поставить ей засос на шее, но Альбина взмолилась: «Андрюша, только не это! Муж убьет меня». Я счел ее доводы разумными и мстить не стал. От мыслей, летающих между ногтями Альбины и свиданием с Лизой, меня оторвал телефонный звонок. – Привет, мой мальчик! Ты весь в делах? – спросил меня приятный женский голос. – Здравствуйте, Валентина Павловна! – обрадовался я. – У меня все нормально, а как у вас? – С твоим приездом будет еще лучше. Андрюша, пятого числа у меня освобождается хороший номер. Бери свою девчонку и приезжай, погостишь у меня недельку. На несколько секунд я был сбит с толку: «девчонку» – это кого: Лизу или Арину? Конечно же, Арину, про Лизу Журбина ничего не знает. – Надо подумать, Валентина Павловна. Начальство меня просто так не отпустит… – Андрюша, начальство, дай ему волю, вообще бы все отпуска отменило, но ты будь настойчив! Если выпал шанс, то его надо использовать. Ты объясни своим полковникам, что у меня номера на все лето расписаны, а ребенку надо поправить здоровье в сосновом лесу. Хочешь, я справочку из детской поликлиники организую? – Не надо. Если меня отпустят, то и без справки отпустят, а если упрутся рогом, то никакая поликлиника не поможет. Валентина Павловна, я все уточню и завтра перезвоню. – Давай, до завтра. – Журбина замолчала, но первой трубку не положила. Я насторожился. – Андрюша, – вернулась на линию Валентина Павловна, – Юра Машковцов не нашелся? – Пока нет, – заинтересовавшись вопросом, ответил я. – Приезжай, я тебя жду. – На сей раз в трубке раздались гудки отбоя. Следуя совету Журбиной, я написал рапорт на отпуск и пошел к Малышеву. Николай Алексеевич, выслушав трогательную историю о больной дочери, отпуск разрешил, но поставил условие: – До конца недели пашешь как вол, а там поезжай, отдохни… дней десять. – Маловато что-то, – запротестовал я. – Конец полугодия на носу, а у нас процент раскрываемости хромает. – Николай Алексеевич, я что, один за весь город проценты подниму? Давайте по-честному: три недели я отдыхаю, выхожу на работу и до ноября месяца больше об отпуске не вспоминаю. – А не жирно будет все лето бездельничать? Давай так: две недели сейчас, неделю в сентябре и неделю в ноябре. Мы поторговались еще немного и остановились на моем варианте. В тот же день вечером я встретился с Натальей. Она вначале не хотела отпускать Арину, но потом передумала. С отъездом дочери ей выпадала неделя свободного времени, которое можно с толком и весело использовать. – Андрей, – очень серьезно спросила Наталья, – не получится так, что ты заберешь Арину на неделю, а привезешь назад через пару дней? – Наташа, о чем это ты? – нахмурился я. – Да так, к слову сказала. Андрей, в воскресенье Арина будет готова. Приезжай, забирай. В садике я договорюсь. В среду меня вызвал на встречу Итальянец. – Плохи дела, Андрей Николаевич, – без вступления начал он. – Сразу же после похорон Лучика московские воры собрали сходку и объявили, что Почемучку короновать не будут. – Вот это номер! – помрачнел я. – Они что, хотят нам на область поставить чужака? А как же прежние договоренности? – Общак, общак все испортил! Если бы не эта история с Шахиней, все было бы тип-топ! А сейчас, мать его, все через задницу пошло. – Кого москвичи планируют прислать? – Какого-то Дато Батумского, грузинского вора в законе. Этому Дато всего лет тридцать. За какие заслуги его короновали, никто из наших не знает, но у него все честь по чести: в Златоустье обряд прошел. Но не это, Андрей Николаевич, главное! Ты послушай, что дальше было. Собрались наши авторитеты и говорят: мы против законов и обычаев не пойдем и примем нового вора в законе, как положено. Короче, наши смирились и успокоились. Даже Муха-цокотуха в пузырь не полез, хотя раньше кричал: «Я над собой чужака не потерплю!» Но все, выдохся Муха, сдулся. – Надолго ли? – усмехнулся я. – Нанюхается кокаина и начнет бузить. – Ничего не начнет. Муха против воли преступного мира не пойдет. Он, как ни крути, старой закалки, чтит наши традиции, а вот Гера… – А это кто такой? Я никогда раньше такой клички не слышал. – По ходу, это имя его, а не кличка. Есть же такое имя – Герман? Гера – это, скорее всего, сокращенный вариант Германа. Или Герасима. Герман и Герасим – не одно и то же? Да хрен с ними с обоими. Слушай, как дело было. Закрылись на кладбище у Мухи Почемучка, Ключар, Новосибирец и сам Муха. Базары за жизнь трут, то-се, маляву к братве готовят. Мы с Лаптем сидим в предбаннике, ждем, когда они вердикт вынесут. Тут заходит пацан, лет двадцать пять на вид, чернявый такой, челка набок, на шее вместо креста череп с костями. Медальон у него такой – на эсэсовскую «Мертвую голову» похож. По всем внешним признакам пацан этот – несидячий, не был он в зоне, не нашего он мира, но Почемучка велел его впустить. – На совещании высших авторитетов области присутствовал неизвестно кто? – поразился я. – Если на сходняк даже Гутю и Психа не пригласили, то кто этот пацан? Внебрачный сын Япончика, что ли? – А хрен его знает, кто он такой, – с неприязнью ответил Итальянец. – Мы с Лаптем прислушались, что за базар там идет, а там все тихо, вполголоса разговаривают. Потом дверь распахивается, этот щенок выходит на порог, оборачивается и говорит: «Приедет сюда кавказский вор, я его возле Лучика положу». – Да ну, на фиг! – усомнился я. – Как он на вора в законе руку поднимет? Его самого за это к смерти приговорят. Или у вас что-то поменялось? – Ничего не поменялось: за смерть вора в законе положено только одно наказание – страшная мучительная казнь, но дело-то тут в другом! Приговорить любого можно, а ты пойди приведи приговор в исполнение! Если за этим Герой стоит сила, то кто с ним связываться будет? Зимой мы «Борцов» в два счета погромили и еще бы с десяток таких группировок в распыл пустили, а тут какой-то пацан авторитетам свою волю высказал, а они только руками развели. Я не знаю, кто этот Гера, но одно тебе скажу: я – пас! Я, Андрей Николаевич, выхожу из игры. Пока Лучик у власти был, пока на Почемучке вся область держалась, я был в теме. Сейчас дело пахнет большой кровью, и у меня нет никакого желания пулю под старость лет схлопотать. Грузинский вор со дня на день в область приедет и начнет свои порядки устанавливать. Что дальше будет, одному богу известно. – Татуировки у Геры есть? – На правой руке, на запястье, выколот крылатый меч, а под ним буквы «БСК». – Крылатый меч – символ вечной непримиримости. Аббревиатуру БСК я бы перевел как «бесчестие смывается кровью». – Буквы у него готическим шрифтом выколоты, – уточнил Итальянец. – «Бесчестие смывается кровью» – это девиз боевого крыла американской ультраправой организации «Общество исходного порядка», а крылатый меч, по-моему, является гербом американских сил спецназначения… – Андрей Николаевич, зря ты в его татуировках смысл ищешь! Молодежь нынче не соблюдает лагерный символизм. Естественно, воровские звезды на коленях никто не рискнет наколоть, а вот череп с костями – запросто. Сам лично видел: фраерок, две ходки всего сделал, а у него на предплечье череп красуется. В былые времена такая татуировка означала замену смертной казни лишением свободы, а сейчас? Срамота! Ни смысла, ни чести в наколках нет. – Что у вас говорят про адвоката Машковцова? – Одни считают, что это он налет организовал, другие – категорически против. Я с Мухой толковал на эту тему, он говорит, что Машковцов – умный мужик и так подставляться не будет. Где это видано, на разбойное нападение на собственном автомобиле приезжать? Он бы еще свой автограф на асфальте оставил, чтобы сомнений ни у кого не было. – Свидетель Грачев…