– Да забудь ты об этом уроде! – перебил меня Итальянец. – Вызвали мы его на кладбище и предъявили: «Как ты, кривоногий пропойца, с расстояния в двадцать метров человека срисовал?» Он отвечает, что опознал Машковцова по куртке, очкам и усам. Ты тему уловил? Грач видел человека в машине только в профиль, как Ленина на сторублевой купюре. Надень на Ленина спортивную шапочку, сбрей бородку, водрузи на нос очки – вот тебе и адвокат Машковцов собственной персоной! – Логично. Про Ленина я как-то не подумал. – Андрей Николаевич, ты в школе учебники разрисовывал? Вспомни юношеские годы, возьми любой портрет Ленина и нарисуй ему спортивную шапочку и очки в толстой оправе. Кто у тебя получится? – Приеду на работу, поэкспериментирую. Скажи, Итальянец, как ты хочешь выйти из дела? Я могу чем-нибудь помочь? – Я уже давненько всем на печень жалуюсь, периодически табак жую, чтобы лицо желтушный оттенок имело. Сейчас пена спадет, я скажу Почемучке, что у меня врачи обнаружили цирроз печени, и попрошусь на покой, в деревеньку, коровам хвосты крутить. Отпустит. Ему скоро не до меня будет. – Деревенькой ты Верх-Иланск называешь? Напрасно. Вполне приличное место: две улицы асфальтированные есть, свой ДК, автостанция. – Заранее не нахваливай. Приеду, сам во всем разберусь. После встречи с Итальянцем я обдумал полученную информацию и решил, что не буду рисковать отпуском и докладывать начальству о появлении в преступном мире нашей области загадочного Геры. «Как только я о нем заикнусь, – подумал я, – тут же последует распоряжение немедленно взять фигуранта в разработку. Что за жизнь – есть ценная информация, но ее надо хранить в тайне! Откроешь рот – сам себе хуже сделаешь». Вечером я дозвонился до УВД города Новосибирска. – Петя, брат, как жизнь? – поприветствовал я бывшего однокурсника Курочкина. – Андрюха, у тебя что-то случилось или ты к нам в командировку собираешься? – Петя, у меня к тебе совершенно невероятная просьба: мне нужно перо птицы марабу. – А перо жар-птицы тебе не надо? – съязвил приятель. – Братан, я все продумал. Съезди в зоопарк и купи мне одно длинное перо из крыла аиста марабу. Петя, служители зоопарка рублей за десять тебе не то что одно перышко, они тебе всего аиста ощиплют. Петя, у тебя, капитана милиции, проблем в зоопарке не будет. Приедешь, сделаешь суровое лицо – и дело в шляпе! – Андрей, зачем тебе перо марабу? В индейцев играть будешь? – Хочу сделать подарок любимой девушке. Петя, мне без пера никак! Если бы у нас в городе был зоопарк, я бы сам договорился, но у нас аисты марабу не водятся. Поможешь? Приятель засмеялся: – Андрюха, чего с перьями мудрить? Давай я тебе живого аиста куплю. Один раз его магазинными пельменями накормишь, у него все перья сами собой выпадут… Где мне тебе перо передать? – В воскресенье к тебе гонца пошлю. Петя, ты, главное, перо купи, позвонишь мне в пятницу, и я все расскажу, как дальше сделать. Глава 18. От талонов до марабу Первого июня наше городское УВД гудело как растревоженный улей: все обсуждали введение талонной системы на некоторые виды товаров. Мне кажется, что если бы в этот день СССР объявил войну блоку НАТО, то эта новость осталась бы за кадром. НАТО как военно-политическая сила – организация серьезная, но она находится где-то далеко, а талоны – вот они, уже пошли по рукам, они уже жгут ладони и сердца. Талоны на мыло и чай касаются каждого, а НАТО в Сибири не касается никого. С начала лета нормированию подлежали мыло, стиральный порошок, колбасные изделия, мясо, чай, сахар и кондитерские изделия. Введение талонов на мясо в городе восприняли как откровенную издевку. Никакого мяса в магазинах не было в продаже уже лет пятнадцать. Это раньше, во времена Хрущева или раннего Брежнева, в гастрономах были мясные отделы, а при Горбачеве их закрыли за ненадобностью. – Черт возьми, – с самого утра шумели мужики, – как понимать политику партии на данном этапе? С водкой подлянку нам Лигачев придумал. Он, говорят, бывший алкоголик, сам пить завязал и народу рот заклеил. Ввел Лигачев талоны на водку – хрен с ним, переживем. А вот с остальным-то как? – А как нам все объясняют? – вступали в диспут друг с другом негодующие сотрудники. – Водка по талонам, потому что в стране введен «сухой закон». Сахар не достать – его самогонщики весь скупили. А чай куда делся? Весь чай в стране зэки на чифир пустили? Шут с ним, пусть будет так. Но куда в таком случае мыло пропало? Кто его все измылил? Или наше мыло братским социалистическим странам отдали? Пусть они, сволочи, подавятся нашим стиральным порошком, пускай его себе в суп вместо соли сыплют! – О, соль! – в отчаянии застонало управление. – Надо сегодня же солью и спичками запастись. Исчезнет же все из продажи, а потом только по талонам выбрасывать будут. От них теперь чего угодно ожидать можно. К обеду большинство кабинетов в городском УВД были закрыты, зато в окрестных магазинах кипел ажиотаж: народ сметал с прилавков соль, муку, крупы и вообще все, что подворачивалось под руку. Я в магазин смыться не успел – начальник городского управления милиции собрал весь руководящий состав УВД на экстренное совещание. – Коллеги, – начал свое выступление Большаков, – на повестке дня один вопрос: собирать нам общее собрание личного состава УВД или нет? Будем мы проводить общегородскую разъяснительную работу по поводу введения талонов или поручим это дело руководителям подразделений и служб? Прошу высказываться, товарищи. – Смелее, смелее, товарищи! – подбодрил офицеров начальник политотдела управления. – Сейчас на дворе новые времена, за правду не наказывают. В зале засмеялись. Правда и милиция с ее процентной системой раскрываемости преступлений – понятия несовместимые. Это на заводе можно бригадиру правду-матку в глаза рубануть, а у нас лучше промолчать, погоны целее будут. – Товарищи, – поднялся с места представительный мужчина, второй секретарь горкома КПСС, – я понимаю настроение, царящее в зале. Я понимаю ваш скепсис и чувство растерянности, но от объяснений с народом нам никуда не уйти. Я предлагаю собрать весь личный состав управления городской милиции и разъяснить сотрудникам, что талоны – это временная мера и надо немного потерпеть, подождать, пока наша экономика не нормализуется. От вас, от каждого из сотрудников, позитивная информация пойдет в семьи, а из семьи – в народ. Не надо вести себя как африканские страусы – зарыл голову в песок, и проблемы исчезли. В зале поднял руку начальник следственного отдела Бондаренко. До пенсии ему оставалось совсем немного – он мог дерзить, ему уже никаким выговором личное дело не испортить. – Прошу вас, Сергей Степанович, – пригласил Бондаренко на трибуну Большаков. – Как следователь, – начал Бондаренко, – я обязан быть логиком, и логика подсказывает мне, что никакое общее собрание проводить нельзя. Категорически нельзя. Сейчас я постараюсь объяснить, почему разъяснительную работу надо проводить каждому в своем подразделении, а не выносить этот вопрос на общее обсуждение. – Сергей Степанович откашлялся и продолжил: – Мы все знаем, как трудно жилось нашему народу после войны. Тогда все основные продукты были нормированы, даже хлеб продавался по продуктовым карточкам. В стране были голод, холод, нищета, но партия твердо заявила: покончим с послевоенной разрухой, восстановим разрушенные фашистами заводы и фабрики, и тогда продуктовые карточки будут отменены. Что мы видим сейчас? Войны нет, оккупанты не топчут нашу землю, а карточки на продукты вновь появились. Давайте проведем логическую линию между причиной и следствием и выясним, что же породило талоны? Перестройка. До начала перестройки нормирования товаров народного потребления не было, а сейчас оно вновь возродилось, словно страна стоит на грани выживания. – Я думаю, вы не правы, – заметил с места представитель горкома. – Позвольте, я продолжу! – повысил голос Бондаренко. – От первой логической посылки перейдем ко второй. Закончилась перестройка? Нет! Кто же нам поверит, что нынешние талоны – это временное явление? Марксистско-ленинскую диалектику в школе не я один изучал. Развитие общества идет от малого к бо́льшему, от талонов на водку – к талонам вообще, на все подряд. Это, товарищи, не временные трудности, это – навсегда. В президиуме зашумели, но начальник следствия только отмахнулся от них: – Есть в Брянской области городок Унеча. Там живут мои родственники. Они пишут: «Сергей, поедешь к нам в отпуск, хоть землицы грузинской привези! Второй год чай морковный пьем, а как настоящая заварка выглядит, уже позабыли». Это к нам, в Сибирь, талоны только сейчас дошли, а в России они уже давно. А где, как в Унече, талоны не ввели, там и товаров никаких нет. – Сергей Степанович! – выкрикнул кто-то из зала. – Да в Новосибирске на колбасу талоны с начала тысяча девятьсот восьмидесятых годов были! – А ты в Новосибирске в те годы в магазины заходил? – парировал начальник следствия. – Я туда в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году в гости к друзьям ездил, так мне ни один человек не поверил, что у нас в свободной продаже датские куры есть. – Уже нет! – загалдели собравшиеся. – Уже ни хрена нет, одни талоны на закуску оставили. – Вот о чем я говорю! – ткнул рукой в зал Бондаренко. – Здесь собрались одни начальники, а порядка уже никакого нет. Давайте обсуждение талонов проведем по подразделениям. Каждый начальник в своем отделе сможет подчиненным рот заткнуть, а на общем собрании бардак начнется. Никто же не поверит, что талоны – это временные трудности. Читать-то наши люди умеют, и не только между строк. Что нам партия каждый день в газетах пишет? Производство мяса в стране с каждым годом увеличивается. Полно у нас мяса, только где оно? Одними процентами сыт не будешь. – Ну что же, поговорим о процентах. – Представитель горкома прошел к трибуне, занял место спустившегося в зал начальника следствия. – Если судить по вашей официальной статистике, то раскрываемость преступлений в городе неуклонно растет и составляет на сегодняшний день что-то около девяноста пяти процентов. Отличный показатель, ничего не скажешь. Только вы со своими процентами попробуйте пройтись вечером по городским окраинам, попробуйте заглянуть в частный сектор, в «нахаловки» Машиностроительного и Кировского районов. Что, нет смельчаков – без милицейского удостоверения с народом пообщаться? Вы это кому очки втираете, что у нас в городе полный порядок и нет разгула преступности? С началом его речи в зале установилась тишина. Партию не переспоришь. Хорошо, если миром разойдемся, а то еще нас, ментов, обвинит во введении талонной системы. – В воскресенье, – распаляясь с каждым словом, продолжил партийный босс, – в нашем городе лидерами преступного мира был объявлен траур по умершему вору в законе Лучику. Все рестораны и кафе в центральной части областного центра были закрыты, их директора и владельцы не рискнули нарушить запрет, наложенный бандитами. Так кто у нас в городе реальная сила: вы или лидеры преступного мира? Что стоят ваши проценты перед словом какого-то Почемучки? Что, не ожидали, что в горкоме знают бандитов по именам? Теперь, как нам посоветовал товарищ Бондаренко, перейдем от малого к большему. Как у нас в городе обстоят дела с молодежью? Провально, другими словами не скажешь. То тут, то там, словно грибы после дождя, появляются неформальные объединения: панков, металлистов, рокеров и еще черт знает кого. Но это-то половина дела, даже не половина, а так – верхушка айсберга, видимая невооруженным глазом. А в подводной части айсберга растет количество молодежных преступных группировок. Наш горком завален жалобами на бездействие милиции, на то, что подростку из одного района невозможно пройти в другой район города. Вы куда смотрите, товарищи? Это же ваш фронт работы, а не горкома. Или вы решили все пустить на самотек и пойти по казанскому сценарию? Если кто не в курсе, я поясню: в Казани молодежные преступные группировки поделили город между собой, и теперь фактическая власть в городе принадлежит главарям молодежных банд, а не милиции или райисполкомам. Мы к этому идем? Он бушевал еще минут двадцать, потом успокоился и занял свое место в президиуме. Большаков, не рискуя принять на себя решение о проведении общего собрания, предложил голосовать. В зале, в пику официальной власти, все подняли руки «против». Представитель горкома что-то злобно высказал начальнику УВД и покинул совещание. Пока в зале шумели и обменивались мнениями, к трибуне, никем не приглашенный, поднялся Малышев. – Товарищи, – жестко начал он, – вместо навязываемого нам словоблудия я предлагаю вернуться к делам. Мое предложение: вопрос с введением талонной системы обсудить в коллективах и на общее собрание не выносить. Это раз. А теперь – два: нам надо перейти на усиленный вариант несения службы и быть готовым к любым провокациям. – Вот это дельное предложение! – похвалил моего начальника замполит управления. – Кто у нас отвечает за расстановку личного состава по усиленному варианту? Как только началось обсуждение служебных вопросов, в зале вновь установилась тишина и стало скучно. Рутина – она и есть рутина, каждый раз одно и то же. Посовещавшись об усилении охраны общественного порядка, мы разошлись по кабинетам. По дороге на свой этаж Клементьев спросил меня: – Ты чего такой мрачный? Расстроился, что талоны только в своем районе отоваривать можно? – Меня другой вопрос мучает: пельмени будут по талонам или нет? Пельмени – это же не колбаса и не мясо в чистом виде, это комбинированный продукт. – Как будет с пельменями, мне шепнул один осведомленный человек, – заговорщицки сказал Геннадий Александрович. – С сегодняшнего дня их станут продавать раздельно: фарш по талонам, а тесто – сам сделаешь. – Понятно. Накрылись мои пельмешки, придется одной яичницей питаться. Вечером нам объявили, что в пятницу на главной площади города состоится разрешенный властями митинг. – В двенадцать часов все в гражданской одежде должны быть на площади! – объявил Малышев. – Оружие и спецсредства не получать. Если начнутся массовые беспорядки, действовать будем по обстановке. Митинг прошел мирно, без эксцессов, и посвящен он был вовсе не введению талонной системы, а охране памятников старины. Городским властям удалось ловко сбить народ с толку, хотя о талонах на митинге тоже говорили. – Товарищи, – начал митинг какой-то активист общества защиты памятников старины, – в нашем городе хотят расселить дом номер шесть по улице Халтурина. Этот дом, товарищи, построен еще в XIX веке, и он является объектом культурного наследия. Наш долг отстоять памятник старины! Не дадим покуситься на святое! В толпе перед трибуной загудели: – Какие еще памятники старины? Жрать нечего, а он о культурном наследии беспокоится! – Товарищи, давайте послушаем Клавдию Мефодиевну! – прокричал в мегафон ведущий митинга. – Она с рождения живет в этом доме, и ей есть что сказать! На трибуну решительно поднялась старушка в платочке. Она постучала пальцем по микрофону, проверила, как работает звукоусиливающая аппаратура. – Товарищи! – звонким, совсем не старушечьим голосом выкрикнула она. – Я живу в этом бревенчатом доме с самого рождения и хочу вам сказать: снесите его на хрен! Мне семьдесят лет, и мне надоело зимой по морозу в нужник бегать! Снесите эту хибару и дайте нам нормальные человеческие квартиры! – Молодец, Клава! – закричали из толпы. – Выдай им, сволочам, по первое число! Придумали, гады, какие-то памятники старины, а народу талоны всучили! На трибуне наступило замешательство. Организаторы митинга не ожидали, что старушка начнет нести отсебятину. У Клавдии Мефодиевны отобрали микрофон и выпроводили ее с трибуны.